- И для этого Вы не нашли лучше компании, чем мусульмане? Вы же объявили войну Христианской Церкви, Йохам! Вы, который говорит сейчас об Иисусе, связал себя с террористами.
- С террористами, говорите? Доктор, побойтесь какого-нибудь Бога. Любого на Ваш выбор. Вы должны признать мое право использовать те же методы, что и христианская Церковь, которая создавала сотни рыцарских Орденов, которые упивались кровью младенцев. Отряды убийц под сенью креста. Вам по душе такое? Тем более, что я иудей. А христиане и нас не считали близкими друзьями, не так ли?
- Воины Христовы защищали Святую Веру. Не передергивайте, Йохам. Ваши сегодняшние партнеры по справедливости, согласитесь, не самый удачный выбор. И потом, те, кого Вы обвиняете во всех грехах, заработали своей кровью славу христианской Церкви.
- Они зарабатывали для Церкви деньги и больше ничего. А Церковь платила им за эту работу золотом и землей. Самая разветвленная коммерческая и военная организация в одном лице: Церковь и монастыри. Откуда богатство Церкви? Из монастырей. Откуда богатства у монастырей? От подаяний? Да перестаньте же Вы, наконец. Это смешно. На подаяния может прожить аскет в лесу, который хочет только молиться, поститься и поскорее придти к Богу своей естественной смертью. Торопятся ли к Богу наши пастыри? Отнюдь. Они, скорее, торопят на тот свет других. Да и дел у них во имя Его много, а дела стоят денег. А откуда их брать в таких количествах? Не те времена – монастыри уже никого не грабят. Так что – бросьте. Бизнес и политика – единственное занятие этих организаций. А вот когда дело заходит о мире – тут они в стороне. Что проще? Если начинается война: кто должен быть первым за столом переговоров? Политики? Нет. Священники. Это они должны уговорить паству остановиться и покаяться! Но у их другое занятие в это время – ату неверных! Нет смысла говорить о том, что есть - давайте лучше о нашем деле. Вы ведь пришли сюда вовсе не из-за обиды христиан на меня, я надеюсь?
- Нет, конечно, уважаемый Йохам. Просто я стараюсь быть объективным. Ведь слепая ненависть никому не приносила пользы, не так ли? Только сначала последний вопрос: неужели Вы и вправду считаете, что истинно верующих не осталось?
- Разве я похож на сумасшедшего?
- Ну, судя по Вашей затее – есть немного. – Скорее всего, эти двое уже знали друг друга достаточно для того, что бы чувствовать, как и что можно говорить.
- Если бы не было огромного числа истинно верующих, верующих до фанатизма, верующих настолько, что их вера затмевает их разум, разве имела бы смысл наша встреча?
- Вы мудрый человек. Меня не обманули мои ощущения и то, что о Вас говорили. - Доктор не собирался садиться. Он так и стоял, опершись руками о стол. Давала знать о себе больная спина: если он сядет, то вставать будет крайне трудно. Последний взрыв в Пешаваре причинил ему боль – кусок железа повредил позвоночник. Но эта боль в спине не давала забыть о еще большей боли: этот автобус с солдатами взорвал его младший сын. Это потом он пришел в разведку, чтобы заплатили и те и другие. Чтобы заплатили за сына своей жизнью. Но не смерть ему была нужна – ему нужно было видеть их страдание – только так могла уняться ноющая и тоскливая боль.
…Как сильна должна быть Вера моя, чтобы я мог отпустить сына к Богу?! Я должен был быть уверен, что поступаю правильно, когда он вошел в мою комнату и сказал, что принял решение стать мучеником. А что я ответил? Я спрятался за улыбку, и сын принял мою ложь и страх в молчании за истину. Принял за радость, за благословение. Пройдут годы, но боль десятков матерей с того дня не станет сильнее моей боли. Это та минута, когда очень хочется, чтобы Он был. И в эту минуту укрепляется Вера – через боль. Хочу ли я дочитать Книгу до конца? Хочу ли я знать, что будет потом? Нет. Я испытываю боль, значит, я есть. И какая мне разница, что в моей Книге все заканчивается хорошо. Смерть должна быть – без нее нет смысла в этой истории. Только познав смерть можно придти к истине. Потому что Истина только за этой дверью и страх открыть ее делает меня глупцом. Он хочет справедливости? Он ее получит. Хочет сражаться с Церковью? Хочет сражаться со мной вместе? Вопрос в том, хочу ли я этого? Моя война – это моя боль, а этот хочет славы: у нас разные причины. С другой стороны, он полезен, потому что голоден. Не хочет быть мучеником. Как не хотели те, кто был в том автобусе, но, разве им выбирать?
…Доктор думал, а Йохам наблюдал. Тот, кто стоял перед ним мог оказаться последним, кого он увидел. Так говорили об этом человеке. Лишенный предрассудков, потерявший всех, кого только можно потерять, изгой, человек без жалости – правильным ли был выбор, Йохам? Ну, хотя, теперь уже поздно об этом говорить.
- Итак, уважаемый, что ты от меня хочешь? Мы уже можем говорить, как партнеры и потому предлагаю перейти на «ты».
- Согласен. Связи. Только твои связи. Поддержку на Совете, который собирается здесь и помощь в издании Новой Книги в Америке.
- И только-то? Я думал, ты хочешь от меня большего. Хочешь поддержки? Думаю, что это можно устроить. Но, дай мне немного времени. Пару дней, не больше.
- Так мы договорились?
- Думаю, да. Ты мне интересен и мне кажется интересным то, что ты собираешься сделать. Меня могут не понять мои партнеры, но, думаю, что я смогу их убедить. А по поводу поддержки Совета…. Совет поддержит, потому что его может через пару дней просто не существовать. Поэтому придется его создавать заново. И в этом новом Совете, я почему-то в этом уверен, найдется место и для тебя, мой новый друг.
- Есть одно, чего я пока не знаю, кроме того, что мне о тебе говорили.
- Чего ты не знаешь?
- Как мне тебя называть.
- Называй, как хочешь. Впрочем, я привык кгда меня называют «Доктор». Не режет слух?
- Нет. – Йохам позволил себе, наконец, улыбнуться.
- Я познакомлю тебя, мой друг, с одним человеком. Он здесь. Он из тех, кого ты так сильно не любишь. Он монах. Только вот я до сих пор не разобрался, какого Ордена. Да и он, кажется, тоже. Последнее время он утверждает, что он буддист – очень удобная позиция на сегодняшний день. Я познакомлю тебя с ним завтра. Будь здесь в это же время.
Скрипнула дверь. Крысы молчали. Ветер молчал. Как будто и не было этого разговора: Йохам сидел один, и смолкли шаги ушедшего. Выбор сделан. Больше думать не о чем. Все началось, и назад нет пути – все случится.
Гл. 30
- Помните пункт второй Конституции Андерсона? На всякий случай, я Вам напомню: «О Светской Власти, Высшей и Назначенной. Вольный Каменщик является лояльным подданным светских властей, где бы он ни жил и ни работал; он никогда не должен участвовать в заговорах и тайных злоумышлениях против мира и благосостояния народа, равно как и не вести себя не должным образом в отношении назначенных представителей власти; ибо сколь Масонство ни страдало во все времена от войн, кровопролития и смятения, столь же расположены были древние Цари и Князья всегда оказывать мастеровым вспомоществование в силу миролюбия и верности последних, всегда давая достойный отпор их врагам и способствуя вящей славе Братства, процветавшего во времена мира. Таким образом, если Брат восстанет против государства, с ним не будут объединяться в этом его восстании, но будут сожалеть о нем, как о любом несчастном; однако если его осудят за это одно только преступление – хотя истинно лояльное, по своей сути, Братство может и должно заявить о своем неучастии в его бунтарском порыве, а также впредь не подавать поводов и не плодить зависть к существующим законным властям, - он не может быть исключен из Ложи, и его связи с ней останутся нерушимы.» Видите? Я помню это наизусть. А почему? Потому что масоны всегда были вместе с королями и князьями. Всегда. Во всем. Мы были верны, но различали понятия, потому что вера и верность понятия разные. Вера может видоизменяться, оставаясь искренней, а верность меняться не может потому что это категория иного толка. Меняться может только объект верности, ибо он не вечен, как объект Веры. Мы преданы и верны по сути своей, самой своей сутью и самим укладом своим. А во что верим мы, и во что нет – не так важно для тех, кто не с нами. Так о чем этот текст? О верности тем, кто свыше. Но, не о вере, конечно. А Вы любите игру в слова? Нет? Зря. А я вот, грешу. Играю так часто, что она стала моей любимой игрой. Внук тоже очень любит. Мы с ним назвали нашу игру «Игра в завиралки». Кто кого больше запутает. Внук, конечно, пока проигрывает, но потенциал у него огромен, потому что, судя по отзывам его учителей в школе, с ним им становится справиться все сложнее и сложнее. Ну, впрочем, я сам ему посоветовал перейти с первого уровня на второй. То есть, от экспериментов на ровесниках к экспериментам над учителями. Не мне Вам говорить, что учителя достойны самых изощренных игр – они сами виноваты в выборе своей жизни и им самим расплачиваться. Да и как возможно кого-то обучать, имея за спиной только учебное заведение? Что они знают? Их знания ограничены комнатой, где содержаться тридцать несчастных.
- Может, Ваша Светлость, вернемся чуть назад?
- Правда Ваша. Что-то стал немного брюзжать. Нехорошо. Так вот: мы преданы? Да. Об этом. Мы преданны и мы преданы. И тогда сразу вопрос: кому или кем? Понимаете меня? Одна маааленькая буковка, а какая разница в смысле. Все игра в звуки и слова. Ничего другого….- Он помолчал и вдруг неожиданно переменил тему разговора.- Вам нравится Италия?
- Италия? Да. Наверное. Не знаю. А почему Вы вдруг?
- Ну, я вот тут подумал, что Италия прекрасна и ужасна одновременно. Как же там у Пушкина было: «Гений и злодейство две вещи несовместные»? Как-то так, кажется. А почему, собственно? Идеалист был ваш Пушкин. Фантазер и максималист настолько, что собственную жизнь организовать не смог…. Очень даже совместные вещи и даже естественно совместные. Кто-нибудь видел доброго гения? Такого сочетания-то нет вообще. Есть – злой гений, а доброго нет. – Его самого даже рассмешило собственное умозаключение.
- Почему это Пушкин вдруг мой?
- Ну, Вы ведь тоже пописываете, так что не обижайтесь.
- А, знаете, с Вами страшно. – Человек, сидящий напротив развел руками. – Вы все знаете.
- Только о тех, кто мне интересен. Не приписывайте мне чужие качества. Да, и Бог и сам не знает все и обо всех. Он только о некоторых и то, вероятно, не все. Знает часть, которую ему хочется знать.
- А другую?
- Чего? Часть? А сами-то как думаете? Уж, наверное, есть тот, другой, кому положено знать то, чего не хочет знать Бог. Я подчеркиваю, не хочет. Вот вам для книжечки мой тезис: Бог не ангел – он просто политкорректный политик. Только не ссылайтесь на меня, если вздумаете использовать. Это Вам нужен скандал, а я человек маленький. Живу тихо и спокойно: зачем мне неприятности.
- И от кого это Вы можете ожидать неприятностей? От церкви?
- Нет. От церкви не может быть неприятностей, пока у нас общие дела. Организованное общественное мнение – вот причина всех невзгод и неприятностей. Так как же все-таки насчет Италии? Нравиться?
- Вы хотите, чтобы я поехал в Италию. Я Вас правильно понял?
- В точку. В самую. В Италию. Собственно, не совсем в Италию – я бы сказал в Ватикан, если уж быть географически точным.
- В Ватикааан. – Человеку надо было взять паузу, вот он и протянул звук. Не то, чтобы не соглашался (посылающий платит), и не то, чтобы соглашался. А так…. Поставил под сомнение сам интересный факт предложения и дал возможность предлагающему самому развернуть предложение.
- Ну да. Заодно Рим посмотрите.
- А я не был в Риме раньше?
- И почему я Вам разрешаю так неучтиво разговаривать с пожилым человеком?
- Скорее всего, потому что знаете – я хороший и хитрый журналист. Ну, а кроме того, я Вам очень даже нужен. И еще: я неоднократно выполнял Ваши поручения, и Вы всегда были мной довольны. Так?
- Точно. Опять в точку. Вы определенно хороший человек, по крайней мере, для меня. - Глаза утонули в морщинах, и человек не увидел того, что не увидел никто: презрение. - Ну, что – хороший человек? Едете?
- Когда?
- Да, хоть завтра.
- А цель поездки?
- Вот завтра утречком мой секретарь Вам и передаст пакетик с бумагами. В поезде и прочтете.
- В поезде? Почему в поезде? Самолетом быстрее.
- Самолетом быстрее, но я совершено не хочу подвергать Вас ненужному риску. Я последнее время не доверяю себя и своих сотрудников авиакомпаниям. Вот когда нет выбора – конечно. А когда есть – зачем провоцировать сотрудников Господа на эксперименты? Плохое случается только тогда, когда мы забываем о Боге. Например, садясь в самолет. Начинаем думать только о себе, используя Господа в качестве стюарда: «Принеси мне то, дай мне это. Хорошо ли я долечу? А можно я не буду пристегиваться, а то давит?» На самом деле Бог сидит в кабине и в данный конкретный момент ему точно не до Вас. У него любовница забеременела.
- У Вас изощренный юмор. Я бы даже сказал – извращенный слегка.
- Это не юмор. – С кряхтением и покачивая головой, словно от удивления, что старость так быстро подобралась, он встал и опять, как, впрочем, и всегда, человек напротив не смог удержаться от восхищения: в толстом пожилом господине было не меньше двух метров росту. – Это не юмор. Когда Вам от предположений до правды остается пару шагов - остается строить из себя беззаботного и согласного на все человека. Игра заканчивается, но самое обидное, что она закачивается только для тебя самого – все остальные продолжают играть. Вот и наступает время принятия решения: оставить все как есть или внести свой вклад в общую путаницу.
- И если все-таки можно будет узнать: цель визита?
- Кардинал ди Корсо.
- Упс. – Человек словно поперхнулся.
- Что такое? Вы не хотите познакомиться с таким человеком?
- О чем Вы говорите, благодетель? – Человек вскочил со своего кресла. – Могу пожать руку?
- Нет. Впрочем, поцеловать можете.
- Вы насмотрелись фильмов про мафию.
- Вчера только пересматривал третью часть «Крестного отца». Все-таки, гениальное кино. И правдивое.
- В чем?
- В боли, мой мальчик. В боли. Ни одного положительного героя и ни одного победителя. Полное отрицание самой идеи человеческой жизни и в то же время – торжество ее сути. Искренний и правдивый фильм. Так целовать руку-то будете?
- Увольте.
- Уволю. Но, Вам-то это зачем? На что будете жить?
- Эти Ваши игры в слова…. Вы великий путаник, мистер Ной.
- Вы еще с моим внуком не играли. – Мистер Ной усмехнулся. – Впрочем, если проживете еще лет пятнадцать, вполне сможете попробовать поиграть. Сам-то я уже не успею, слава Богу. Мальчик вырастет не легким человеком. Кому-то здорово не повезет.
- Надеюсь, что не мне.
- Кто знает, мой дорогой, кто знает. – Мистер Ной усмехнулся и запрыгали морщинки вокруг глаз. Хотя, действительно, кто знает: может это не морщинки, а просто складки на толстом лице. Кто может знать – выдает ли нас наше лицо или наоборот – оно и создано только лишь для того, чтобы скрывать то, что находится под сердцем в районе души. Никто не знает, никто.
- Никто не знает, никто. Вы правы, мистер. Может быть, Ваш внук еще задаст нам всем жару. Так задача в чем? Что конкретно я должен сделать в Риме?
- А вот Вы нетерпеливы. Не хотите ждать завтра?
- Желаю знать сейчас. Пакетиком пакетиком, а личное распоряжение все-таки лучше.
- И то, правда. Хотя вся прелесть в личном распоряжении в том, что оно не доказуемо и не может служить оправданием Ваших дальнейших поступков. Слова не документ – слова просто ветер. А с ветра, какой спрос? Но, если речь об удовлетворении собственного эго….
- Именно. Но, в сторону условности, мистер!
- Ну, как хотите. Итак, дело не простое. Вкратце, все обстоит следующим образом: некто, назовем его пока так, желает изменить существующий порядок. Порядок, который нас, безусловно, устраивает до сих пор. Мы, как Вы понимаете, удивлены и раздосадованы тем, что кто-то берет на себя смелость пытаться без нашего ведома что-то менять. Мы даже озадачены, хотя понимаем, что всегда была и есть опасность такого эксцесса. Мы хотим знать: первое – почему, второе – зачем, и третье кто стоит за возможными событиями. Я подчеркну – события еще не наступили. Мало того, они могут вообще не наступить, но в связи с тем, что возникли не совсем ясные разговоры и, хуже того, происходят некие несанкционированные контакты между людьми, которые не должны сидеть за одним столом, нам важно четко и ясно понимать, что может последовать в ближайшем будущем за этими слухами. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Как, мистер Ной, я могу понимать ясно и четко то, о чем я не слышал и что не моего ума дело? Да еще когда Вы изъясняетесь на вроде известном мне языке, но говорите на нем так, словно это древнегреческий со старокитайским акцентом. Конечно, я совершенно не понимаю о чем Вы.
- Не лгите, мой мальчик. Вам не пристало обижать старого человека даже в мыслях. Вы журналист скандальной газеты. Самый известный скандальный журналист с хорошими доходами и самыми информированными источниками. Вот я задаюсь вопросом: иссякают ли источники у таких журналистов?