— Они все знают. Не стоило и надеяться…
Хелен стиснула ее руку, косые взгляды секли и ее. «Вон поглядите, — как бы шептали они, — одного поля ягодки».
— Но как? Капитан бы не стал…
— Хелен Колдуэлл! — суровый окрик заставил девушку замереть на месте. По тротуару, грудью рассекая воздух, шагала ее мать с младшей дочерью на буксире. Лицо женщины не предвещало ничего хорошо, и это лишь подтвердилось, когда она, ухватив дочь за руку, оттащила ее от Лиззи.
— Хочешь и нас сделать изгоями? — вопросила она старшую дочь, даже не глядя на ее подругу. — Марш домой, негодная девчонка! — И повернулась спиной: — Не хватало еще и тебе подпасть под всеобщее осуждение.
Хелен не посмела и слова молвить, покорно последовала за матерью, одарив Лиззи робким прощальным взглядом. А та так и стояла, не в силах пошевелиться: глядела ей вслед и едва ли дышала. Ей все равно что выстрелили в грудь, и рана была смертельной…
Хлопнула дверь лавки, прокричали галки.
Лиззи отмерла и побрела в сторону дома… Не удивилась, будучи встреченной отцом с новым конвертом в руках. Брови нахмурены. Глаза почти черные…
— Элизабет… Лиззи, — невольно смягчился при виде ее лица, — что это значит? — Встряхнул распечатанным конвертом. — Тебе отказали в приглашении на бал. Лакей Аддингтонов явился с новым приглашением…
Меньше всего на свете ей хотелось разочаровать собственного отца, и теперь, понимая, что именно так и поступила, Лиззи не сдержала горючих слез. Кинулась на отцовскую грудь и безудержно разрыдалась…
Горько…
Исступленно…
Исторгая собственное сердце.
7 глава.
— Могу я видеть этот ключ? — осведомился отец, выслушав сбивчивую историю Лиззи о гадании и последующих событиях. Выглядел он мрачнее тучи, и девушка столь же неловко пролепетала:
— Я его потеряла: оставила в двери дома… Застрявшим.
Проговорить имя капитана Мэннинга вслух не получилось — язык лип к небу медовой пастилкой. Перехватывало горло… К счастью, отец был достаточно догадлив, чтобы понять все самому.
Еще и заметить:
— Я так понимаю, застрявший ключ означает только одно: гадание не подтвердило сердечного расположения капитана, и ожидать визита с вполне понятными намерениями в твой адрес не приходится.
Сказал без укора, констатируя факт, и девушка потупилась, не в силах снести осознания собственной вины. Теперь, задним числом, собственный поступок казался настоящим безумием, чем-то на нее совершенно непохожим, временным помутнением…
Амоком.
Лиззи тяжело выдохнула и почти собралась ответить, когда в двери тихонько постучали: на пороге появилась Кэтти.
— Сэр, к вам пожаловали мистер Аддингтон с визитом, — сказала она и протянула поднос с приложенной им визиткой.
Мистер Хэмптон принял ее и, не выдав ни толики удивления, распорядился:
— Пригласите его сюда. — И в сторону Лиззи: — Мы были представлены друг другу после воскресной службы, о чем я давеча упоминал. Полагаю, это визит вежливости, хотя и весьма несвоевременный.
— Могу я уйти? — с надеждой осведомилась девушка.
Однако тот покачал головой:
— Было бы невежливо поступить таким образом. К тому же… — договаривать он не стал, и Лиззи поняла почему: «К тому же это мог быть один из последних светских визитов в наш дом», хотел заметить отец.
Она взяла себя в руки и поднялась навстречу нежданному гостю.
Их встреча на кладбище все еще была жива в ее памяти, взметнулась воспоминаниями о том, как запросто обратился он к ней тогда, как заинтересовался следами на земле. И как чуть насмешливо изгибались его губы… Она словно призрака повстречала. Невозможность рассмотреть глаза сквозь черные стекла очков обезличивало Аддингтона в ее глазах. Делало чуточку неживым… Даже пугающим.
И вот он стоял посреди их гостиной. Байронический герой в идеально пошитом костюме и глазами за стеклами очков… Лиззи подумалось, что он мог бы отдать их Кэтти вместе со шляпой и тростью, проявить хоть толику уважения. И не важно, что говорят об этом другие…
— Мистер Хэмптон, рад снова вас видеть, — произнес гость, раскланявшись с хозяином дома. Поглядел на Лиззи…
Она невольно смутилась.
— Позвольте представить мою дочь, Элизабет, — поспешил представить ее отец, и девушка ощутила губы Аддингтона на своей руке. Чуть прохладные, жесткие.
Что-то сродни поставленной печати…
— Рад нашему знакомству, мисс Хэмптон, — произнес он глубоким баритоном. — Много наслышан о вас. — И заметил недобро сузившиеся глаза девушки, должно быть, уловившей в его словах двоякий подтекст, который он и не думал в них вкладывать.
— Я тоже этому рада, — отозвалась она не без усилия.
И отвела глаза в сторону… Ей совершенно не о чем было с ним говорить, едва ли он мог не слышать о ее позоре и потому прийти мог лишь за одним: насладиться ее унижением.
А это было просто отвратительно…
Аддингтон же, словно мысли ее прочитав, неожиданно произнес:
— Я что-то вроде парламентера, и вот мой «белый флаг». — С этими словами он опустил руку в карман сюртука и протянул ключ на белой перчатке. Лиззи охнула, не в силах сдержать удивления, и замерла, не смея коснуться ни ключа, ни ладони Аддингтона.
Мистер Хэмптон сделал это за нее.
— Тот самый ключ? — вопросил он с видимым интересом и покрутил его в пальцах.
Лиззи молча кивнула.
— Капитан Мэннинг упросил меня передать его вам вместе с долженствующими извинениями, — отозвался молодой человек. — Он полагает, имело место некоторое недопонимание, которое должно быть разрешено как можно быстрее.
— Некоторое недопонимание? — повторил отец Лиззи с толикой сарказма в голосе.
И Аддингтон мотнул головой.
— События прошлого вечера заставили его устыдиться собственного поступка. Он полагается на ваши благоразумие и понимание, сэр.
Лиззи, ни жива ни мертва, вслушивалась в мужской разговор. Она неожиданно поняла, что пара незнакомых голубых глаз, провожающих ее прошлым вечером в проеме чужой квартиры, могла принадлежать их нынешнему гостю. А это значило, что он тоже был там… видел ее позор… И теперь явился парламентером, вместе Мэннинга, чей визит был бы во сто крат предпочтительнее для нее.
Чувство неприятия захлестнуло девушку с удвоенной силой. Лиззи с трудом сдержала желание выскочить из гостиной.
Отец же пригласил гостя присесть и распорядился подать чаю.
После осведомился:
— Что именно заставило капитана испытывать муки совести? И почему не он сам сидит в этой гостиной?
Аддингтон-младший юлить и ходить кругами не стал:
— Боюсь, в ночь Святой Агнессы имела место некая мистификация, розыгрыш, если хотите, который, как полагает капитан Мэннинг, могла побудить мисс Хэмптон, вашу дочь, сэр, неверно истолковать его отношение к ней.
— Мистификация, — повторил мистер Хэмптон.
— Розыгрыш, — в унисон прошептала Лиззи.
И побледнела пуще прежнего…
— Да, сэр, нелепая забава, последствия которой он не мог даже предугадать.
И рассказал о пьяной выходке с лестницей священника и окном мисс Хэмптон.
В продолжении этого краткого рассказа Лиззи прошла стадии от полного неверия к яростному отвержению, казалось невероятным, чтобы галантный капитан Мэннинг вообще был способен на нечто подобное. Его что-то спровоцировало, решила она: и нет, не алкогольные пары проставленного Аддингтоном вина — сам Аддингтон дурно влияет на людей. Стоило ему явиться в город, как все пошло наперекосяк: животные с горящими глазами, таинственные ключи и глупые мысли, посещающие женские головки, — все то не в последнюю очередь связано с ним. Лиззи не знала, как точно, но уверилась в этом абсолютно…
И, кстати, о ключе…
— Так кому же принадлежит этот ключ? — с неожиданной смелостью осведомилась она, вздернув подбородок.
Аддингтон поглядел на нее сквозь стекла очков, нечитаемый, словно древний сфинкс.
Произнес:
— Полагаю, что ваш. — И догадавшись, что за вопросом стоит нечто большее, добавил: — Разве не так?
— Будь это так… — начала было Лиззи не без вызова, но запнулась и закончила простым: — Я никогда прежде не видела его.
Лиззи могла бы поклясться, что ее слова вызвали горячий интерес у ее собеседника, однако он не выказал этого ничем, кроме едва приметно дернувшегося уголка губ, и мистер Хэмптон вмешался в разговор.
— Значит, капитан Мэннинг с друзьями не подменяли ключ от комнаты Лиззи?
— Полагаю, что нет. В противном случае меня бы поставили в известность об этом…
И комнату наполнила тягостная тишина, такая вязкая и удушающая, что очередной позыв к бегству заставил ноги Лиззи непроизвольно дернуться.
Отец, к тому же, возьми и скажи:
— Я так понимаю, визита самого капитана Мэннинга ждать не приходится, не так ли? Его отсутствие… красноречивее слов свидетельствует о тщетности надежд моей дочери в отношении его.
— Отец! — Лиззи вскочила на ноги и вперилась в отца укоряющим взглядом.
На Аддингтона она старалась не смотреть: все равно ничего не увидишь, только напридумываешь разного, и это ранит сильнее ножа.
— Я лишь хочу быть уверен, что ждет нас наперед, милая, — отозвался на ее укор мистер Хэмптон. И как-то сник, сделавшись тоньше и ниже обычного, Лиззи, заметив это, внутренне переполошилась: то ли она не замечала этого раньше, то ли отец казался таким в сравнении с Аддингтоном. Высоким и широкоплечим… Полным кипучей энергии, которой отцу так не доставало. И уж не ее ли, Лиззи, вина, что он так переменился?
Грудь сдавило от болезненного спазма, слезы вскипели на глазах, и девушка, проигнорировав законы вежливости и этикета, пулей метнулась из комнаты, не удостоив присутствующих ни единым словом прощания. Пронеслась по парадной лестнице и, ворвавшись в спальню, упала на кровать. Уткнулась лицом в подушку, закусила ее зубами…
Стыд, вина и отчаяние выходили слезами, словно вскрытый нарыв.
Тоска по матери нахлынула с удвоенной силой…
Если бы только она была жива… Если бы только была рядом и направляла ее. Не случилось бы, верно, ничего подобного происшествию с ключом… не случилось бы глупого гадания, даже ее влюбленности в Мэннинга могло бы не случиться. Рядом с матерью все могло быть иначе…
Лиззи утерла нос и потянулась к шкатулке на туалетном столике: в ней хранилось единственное, что осталось в память о матери — кольцо с изумрудом. Фамильная драгоценность, принадлежавшая когда-то ее бабушке… Той самой, с которой Лиззи ни разу не виделась — родители говорили, ее нет в живых — однако знала, что та любила работать в саду: выращивала цветы и травы. Лечила многие хвори при помощи травяных настоек…
Сама Лиззи растила только галантусы и бугенвеллии — в лечебных травах она едва ли разбиралась. Разве что заваривала ромашку от расстроенных нервов…
Теперь не помогла бы и бочка ромашкового чая.
Девушка снова разрыдалась, сжимая в кулаке материно кольцо… И слышала, как долгое время спустя уходил их нежданный гость. О чем они беседовали с отцом, ей было совершенно неведомо: Кэтти сказала лишь, они удалились в хозяйский кабинет и угощались отцовским кларетом.
Сам факт подобного расточительства рассердил Лиззи не на шутку: уж лучше бы и вовсе опорожнить бутылку в помойное ведро, чем потчевать недоброго гонца.
А Аддингтон был именно недобрым: его слова разбили ей сердце. Признание капитана Мэннинга, переданное его устами, разбило ей сердце вдвойне… Она лишилась подруги, надуманного возлюбленного и потеряла доверие отца.
Могло ли быть что-то худшее?
Казалось, ответ очевиден, двух мнений быть не может, и только двумя днями позже Элизабет поняла, насколько сильно она ошибалась. Нынешние беды представлялись лишь преддверием чего-то большего…
8 глава.
Письмо пришло незадолго до Рождества: ничем непримечательное, самое обычное. Его принесли с утренней почтой, и мистер Хэмптон вскрыл его с легким сердцем, ничуть не опасаясь внутреннего содержимого. Возможно, один из старых друзей поздравлял его с предстоящими праздниками или звал погостить у себя на Пасху. Тогда как раз начинался сезон охоты, а мистер Хэмптон был охочь до прогулок в лесу с ружьем наперевес.
И вот он его распечатал, пробежал глазами от начала до конца… Выражение довольства сменилось испугом на его лице — Элайджа Хэмптон выронил бумагу из рук.
Прошлое, оно ведь всегда возвращается, рано или поздно, настигает в самый неподходящий момент, подкарауливает, подобно преступнику из-за угла, обухом ударяет по голове.
Именно это он и ощутил в тот самый момент: оглушающую контузию, звон в обоих ушах.
Он поднялся из-за стола, поглядел на голые деревья в саду — вынул из шкафа ящик с дуэльными пистолетами, почистил и перезарядил каждый из них.
Ближайшие дни серьезно подумывал о том, не уехать ли куда хотя бы на время, однако Лиззи с Корнелией так много сил положили на подготовку к празднику, что он не решился срывать их с места. Просто удвоил бдительность и стал раздумывать о достойном муже для дочери, ком-то, способном защитить ее в случае необходимости. И ее сердечная склонность к капитану Мэннингу не осталась незамеченной им… Что ж, решил Элайджа Хэмптон, будь это чувство взаимным, противиться он не станет, пусть капитан и не внушал ему особой симпатии. Уж больно самовлюблен, как на его взгляд, к тому же младший ребенок в семье. Всего придется добиваться своими талантами… И коли повезет, взлетит. Да Лиззи подхватит…
В таких раздумьях и пробежали дни до визита Аддингтона-младшего. До того момента, как он узнал о безрассудном поступке дочери и последствиях, с ним связанных… Корить себя за недосмотр не имело смысла: он слишком доверился Лиззи, чтобы предполагать нечто подобное. Следовало, однако, учесть порывы влюбленного сердца — они всегда довольно непредсказуемы и безумны — но он этого не сделал. Радея о ее физическом благе, упустил из вида опасности иные, не менее сокрушительные для души и сердца.
Впервые с момента смерти своей супруги он возблагодарил бога, что ее нет рядом. Катрин слишком любила дочь, чтобы снести подобное с кротким сердцем.
Элайджа Хэмптон чувствовал себя совершенно разбитым и потому предложение Аддингтона, озвученное за бокалом выдержанного кларета, воспринял спокойнее, чем мог бы в других обстоятельствах. Даже порадовался ему, пусть радость эта и была сдобрена горькими нотками.
Мужчины скрепили уговор рукопожатием, и последующие несколько дней мистер Хэмптон стойко сносил жалобные причитания Клотильды («Какой позор, Элайджа! Как показаться на глаза знакомым?») и грустную отрешенность Лиззи («Все хорошо, папА. Не волнуйтесь за меня!»). И снова почистил пистолеты…
А еще сжег письмо. В последний раз пробежал его глазами — каждая строчка тавром отпечаталась в его голове — и кинул в огонь… Бумага мгновенно вспыхнула, пламя заглотило его как ни бывало.
Он вышел из кабинета и начал собираться на прием к Аддингтонам.
Лиззи четвертые сутки не выходила из дома: ее прибежищем были спальня и библиотека. Первая даровала спасительное забытье здорового сна, вторая — забытье книжное. Отрешаясь от собственных горестей, она погружалась в горести иные, никак с собой не связанные, — беспокойство за книжных героев помогало переносить собственные. Реальные, терзающие сердце…
И кабы не причитания тетушки Клотильды, подобный «пластырь» мог бы оказаться на порядок действеннее, однако она не давала племяннице позабыть о своем проступке.
— Подумать только, выйти из дома в темноте… одной… в платье служанки…
— Со мной была Кэтти, тетушка, — устало, не в первый раз возразила Лиззи.
Но та, казалось, не слышала.
— Явиться к жилищу джентльмена и… — она обмахнулась веером, как бы ощущая стыдливый жар от одной мысли о подобном позоре, — пытаться пробраться в дом, подобно преступнице.
— Я не пыталась пробраться в дом, тетушка.
— Тебя поймали с поличным!
Лиззи выдохнула, не желая наговорить лишнего. Причина тетушкиного недовольства была ей более, чем понятна: бал в Фарингтон-холле пройдет нынче без нее. Клотильда Сэттон вынуждена присматривать за проштрафившейся племянницей… Не оставить же ее дома одну во избежание очередного сумасбродного поступка, пришедшего ей в голову.