— Ой, неправ ты, соседушка! Вот ты — и есть новое. Кто у нас был у власти до этого, да и есть сейчас? Коммунисты! Ты же ко времени так называемой «перестройки» сформировался уже вполне зрелым мужчиной и потому мог правильно осмысливать все то, что происходило все последние годы, и ближайшее будущее принадлежит таким, как ты: через лет так десять — пятнадцать, когда этот смутный период в истории России, дай Бог, закончится или хотя бы начнет угасать, люди твоего поколения будут делать политику и вершить судьбы нации, а эти, как ты говоришь, «в бейсболках», только начнут постигать истины жизни, а я уж, поди, буду лежать в земле сырой, а если Бог простит, — и тут хозяин перекрестился, — и Царство небесное обрящу, хотя нельзя мне на это надеяться, недостойному! — и опять перекрестился.
— Может быть, и есть тут твоя правда. Но, ты знаешь, меня вся эта суета мало занимает — я, наоборот, поменьше об этом думать стараюсь.
— Ага! — Чувствовалось, что соседу подобный ответ только и был нужен. — Страна летит к черту, земли по республикам распихали, в Чечне наших мальчиков убивают, американцы нами командуют, по Питеру спокойно ходить нельзя — а тебе по фигу?
— Михалыч, — попытался отмахнуться от него Влад, — отстань, не начинай, у меня голова еще не прошла, и, ты же знаешь, спорить я на такие темы не люблю.
— Вот они, нынешние! — сказал хозяин. — В стране бардак, а им — хоть бы хны! Маша! Иди на нашего аполитичного соседа полюбуйся!
— Да ну вас! — донеслось из кухни. — Пили бы меньше, а политический, не политический — мне все одно.
— Михалыч, — вдруг осенила гостя внезапная догадка, — а ты тоже, что ли, на старые дрожжи…
— Тс-с! — поднеся палец к губам, предостерег его от продолжения фразы сосед. — Не выдавай! И действительно, шел бы ты спать: час-другой — и оклемаешься.
— Твоя правда. — Влад поднялся, подал хозяину, как бы благодаря его за прием, руку. — До свидания, теть Маш! — крикнул.
— До свидания, соколик! — услышал в ответ, еще раз махнул Михалычу да отправился к себе. Конечно, поспать было бы совсем неплохо, но прежде решил собрать раскиданную вокруг одежду, поочередно повесил на плечики пиджак, брюки, убрал носки, на всякий случай — ничего не потерял? — пошарил по карманам пиджака, вынул вдруг скомканную бумажку, расправил — аккуратным женским почерком на ней были выведены семь цифр и имя: «Жанна». «Позвонить, что ли? — пронеслась мысль в голове. — Хотя: зачем? Взяла вчера, отправила куда подальше, как мальчика. И для чего телефон дала? Из вежливости? А, возьму да позвоню — за спрос денег не берут».
Подошел к телефону, снял трубку, стал набирать номер, но сбился. Набрал опять. После двух длинных гудков услышал.
— Здравствуйте, вас слушают!
Голос был женский, но явно не походил на голос новой знакомой, а Влад знал, что живет она с отцом и сыном, других дам у них в семье не было, так что вполне уверился в том, что просто не туда попал, но на всякий случай сказал:
— Добрый день! Будьте любезны, Жанну!
— Это я, — послышалось в трубке.
— А это — я, — не будучи подготовлен к тому, что это именно она оказалась у телефона, произнес он.
— «Я» — это замечательно, но может быть, вы сможете еще и представиться?
— Вам, Жанна, звонит Влад — ваш вчерашний кавалер.
— A-а, еще раз здравствуйте. Только для меня вы теперь не кавалер, а чемпион по употреблению водки. Кстати, знаете, ваше чудесное приветствие напомнило мне один известный анекдот: наркоман, находясь дома, только что принял дозу, и вдруг раздается стук в дверь. Подойдя к ней, он спрашивает: «Кто там?» — «Я!» — раздается снаружи. «Я?!» — удивляется наркоман.
— Смешной анекдот.
— Да, смешной. Сын в школе наслушается, а потом мне пересказывает. Как ваше самочувствие?
— Уже лучше.
— «Уже» — понятно. А было?
— Было — не очень.
— Немудрено. Чем закончился столь чудесный вечер?
— Ничем особенным. Потихоньку разошлись, я — один из первых.
— Почему так?
— Вы неожиданно исчезли, и мне стало скучно.
— Ну, прежде чем я неожиданно исчезла, вы неожиданно напились, и, надо полагать, вам-то под влиянием алкоголя все ж было несколько веселее.
— Я напился? Я вполне бодро себя чувствовал.
— Да? Значит, я мало вас знаю. Раньше мне почему-то казалось, что если человек за восемь минут выпивает четыреста граммов водки, а когда после этого встает из-за стола и его пошатывает, то бодрости здесь мало.
— Да, вы меня знаете плохо. Я достаточно быстро реанимировался.
— Ну, все равно уж было поздно, мне надо было домой.
— Я бы вас проводил.
— Ой ли? Мне почему-то показалось, что вы на меня обиделись.
— Нет, обижаться — не моя прерогатива. Может быть, был чуть сердит, и то одну секунду, но нет, не обиделся, ни в коем случае.
— Правда? — Казалось, это сообщение ее обрадовало.
— Правда. Кстати, вы уже составили себе план на сегодняшний вечер?
— Интересно вы задаете вопрос. Хорошо, если план уже составлен, что вы скажете?
— Я скажу, что мне жаль, потому что я вас хотел сегодня куда-нибудь пригласить.
— Ну, и при чем здесь какой-то план? Я всегда его могу изменить.
— О-о, значит, вы непостоянны — это не может не тревожить.
— Вы глубоко заблуждаетесь. Нет существа, более постоянного, чем женщина. В мои планы на вечер входило приготовление пирога — но я с таким же успехом могу сделать это и завтра днем. Но вы еще не передумали?
— Насчет приглашения?
— Да.
— Не передумал. Куда вы хотели бы пойти?
— Фу, какой официоз. Полагаюсь на ваш вкус.
— Чудесно. В девятнадцать ноль-ноль — нормально?
— Чем же плохо? Но где?
— Вы скажите, где живете, я за вами зайду.
— Ой, боюсь, как бы вы не заблудились. А живу-то я не так далеко от Ильиных — давайте у их подъезда внизу.
— Ровно в семь?
— Ровно в семь.
— Ну что же, тогда — до встречи!
— До встречи!
Положил трубку на место. «Получилось! Хотя — что получилось? Пройтись под руку под луной? Ладно, поживем — увидим».
Сбросил тапочки, упал на постель. Взял с тумбочки будильник — половина первого, времени еще — масса, но на всякий случай завел на пять пополудни — мало ли? Положил голову на подушку, опустил потяжелевшие веки и уж собрался предаться сладкому сну, как заверещал телефон, мелькнула мысль не поднимать трубку, но ведь все равно сработает автоответчик, и сразу вспомнилось, как Семеныч в последний раз кричал: «Если спишь — проснись и сними трубку, а если тебя просто нет дома, то где же ты тогда лазаешь, черт возьми!», потянулся и снял ее с аппарата.
— Привет! — послышался голос Косовского.
— Здравствуй, — ответил.
— Как состояние?
— Поправил уже.
— Ага, ясно. А классно ты того качка вчера уделал!
— Пиррова победа. Принес в жертву здоровье.
— Да ладно пургу гнать! Дай тебе волю — ты еще бы столько выпил.
— Ну, — сказал Влад, — если к водке еще и закуску — то, может быть, и выпил.
— Ты знаешь, я, вообще-то, просто так звоню. Но меня один вопрос свербит — ты что вчера с Ларисой сделал?
Влад попытался напрячься и вспомнить, делал ли он что-нибудь вчера с бывшей подругой. Не получилось.
— А я с ней что-то делал?
— Ты с ней пять минут в баре посидел и смылся, а она вернулась к столу и как давай на всех наезжать! Я и то еле ноги унес. Что ты ей там наговорил?
— Не помню. Но, пожалуй, вряд ли нечто особенное.
— Ну, понятно. Ладно, извини за беспокойство.
— А как там у тебя, нормально? Что с твоей девицей стало?
— С ней все хорошо. Лежит рядом, жует яблоко и передает тебе привет.
— Хе! Ну и ты ей от меня передай.
— О’кей! Ладно, пока!
— Пока!
Положил трубку, подумал-подумал, выдернул шнур из розетки, зарылся в подушку и спокойно уснул.
III
Тетя Маша была права — проснулся бодрым и свежим, насколько можно быть бодрым и свежим после пьянки с раннего вечера до глубокой ночи и последующего опохмела. Потянулся, вскочил, сделал несколько движений руками — чуть размялся. Подошел к полочке с компакт-дисками, провел по ним пальцами — не то, не то, хотелось что-нибудь быстрое, зажигательное, взгляд на «Motorhead» — нет, слишком громко, лучше «AC/DC». Поставил сборник, включил сразу с «Thunderstruck». Побежал в ванную, пустил воду.
Настроение было прекрасным, хотя, казалось, повод к тому не столь уж и замечательный — свидание с дамой, давно уж не первое в жизни И, дай Бог, не последнее. Но, во-первых, дама была интересная, а во-вторых, это все одно лучше, чем провести вечер у телевизора, поочередно переключая каналы, или за бутылкой водки с Семенычем.
Вернулся в комнату, включил телефон. Раскрыл шкаф, с удовлетворением отметил, что имеется не просто свежая, но и выглаженная рубашка, — вести домашнее хозяйство не любил, больше всего — стирать и гладить, далее — пылесосить и мыть полы, затем — убирать утром постель, еще дальше — мыть посуду. Однако к посещению продуктовых магазинов, тем паче — к приготовлению пищи относился терпимо, ибо иногда любил почревоугодничать, посетить же в Санкт-Петербурге ресторан, преследуя эту цель, по затраченным средствам — то же самое, что сделать покупку средней дороговизны в какой-либо европейской столице. Сделать же в питерском бутике покупку средней дороговизны — все равно что оплатить тур за границу без учета стоимости перелета, живя потом в довольно приличном отеле. Провести два дня на море в Сочи, живя в приличном, но далеко не шикарном отеле (четыре звезды) «Рэддиссон-Лазурная», — все равно что две недели на Кипре или на Канарах в собственных апартаментах с обильным питьем и сытным питанием, или же дорогая покупка в «Бабочке» на Фурманова или «Валентино» на Пионерской, уж не говоря о любых бутиках на Невском.
Вода в ванной набралась быстро, он осторожно опустился в горячую воду, с наслаждением расслабился. Полежал с закрытыми глазами минуты три, потом встал, растерся шампунем — мыло не любил, — нырнул опять. Выдернул пробку, вылез из ванной, стоя у умывальника, почистил зубы, тщательно побрился, стал под душ, омылся, схватил полотенце, на ходу вытираясь, зашел в комнату. Звучала «Highway to hell». Настроение было уже не то, потому выключил, поставил Брайана Ферри. За окном смеркалось, шел мокрый снег, сейчас он оденется, возьмет зонт и попрется к дому Ильиных, где, очевидно, простоит минут пятнадцать, дожидаясь новую знакомую, на ветру — жуть! — а затем поведет ее в ресторацию «Санкт-Петербург» на набережную канала Грибоедова, где они проведут часа два, ведя никчемный разговор, и потом она заявит, что ей пора домой — конечно, заявит, иначе что мешало ей поехать к нему вчера ночью? Слова, цветы, прогулки, свидания, полунамеки, полутона… Э-эх! Но возвращаться домой — опять четыре стены, книжка или видеофильм на сон грядущий — нет, не хотелось. На всякий случай решил обеспечить возможность не заканчивать вечер одному — набрал номер Семеныча, тот оказался дома. Поздоровавшись, Влад спросил:
— Ты какие себе планы на сегодняшний вечер составил?
— Никакие. Сижу, смотрю телек. Обещали ребята зайти — так, на полчасика, чисто пивка попить — значит, гудеть до утра.
— У меня там дельце одно, если обломится, я к тебе часиков в одиннадцать-двенадцать подойду.
— А если не обломится?
— Тогда извини.
— Договорились. Ну, пока.
— Пока.
Положил трубку, начал собираться. Старательно почистил туфли, хотя, учитывая погоду и грязный снег, смешанный с песком, под ногами, оставаться в таком состоянии им было от силы минуты три после выхода на улицу, натянул брюки, надел рубашку, аккуратно повязал галстук, накинул пиджак и внимательно посмотрелся в зеркало. «А что? — подумал. — Внешне ничего. Да под хорошую закуску…»
Вспомнилось:
Решил, что вполне про него.
Вышел на улицу. До цели можно было дойти пешком, но — взглянул на часы — стрелки уже приближались к семи, потому взял такси.
Опоздать, в принципе, все же не боялся — на его памяти женщины всегда задерживались. Однако, когда подъехал к дому Ильиных, сразу увидел одиноко стоящую фигуру Жанны, мокнущую под снегом-дождем, — маленький козырек над крыльцом не спасал от непогоды. Пулей выскочил из машины — водитель сразу развернулся и уехал, — подбежал, начал извиняться.
— Ну-ну, хватит, — остановила она Влада. — Теперь я знаю о вас еще чуть-чуть больше. Вчера я узнала, что вы пьяница и не любитель ухаживать за дамами, сегодня — что вы не педант. А что еще предстоит узнать?
— Что я агент международного империализма и реставратор старого режима.
— Это лучше, чем быть педантом, — засмеялась она. — Куда мы держим путь?
— На набережную канала Грибоедова, в ресторан под названием «Санкт-Петербург».
— Чудесно. А что там такое?
— Там отличное заведение с замечательным интерьером, вкусной едой и тихой музыкой.
— Очень хорошо. Ну, так идем?
— Идем. — Он подал ей согнутую в локте руку, постарался поднять зонт таким образом, чтобы укрыть их обоих, не получилось, посему наклонил его ближе к Жанне.
— Что же вы в такую погоду — и без зонта? — спросил.
— Так торопилась — в отличие от некоторых, — что даже в окно не выглянула, а возвращаться — сами знаете, примета, да и опаздывать не хотелось.
— Еще раз простите великодушно. Искренне каюсь.
— Ладно, я вас уже простила, хватит об этом. А я, — и она посмотрела ему в глаза, — не думала, что вы позвоните, — такой у вас вчера был грозный, насупленный и надутый вид. Вы были похожи на обиженного ребенка, у которого только что отняли игрушку, съели его шоколадку и отправили спать, не дав дождаться передачи «Спокойной ночи, малыши!», — смотреть было больно.
— Пожалуй, если бы я был трезв, то смог бы скрыть свое расстройство, но благодаря алкоголю у меня, наверное, действительно все на лице было написано. А что же вы все-таки отказались, раз так меня жалели?
— Ну, во-первых, я считаю, что всегда женщина решает, когда ей лечь в постель с мужчиной, и в человеческой истории был только один период — первобытный, когда мужчина просто брал ее за волосы и тащил к себе в пещеру, но, конечно, если женщина свободна, а не принадлежит представителю сильной половины физически — то есть она не является его рабыней-наложницей, женой (в арабских странах) и не отдается за деньги — и в прямом, и в переносном смысле. Во-вторых, у меня вполне взрослый сын для того, чтобы не рассказывать ему сказки, а общаться с ним откровенно. Поэтому что он мог обо мне подумать, если я вечером сообщаю ему, что иду на день рождения к Марине и вернусь не очень поздно, а сама, выпив много вина, забываю о своей семье и еду на ночь к человеку, которого до того ни разу не видела?
— Уж, как вы меня!.. А я только собирался предложить на «ты» перейти, но теперь уж боюсь.
— Не бойся. «Ты», так «ты» — давно пора.
Вышли на дорогу, быстро перешли ее, так как их путь лежал в направлении центра. Машину поймали быстро, забрались на заднее сиденье.
— Грибоедова, ближе к Спасу? — спросил водитель. — О, места моей молодости, мы всегда там с моей нынешней женой гуляли, когда она еще в школе училась, даже особый маршрут у нас для прогулок по центру выработался. А время-то какое было! Вроде и в коммуналках жили, и на демонстрациях маршировали — а народ был счастлив, не то что сейчас… Я курю — ничего?
— Ничего, — ответил Влад. Водитель попался разговорчивый, ладно еще бы не назойливый. Один раз его подвозил рыжебородый крепыш, который так разошелся, осуждая Ельцина, что забыл, куда им ехать, а сам дошел чуть ли не до исступления — Влад тогда даже испугался.
— Ну и что мне с того, что в Казанском был музей атеизма, а теперь церковные службы проводятся? Я и раньше туда не ходил, и сейчас не пойду, а вот, сидя перед ним летом на лавочке, на солнышке погреться, пивка попить да на архитектуру полюбоваться — это с удовольствием. Но пиво-то нынче дороже!
Влад повернул голову направо, посмотрел в окно. На стекле оседали крупные снежинки и сразу таяли, сбегая вниз тонкими струйками, мелькали огни, лилась болтовня таксиста, монотонно скрипели дворники — раз-два, раз-два… Все и в жизни идет монотонно, тихо, спокойно, скучно — не бурный ледоход, а тихое течение. Раз-два, раз-два… Хорошо ли это, плохо ли? Кто его знает…