— Тихо, парни, кто-то идет! — Нюругиев предупреждающе поднял руку.
В их сторону неспешно шла какая-то старуха. Заметив их, ворчливо сказала:
— И чего делают в темноте у чужого дома?
— А мы в гости к Аграфене Самойловне, — сказал Залыгин. — А ее нет и квартирантки тоже нет. Вот и стоим на морозе.
Старушка вздохнула, глянула в сторону церкви, перекрестилась.
— У нонешней молодежи на груди креста нет. В бога не верят, что девушки, что парни. Во грехе завязли. Так-то!..
— А что случилось, бабуся?! — спросил Залыгин. — Чего вы ругаетесь? Мы ж ничего не сделали. Стоим себе да стоим.
— Кто вас знает? А возмущаться мне есть с чего. Отродясь не слыхивала, что и девушки воруют. И вот на старости лет удостоилась. Что творится на белом свете? На днях шофера убили возле нашей чайной, а вчера милиционер позвал сюда, к Груше, у нее и делали обыск. Нашли в плательном шкафу пятнадцать дорогих китайских курток и еще много чего. Не пойму, зачем ей столько?.. — Посмотрела на парней, близоруко щурясь. — А Грушу вы зря ждете. Увезли ее в тюрьму. Милиционер сказал, что надолго. Видать, во грехе вся.
— А когда милиция приезжала, Нина была дома? — спросил Залыгин.
— Нет, не было. Наверно, на работе... Ой, бестолковая, — спохватилась старуха. — Заболталась с вами совсем. Побегу-ка... — И она пошла дальше, постукивая палкой по деревянному настилу тротуара.
Парни долго стояли молча и смотрели в ее сторону. Залыгин тревожно думал: «Если эта старуха сказала правду о том, что Груша арестована, надо уходить. Медлить нельзя, иначе крышка...»
Он хмуро посмотрел на парней, сказал холодно:
— Что же вы молчите, как жмурики!
— Пойдем к тебе, — предложил Левухин. — Трахнем бутылочку и обсудим, что делать.
— А ты что скажешь? — обратился Залыгин к Нюругиеву.
— А что я?.. Думаю, надо отсюда сматываться.
Подойдя к своему дому, Залыгин внимательно посмотрел вокруг, с тревогой подумал: «Не накроют ли на дому? Тогда конец. Всему конец...»
— Кого выглядываешь? — усмехнулся Левухин, — Трусишь?..
Залыгин не ответил. Открыл дверь, и они зашли в квартиру.
Приготовили поесть, сели за кухонный стол у окна напротив печки. Залыгин слазал в подполье и вытащил оттуда две бутылки особой московской. Прихватил с собою и обрез малокалиберной винтовки.
Долго молчал, сказал через силу:
— Мне кажется, вчера по пьяной лавочке я наболтал лишнего нашей красавице. Не знаю, поняла она что-нибудь, нет ли?.. А если поняла?.. И еще хуже, если она разболтала своей квартирантке... Как ее там... Нинка, что ли? — Он еще больше помрачнел, зло глянул на Левухина. — А ты спрашиваешь, чего оглядываешься?.. Оттого и оглядываюсь, что опасаюсь. Мало ли что она там натрепала в милиции? — Он помедлил: — К тому же те самые куртки китайские, это ж я их из магазина вывез на своей машине, по ее просьбе, конечно...
— Что же ты?.. — заволновался Левухин. — А еще атаманить хочешь. Слабак!
— Я думаю, нам надо сматываться из города, — сказал Залыгин, — пока не накрыли...
— А с чем? — спросил Нюругиев. — У нас и денег-то нету. Далеко ль уедешь без денег?
— Что верно, то верно, — согласился Левухин. — Но где их взять, эти деньги?
— Есть где... — сказал Залыгин. — Надо съездить в Сосновку и там «взять» заготконтору. Сторожа на ночь закрывают контору на замок и спят дома. Я это точно знаю, сам проверил.
— Тогда за успех... Давайте выпьем за успех! — Нюругиев разлил по стаканам водку. — Да повеселее! Ну!..
Выпили. Залыгин сказал:
— И вот еще что... Прежде, чем ехать в Сосновку, надо узнать у Нины, что ей известно от Аграфены о нас. А поручим мы это дело... — он посмотрел на Нюругиева, — тебе, Балта. Ты парень толковый, к тому ж с образованьишком. Сумеешь с нею поладить.
— Сумею ли? А если она укажет мне от ворот поворот?
— Ничего, обойдется... Выпей-ка еще маленько и двигай...
Нюругиев не стал возражать. Оделся, распрощался с дружками, вышел.
Левухин налил себе в стакан, выпил... Но он не пьянел нынче, и это было странно. Он отодвинул от себя стакан, сказал, стараясь не глядеть на Залыгина:
— Все-то у меня стоит перед глазами тот таксист. Когда ты подал знак, что стрелять, меня охватил страх. Честное слово! Руки стали непослушными, потому-то я и не смог сразу выстрелить. Когда же ты повторил сигнал, поверишь ли, я стрельнул и тут же словно бы лишился памяти, не осталось в голове ничего.
— Выходит, ты трус? — холодно спросил Залыгин.
— Я всегда думал, что нет, а вот сейчас от одного напоминания о таксисте у меня коленки трясутся.
— Зачем же ты тогда с нами оказался?..
— Я не знал, что мы пойдем на мокрое дело.
— Не знал он, ишь! — усмехнулся Залыгин. — Ангелочек, чтоб тебя!.. Небось просто захотелось красивой жизни? Так?..
— Может, и так... А что?
— А то, что у меня все было по-другому. Я выходец из дворянского сословия, родился на Урале. Дед в годы революции эмигрировал за границу. Отец служил в царской армии в чине штабс-капитана... Он, со слов матери, был казнен в Троицкосавске по приговору военного трибунала Дальневосточной республики. Его обвинили в расстреле политзаключенных, — там еще командовал ротмистр Соломаха. А отец был чуть ли не друг его. — Он вздохнул: — Я рос без отца. Мать не захотела во второй раз выходить замуж. Тяжко нам было, очень... Но да ладно! — Он усмехнулся, поудивлялся самому себе, не понимая, отчего вдруг разоткровенничался,
— А ты воевал? — спросил Левухин. — Ну, участвовал в этой войне?
— Нет. Войну я прокантовался в колониях...
Левухину было приятно, что он имеет дело с таким, как ему казалось, незаурядным человеком, в то же время он опасался его. «Впрочем, Залыгин мне теперь ничего не сделает, я нужен ему...»
— А не думаешь ли ты, что нас уже ищут? И скоро заявятся сюда? Красотка-то твоя, поди, раскололась?..
— Может, и ищут. — Он посмотрел на Левухина. — Только знай — живым я в руки милиции не дамся. Буду отстреливаться.
Левухин вздрогнул: неужели дойдет и до этого?.. Он с робостью посмотрел на своего приятеля, а тот сидел, уткнувшись взглядом в пустой стакан, и лицо у него было злое. И, кажется, в первый раз за все то время, что знал его, Левухин подумал о том, насколько страшен этот человек.
В дверь постучали, Залыгин вскочил, забежал в комнату, вернулся с обрезом, зарядил, вышел в сени. Следом за ним вышел и Левухин, сказал:
— Не стреляй! Спроси, кто там и откуда?
Залыгин взял на изготовку обрез, спросил хриплым голосом:
— Чего надо?..
Из-за двери послышался незнакомый голос: «Я приезжий, ищу своего приятеля». И назвал фамилию и имя соседа. Залыгин знал его и все ж сказал недовольно:
— Иди в соседний дом. Он там живет.
Незнакомец ушел. Залыгин с Левухиным вернулись на кухню. Разлили оставшуюся водку по стаканам, выпили. Левухин заметил, как трясутся руки у приятеля, и на душе у него стало отчего-то легче.
— Оказывается, и ты боишься?
Залыгин не ответил, пожал плечами.
Придя на работу, Дарижапов посмотрел на часы. Было десять утра. Разделся, зашел к Ларинову, взял уголовное дело, возбужденное по факту обнаружения трупа таксиста.
Кабинет начальника отделения был большой и светлый, он находился на солнечной стороне, а в кабинете Дарижапова, напротив, всегда было сумрачно. И поэтому, когда зашел к Ларинову, от солнечного света лейтенант зажмурился и не сразу пришел в себя. Ларинов взял дело, которое лежало на столе, протянул Дарижапову:
— Бери, лейтенант. И не закрывай глаза. Чего ты? Иль не по душе дело?
— Солнце в глаза слепит...
— Ах, да, солнце... Ну, это еще ничего, — улыбнулся Ларинов. Помедлив, сказал: — Сейчас придут люди из таксомоторного парка. Поговори с ними о деталях. Возможно, кто-то внесет ясность...
— Хорошо, товарищ капитан. Надо вынести постановление о принятии дела к производству и назначить экспертизу.
— Да, разумеется... — Помолчал: — Работы по делу много. Рад бы помочь, да нет людей.
Пока Дарижапов допрашивал свидетелей из числа работников автопарка, подошел вызванный по повестке сторож чайной, с которым тоже необходимо было поговорить — убийство таксиста произошло возле чайной, — а времени до конца дня оставалось мало, и он начал нервничать. Чтобы успокоиться, вышел в коридор и здесь встретился с подполковником, тот попросил его зайти.
Начальник отдела спросил;
— Внизу сидит человек. К кому он пришел?
— Ко мне, товарищ подполковник. Я только что закончил разговор с работниками таксомоторного парка и сейчас займусь им.
— Товарищ лейтенант, очень прошу, чтобы это было в первый и последний раз, — сказал подполковник, нахмурившись. — Если вызвал человека, изволь отложить все дела и заняться им.
...Окончив допрос свидетеля, Дарижапов долго сидел, задумавшись. Зашел Ларинов, прогуливаясь по кабинету с заложенными за спину руками, спросил:
— Как дела?
— Какие там дела? — вздохнул Дарижапов. — Ни проблеска. Бумаги все копятся, а преступники между тем гуляют на свободе.
— Да, печально, — согласился капитан.
Он остановился, дал лейтенанту закурить, потом уселся на стул рядом с ним, тяжело вздохнул:
— Сегодня я был на заседании бюро горкома партии. Нас там крепко предупредили. Короче, ты все понимаешь...
— Я вот что думаю, — помедлив, продолжал он. — А не обратиться ли нам за помощью к рабочим коллективам, студенческой молодежи, комсомолу?
— Хорошо, я подумаю...
Раздался телефонный звонок. Трубку взял Дарижапов, выслушав, сказал:
— Товарищ капитан, вас вызывает начальник отдела.
Появились оперативники. Ларинов попросил их не расходиться.
Вернулся он не скоро, распорядился:
— Собирайтесь! «Идола» поедем задерживать, у него пистолет появился. Машина ждет у подъезда.
Оперативники двинулись к выходу, но Ларинов остановил их и сказал, что поедут только четыре человека, и назвал тех, кто отправится на задание.
— Возможно, этот «Идол» причастен к убийству таксиста? — спросил кто-то.
— Вряд ли, — ответил Дарижапов, закрывая за собою дверь.
По приезде на место происшествия оперативная группа во главе с Лариновым зашла в барак, где жил подозреваемый в хранении огнестрельного оружия.
В полутемном коридоре стояла тишина. Ларинов, держа в руке карманный фонарик, подошел к двери, постучал.
Дарижапов в это время стоял у окна, неплотно прикрытого ставней. В щель он увидел плотного, с широким лицом мужчину — «Идола», как его звали дружки-приятели. Тот сидел за столом и чистил разобранный пистолет. Но вот он стремительно вскочил с табуретки и, затолкав пистолет в нишу, проделанную в стене, выключил свет. Через минуту-другую он открыл дверь и впустил оперативников. На предложение Ларинова добровольно сдать незаконно хранящееся оружие «Идол» ответил, что у него никогда не было такого оружия.
— Ищите, — усмехаясь, проговорил он. — Найдете, отвечу, как и полагается по закону.
В комнату вошел Дарижапов, сказал:
— Зря ты так... Сейчас пригласим понятых и сделаем обыск. Найдем.
Но и это не подействовало. Пришлось приглашать понятых. Потом приступили к обыску. Под матрасом была обнаружена ветошь, пропитанная ружейным маслом...
Дарижапов снял со стены фотокарточку в застекленной раме и ножом открыл нишу — оттуда извлек пистолет системы «парабеллум» и пятьдесят патронов к нему
— Вы задержаны, одевайтесь! — приказал Ларинов.
Задержанного сдали дежурному по отделу, оформили протокол о привлечении к уголовной ответственности за хранение оружия без надлежащего разрешения.
Было поздно, когда Нина вернулась с работы. Дома никого не было, она открыла дверь, прошла в комнату. Включила свет, отчего-то на сердце было неспокойно, чувство тревоги росло... На столе увидела копии протоколов обыска и описи имущества, составленные работниками ОБХСС. Рядом лежала записка: «Нина! Меня арестовали, но, думаю, разберутся и отпустят. А пока поживи одна. Пожалуйста, не оставляй дом без присмотра». Она сначала испугалась, но потом успокоилась. В раздумьи опустилась на стул. Еще раз прочла записку... Не знала, что ей делать. Ночевать одной в такой большой квартире непривычно и как-то боязно. Но и ехать в Загорск не хотелось, очень уж далеко. В конце концов решила, что останется. Надела телогрейку, накинула старый платок на голову и вышла во двор. В поленнице наколотых дров не оказалось. Вернулась домой, взяла колун. Вышла на крыльцо и тут увидела Нюругиева. Обрадовалась:
— Бог послал вас на помощь!
— Приказывайте, что делать. Я к вашим услугам, — ответил тот.
Нина попросила наколоть дров, растопить печку.
Войдя в дом, Нина сняла телогрейку, платок, и показалась ему совсем другой, не такой, как в первый раз, нежной, очень какой-то домашней и в то же время недоступной. Нюругиев смутился, не зная, как начать разговор.
И все же спустя немного он разговорился, был почти искренен, когда сказал, что учился в автодорожном институте, закончил четвертый курс, а потом бросил. Родители не жалели для него денег. А он не сумел распорядиться ими, появились дружки, стал пить, в итоге институт не закончил и сейчас работает слесарем на заводе.
Нина предложила отужинать с нею. Он не отказался, подсел к столу.
— Царский ужин, — улыбнулся. — Картошка в мундире, соленое сало, омуль, лук, чего еще? Только это закуска. А где же?.. — помедлил, сказал: — Водочки не хватает. Давай я сбегаю в магазин, принесу?..
Нина отрицательно покачала головой.
— Впрочем, зачем ходить в магазин, когда есть у меня?..
Балта поднялся из-за стола и направился в прихожую. Из кармана пальто вытащил бутылку, завернутую в газету, вернувшись, поставил ее на стол.
— Я хотел с вами... — начал было Нюругиев, запнулся и продолжил: — Поговорить бы надо, да не знаю, с чего начать...
— Я слушаю...
Но Нюругиев молчал, Наконец, прищурившись и пристально глянув на девушку, спросил:
— За что Грушу посадили?
— Не знаю, — тихо сказала она. — Ее работой и делами никогда не интересовалась. У нас с ней ничего общего. Она торговый работник, я инженер-конструктор... Хотя Груша очень интересный человек, бог дал ей и внешность, и музыкальные способности. Но она... Она не умеет соизмерять свои желания с возможностями. К тому же... Слишком легко, что ли, сходится с людьми. Взять хотя бы вашего приятеля... Как его? Залыгин, кажется. Зачем он ей?..
Нюругиев не ответил, подумал, что самое время спросить о том, зачем он, собственно, пришел сюда.
— Скажите, Нина, а о чем Груша говорила с ним в тот раз, когда я ушел?..
— Я не подслушиваю чужих разговоров, — нахмурилась девушка. — У меня такой привычки нет.
Нюругиев налил себе водки, попросил и Нину выпить с ним, но она отказалась, выпил один, спросил:
— И все-таки, о чем они говорили?..
— Понятия не имею, — с обидой сказала Нина. — А зачем это вам?
Нюругиев усмехнулся, не ответил, понял, что она ничего не знает, облегченно вздохнул, но тут же спохватился:
— А вы не против, что я курю?..
— Ладно уж, курите... — нехотя ответила Нина,
Он почувствовал, что девушка с каждой минутой все больше настораживается, и он сказал, сам того не ожидая от себя:
— Нина, зря ты боишься меня, бойся моих дружков — Левухина и Залыгина... Они знаешь какие...
Девушка побледнела, но постаралась не показывать, что ей страшно. А меж тем он еще налил себе водки, выпил и, все больше хмелея, продолжал:
— У них руки в крови. Восьмого декабря, кажется, они убили на улице человека. Залыгин ударил его по голове ломиком. Потом они обшарили его карманы и взяли деньги. Я участия в этом не принимал. Испугался. Да и вообще я такими делами не занимаюсь. Атаман пригрозил: «Попробуй отшиться от нас, и тебя постигнет такая же участь!»
— А кто такой ...атаман?
— Залыгин, кто же еще?..