Затем долгожданный отпуск, родина, семья, ребенок; уже привычные коридоры здания, где хранился его гражданский паспортишко, знакомые лица чиновников...
-Послушайте, - сказал он одному из них, казавшемуся более-менее инициативным. - Зачем нам покупать за валюту материалы, которые мы вкладываем в эту стройку? Материалы отнюдь не худшие выпускаются и у нас. Только мы упустили из поля зрения заводы, их выпускающие, не договорились с ними, не помогли им, наконец. И гоним в итоге импортные контейнеры.
- Крепкая идейка, - ответил чиновник. - Но возникает масса проблем со всякими согласованиями, заказами, транспортом. Живите проще. Вова!
- Я второй день, как в отпуске, - сказал он. - То есть у меня полно времени. С поставщиками договорюсь. Обещайте им лишь пяток поездок... Как экспертам. Понимаю, сложно. Но прикиньте разницу по валютным суммам... Командировочных жалко?
Прикинули. И - отправились на тропическую стройку материалы из холодной Сибири, и сетующих на их качество не было.
Внезапно - отзыв.
- Товарищ Ярославцев! С фирмой-поставщиком мы устанавливали контакты, исходя не из купеческих амбиций. Вы что же, взяли на себя не только оценку целесообразности в международной торговле, но и проблем международных отношений в принципе?
- Но меня же поддержали...
- Да, по недальновидности. Некомпетентные лица, введшие в заблуждение руководство. Однако даже их не следует впутывать в планы, продиктованные вашей личной, весьма сомнительной инициативой. Еще предстоит разобраться, что за нею стоит, кроме безграмотного понимания...
Что стояло за этой нотацией сурового дяди, выяснилось позже: дядя определял целесообразность сотрудничества с той или иной фирмой на основе банальных взяток, но к тому времени Ярославцев забыл уже и о дяде, и об ударной стройке, перешагнув в иную жизнь.
Впрочем, первые его шаги в эту жизнь забыть было нельзя: он впервые оказался практически на улице, в плебсе, среди отверженных.
Какие-то деньги у него имелись. Во всяком случае, существовала возможность спокойно обдумать свое положение, не тяготясь отсутствием зарплаты и не лихорадя себя в поисках относительно пристойной службы. Хотя служить не хотелось... Устал. Но искать работу было необходимо, жизнь не кончалась с последней его неудачей, пусть явно сознавался крах устремлений глобально-честолюбивых и тщетность их воскрешения. Основная игра была проиграна без надежд на реванш.
Пытался искать поддержки у тестя, но тот однозначно и твердо дал понять, что взрослый человек обязан устраивать судьбу сам, а ошибки простительны лишь несознательно их совершающим. Отец, вышедший на пенсию и служивший вахтером на родном заводе, вполне серьезно пообещал устроить его мастером в механический цех. Это увлекательное предложение вызвало поначалу у Ярославцева неудержимый смех, но, отсмеявшись, он почувствовал внезапную тревогу. Радужные прожекты проваливались один за другим, круг сужался; жена уже искоса поглядывала на праздношатающегося мужа, деньги таяли, как снег на солнышке, и предложение отца начало восприниматься не столько с иронией, сколько с досадой полнейшей беспомощности.
И вдруг появился Монин... Матерый. Весело, беспечно вошел в квартиру: с цветами, шампанским, свертками; запоздало поздравил с рождением дочери.
Затем посидели, попили-поели, послушали рассказы гостя о новой нелегкой его профессии начальника автоколонны таксопарка, и, когда ночью тот уходил из кухни, где они остались наедине с хозяином попить чайку, продолжив ни к чему не обязывающую беседу, вытащил Матерый из кармана пиджака небольшой, туго свернутый пакет, перетянутый резинкой. И веселость его безмятежная вдруг куда-то ушла, как явно наигранная и чуждая самой природе его.
- Здесь, - он положил пакет на стол, - три штуки. Или тысячи, по-интеллигентному. Месяца два проживешь без забот, хватит. Но тут - и на работу: приемы, визиты... Давай. Налаживай связи. Не удастся, не встанешь на ноги - пустой ты парень тогда. Встанешь - опять в шоферы к тебе готов... То, что в начальники не попадешь, ясно, но место найди! Это не в долг, так... Надеюсь на тебя, Хозяин.
Последнее слово он подчеркнул. После оно превратилось в некую кличку. Хотя чего уж... В кличку.
Он просидел за кухонным столом до утра, тусклым, больным взором глядя на деньги. Были ли они подачкой? Нет... Скорее - жестом сильного и благодарного человека по отношению к равному себе или же к более сильному, но в какой-то момент оступившемуся, проигравшемуся по-крупной, однако способному перекрыть проигрыш удачей в другой игре. Обязанному перекрыть!
Полистал записную книжку. Над каждой фамилией задумывался долго, не пренебрегая никем: ни мелкими людьми при мелком деле, ни случайными знакомцами, давно, вероятно, и подзабывшими его. После составился список - довольно длинный. Наутро объяснил жене: пойми правильно: хлопот у тебя хватает, но, несмотря на них, предстоит тебе еще более хлопотный месяц. Потрудись воспринять его как должное. Как аврал.
Одно празднество сменяло другое. Гости приходили и уходили. Квартира стала являть не то салон, не то ресторан. Вечером поднимались тосты, крутился магнитофон, менялись блюда и велись разговоры, а утром он мчался на рынок и по кулинариям в поисках продуктов. Денег не жалел.
Однако приемы, пышность которых в соответствии с наличными неуклонно увядала, оказались мероприятиями напрасными. Нужные люди, охотно поднимающие бокалы, с аппетитом закусывающие и яро обещающие поддержку на любом уровне, на следующий день исчезали в никуда: в казенность выстраданных ими кабинетов, за заслон секретарш, занятости, телефонного нивелирования жизненных проблем и - уклончивых ответов типа: “Нужно время... Ситуация непростая. Как только - так сразу...”
И однажды осенним мрачноватым деньком, отмеченным унылой непогодой, когда мир воспринимается эскизом некоей декорации, скелетом сути, в дожде и смоге брел он по улице после пустого визита к влиятельному лицу, в очередной раз что-то ему пообещавшему, и вдруг припомнил: вот в том министерстве, вклиненном коренастым монолитом среди облезлых домишек дореволюционной постройки, говаривали, служит в больших начальниках один толковый малый, некогда - его подчиненный.
Надо было переходить дорогу подземным переходом, а вдалеке показался нужный троллейбус, чей маршрут отличала крайняя нерегулярность; в министерстве же, как сознавалось, предстояло еще объяснять: кто, к кому, по какому вопросу, звонить, получать - в лучшем случае! - пропуск... Да и о чем ты?.. Даже если предложат место, понимаешь ли ты сколь-нибудь в какой-то там обрабатывающей промышленности?
Когда двери троллейбуса заскрипели, захлопываясь, он все же выскочил из него.
В министерстве удалось проскользнуть, не вдаваясь в объяснения с вахтером, но знакомый чиновник находился на совещании, и полтора часа Ярославцев бесцельно шатался по коридорам, стараясь возбудить в себе интерес к здешней суете, что-то осмыслить и проанализировать.
Потом же вместе с чиновником они вспоминали времена ушедшие, вспоминали тепло; Ярославцев пригласил поехать в гости - поехали; скромно поужинали на кухне (деньги приходилось уже всерьез экономить), и за чаем, взглянув на часы, чиновник молвил:
- Пора мне... И вот что скажу, Володя. Ты - толковый человек, но у тебя нескончаемая полоса невезения. О последних твоих неприятностях не знаю, но они, чувствую, есть. Не ошибусь, если обозначу их причину: ты неосторожен в решениях генеральных. Слепо веришь в очередную правоту той или иной необходимости. Ты не политик в конъюнктуре. Ты политик вообще, по натуре, но, чтобы выйти на уровень признанного “политика вообще”, надо успешно окончить все классы школы... Знаешь, как фигуристы? Лучше всех отплясал, всех поразил, а в скучном, профессиональном тесте на “школу”, в умении хрестоматийных телодвижений и фигур дал маху. В итоге зарезал все. Так и с тобой. К тому же у тебя нет перспективы следующего чемпионата. Твое место - советник. Серый кардинал. И я готов помочь тебе с местом. Для дела ты человек незаменимый, и, если не против, на службу тебя возьму. Консультантом. Ну, придумаем какую-нибудь должность согласно имеющимся ставкам - не машинистки, конечно. И будешь при мне, помогать достраивать коммунизм в сфере обрабатывающей промышленности. Завтра в первой половине дня оформишься. Анкета, фото у тебя наверняка готовы. Так? Во второй же половине дня запремся, отключим телефончики, и расскажу я тебе очень подробно о проблемах министерства. А послезавтра ты активно начнешь данные проблемы устранять. Если начнешь устранять как дурак, выкину вон - сразу и без жалости. Все. Мне пора. Спасибо за чай, очень вкусный.
Для начала ему дали опробовать силы в одной из головных организаций министерства, работа которой шла откровенно наперекосяк. Спустя четыре месяца организацию посетил известный комментатор, специализирующийся на пропаганде передовых методов ведения экономики. Анализируя внезапные достижения, комментатор, вдумчиво подбирая слова, высказался так:
- Характерной особенностью предприятий, подчиненных организации, является то, что конструкторскими вопросами на них занимается конструкторский отдел, а технологическими - технологический...
В министерстве эта фраза прозвучала как развеселый, надолго всем запомнившийся анекдот. Неулыбчивый министр тоже хохотал от души, а отсмеявшись, попросил подготовить приказ о премировании некоего консультанта Ярославцева, телекомментатором не упомянутого.
Сколько людей впоследствии предлагали ему эту роль: консультанта... И сколько таких ролей он исполняет сейчас - в разных министерствах, ведомствах, департаментах, - координируя, увязывая, пробивая, внося коррективы и вынося готовые решения.
Предлагалось и другое... Влияние росло, о старых ошибках вспоминали - если уж позволяли себе вспомнить! - неизменно с юмором и наперебой звали занять посты. Он был уже необходим многим именно на на посту. Но - отказался. Пост - это даже звучало скучно, казарменно; пост воплощал в себе нечто конкретное, обязательное и... опасное. Ибо за что-то необходимо отвечать, существуя в замкнутом пространстве должности. А как замечательно не отвечать ни за что, пребывая извне и везде! И пусть его скромное общественное положение не блещет в иерархии чинов и званий, главное - не в чине, а в том, кто есть ты сам. И другое пугало, то, с чем столкнулся он, будучи большим начальником: изоляция от тех, кому служил. И еще: узость круга знакомых, продиктованная самим статусом, неукоснительное соблюдение ритуалов и правил, подобных корсету; наконец, одиночество и оторванность...
Будто в пламени неналаженной газовой горелки, в пламени, что коптит отдельно, само по себе, находился он тогда, и главным было - не оторваться ни в копоть, ни в то безвоздушное пространство возле форсунки, где витало неразличимо поступавшее к плазме топливо...
А что есть я ныне?.. Он часто задавал себе такой вопрос, не подыскивая ему ответы упрощенные, поскольку задавался вопрос с тревогой и болью.
Конечно, можно занять пост, зарыться в бумаги, играть роль безупречного гражданина, семьянина, но... зачем лгать себе? Ведь не ради приобретения внешних благочестивых атрибутов он живет; живет жизнью самим же созданной системы, ее духом и идеологией. Эволюция этой идеологии была долгой, многоступенчатой, сложной в анализе, но, состоявшись, она обрела весьма незатейливую суть. Поначалу он упрощенно полагал, будто в обществе существует лишь две категории людей: деловых и неделовых. Неделовые сидят на зарплате или же на пенсии, в домах умалишенных и прочая, деловые своими поступками и идеями двигают общество вперед. Поступками и идеями. Зарплата для них фактор необязательный, но зарабатывать они должны много, естественно, принося деятельностью своей ощутимую пользу окружающим, и в первую очередь неделовым. Удовлетворяя их спрос. Деньги в таком процессе извлекаются исключительно за счет личного вклада сил и энергии, а исходное сырье приобретается законно.
Вот и создавались им когда-то артели, скоро и качественно доставлявшие и возводившие на садовых участках летние и зимние домики; организующие сервис при гаражных кооперативах; бригады по превращению открытых автостоянок в закрытые; после началось увлечение кооперативным строительством, едва не обернувшееся судимостью, и все из-за его алчных компаньонов... Тогда-то до конца уяснился конфликт между устремлениями к обогащению и государственной системой обеспечения сырьем. Сырье - основа прибыли - с трудом приобреталось и без труда кралось, ибо вели к нему не лазейки, а широкие врата без запоров. И доброе десятилетие створки врат качались, скрипя, под всеми ветрами. В канализацию спускались миллионы, пропадали вагоны с готовой продукцией, ниагарами лился налево госбензин, к припискам относились едва ли не как к политически оправданной акции; успехи производства определялись фактором количественным и очень мало где - качественным; понятие “зарплата” приобрело оттенок анекдотический, и, конечно, деловые своего тут не упускали. Они драли бешеные деньги за то, чего жаждали неделовые, то есть за дефицит. Наживались состояния. И начал Ярославцев понимать: такие “деловые” обществу никак уже не полезны.
Предприимчивые люди ухватились за простенькие методы обогащения: спекуляцию, взятки, рэкет, хищения. Ценностей ими не создавалось. Ценности либо умело добывались и перепродавались, либо наживались непосредственным паразитированием на государстве, то есть на людях неделовых, служащих за зарплату, но тоже стремящихся к благам. Образовывались круги, касты, шайки, присасывающиеся к дойной корове державы и лихорадочно набивающие карманы, причем в уверенности своей безнаказанности, ибо стоящие выше или контролирующие охотно брали мзду, а значит, молчали. Задача была, таким образом, проста: нахапать в расчете на все взлеты цен в течение, по минимуму, полувека. И с ними, с этими зажиревшими деловыми, Ярославцеву приходилось сталкиваться изо дня в день, ибо ситуацией владели лишь они и приходилось идти частенько на поводу у них, чтобы выжить, удержаться на ногах. Внутренне же им самим исповедовался иной принцип: надо зарабатывать, создавая товар доступный, конъюнктурный, высшего качества. И он пытался делать это, что само по себе было не так уж и сложно; куда труднее оказывалось обуздать жадность исполнителей, держать их в узде, тем паче, свирепея от узды, они видели в нем своего врага, едва ли не прокурора, не дававшего расхищать.
Можно ли создавать экономику внутри экономики, не нарушив закон?
Поначалу он думал и верил: можно. Оказалось - нельзя. И в один прекрасный день вдруг уяснил себе всю мощь гигантской машины, что была умозрительно выкрашена им в привлекательную красочку якобы высоконравственных принципов, а внутри же машины чавкали в липком, вонючем масле шатуны и крутились шестерни. КПД машины падал день ото дня, и поднять его Ярославцев не мог: машина стала неуправляемой, а он превратился в ее символического Хозяина, а вернее, в уважаемого ею создателя, получавшего свои пенсионные блага в любом желаемом размере. Он предпочитал размер более чем скромный, но время шло, и перед законом этот размер достиг высших пределов. И тогда пришел страх. А в середине восьмидесятых грянули перемены, и посыпались с насиженных мест “деловые” с ожиревшими мозгами - перепуганные, ничего не соображающие: почему, как? - и казавшееся незыблемым рухнуло, и канули в никуда покровители, сметенные свежими ветрами, столь желанными.
Покровители разные, в том числе - с милицейскими расшитыми погонами и прокурорскими лычками с крупными звездами. Он, Ярославцев, искренне переменам радовался, хотя понимал: для него тоже настала новая пора. И главное - не остаться в прошлом, с людьми прошлого.
Созданную систему он видел теперь как формацию промежуточную, неоправдавшуюся, подлежащую распаду, как эксперимент, приспособленный к условиям конкретной среды, эксперимент, прогрессивный в принципе, подготовивший в какой-то мере почву для официальных общественных преобразований. Подпольные фабриканты уже строчили в инстанции пламенные призывы из зон даровать им свободу, как буревестникам новых экономических реформ...
А он понимал, что когда-то ступил в болото, поначалу ловко лавируя по кочкам, но вдруг, оглянувшись, увидел позади себя сплошную трясину. Такая же трясина лежала и впереди. Куда же теперь? Виделось еще несколько кочек, он вовремя приметил их, но что будет там, за ними, не знал. Возможно, трясина еще более страшная...
Увы, опасения оправдались! Получив свободу, “деловые” ударились не в производство, а в спекуляцию. Он, стоявший у бюджетных денег, помогал с кредитами, шедшими не на дело, а на разного рода “прокрутки”. Выезжали делегации на Запад с целью ознакомления с высокотехнологичными линиями разнообразных производств, знакомые Ярославцеву фирмачи с уважением и надеждой на контракты принимали будущих руководителей перспективных заводов, не подозревая, что отпущенные им кредиты давно крутятся в бесчисленной череде спекуляций, и заграничное пребывание гостей - всего лишь приятное времяпрепровождение за счет нагло обманываемой принимающей стороны.