— Осип! Какие прекрасные цветы! Спасибо. Давай поцелуемся. — Жена чмокнула Осипа Григорьевича в щеку. — Распорядись, пожалуйста багажом, милый. Где извозчик?
В санках Тараканов спросил:
— Это кто?
— Где? — недоуменно ответила вопросом на вопрос супруга.
— С кем ты так любезно прощалась?
— Ах, ты про Сергея Николаевича? Мы познакомились в Киеве, когда садились в вагон. Весьма милый молодой человек. Очень мне помог в дороге.
— Чем же он тебе помогал ночью?
Анастасия Александровна надула губки.
— Что за тон? Что за намеки? Или ты мне не рад? За два месяца не соскучился? Паненку себе завел? Может, мне развернуться и домой ехать, чтобы вам не мешать?
— Ну что ты, что ты, Настя. Я очень, очень соскучился и очень рад твоему приезду.
— А раз рад, так радуйся, а не задавай глупых вопросов. И вези меня сразу куда-нибудь завтракать, я очень голодна. А у тебя дома небось шаром покати. Или твоя паненка тебе готовит?
Переступив порог жилища Тараканова, Анастасия Александровна наморщила носик.
— Да-с. А пани твоя — неряха. Ты горничную что, не держишь?
— Нет. Мы вдвоем с кухаркой управляемся.
— Управляетесь! Вот что, дорогой. Ты сейчас ступай на службу, чтобы мне под ногами не мешаться, а я постараюсь твою берлогу в порядок привести. И дай мне местных денег, рублей десять.
— Вот, возьми — 50 крон, это пятнадцать рублей.
— Спасибо. Как кухарку зовут?
— Марта. Только она ни по-русски, ни по-немецки ни бельмеса.
— Ничего страшного. Я к здешней жизни готовилась, польский начала учить, так что с кухаркой объясниться сумею. Заодно и попрактикуюсь.
С приездом жены жить стало лучше и веселее. Обеды сделались намного вкуснее и разнообразнее, досуг — намного приятнее. Они катались на коньках на озере Собека, по субботам посещали рестораны, осмотрели все основные городские достопримечательности, несколько раз побывали в синематографе.
На 13 (по новому стилю) декабря было запланировано возобновление работы польского театра. Правда, представления должны были состояться не в самом театральном здании — это огромное помещение просто нечем было отапливать, а в Городском казино. Начать новый сезон театр должен был двухактной комедией «Старая романтичка».
С утра они с женой пошли в модный магазин на Академической, где быстро, буквально за два часа, выбрали меховую накидку. Потом супруга отправилась к куаферу, а коллежский секретарь — на службу.
Людей в форме в театре было всего несколько человек — пьеса шла на польском языке, которого большая часть командированного русского офицерства не знала. Зато Львовскими обывателями театр был переполнен.
Тараканов увидел помощника пристава третьего участка Мощинского, разгуливавшего по казино под руку с какой-то барышней, поздоровался с ними и представил коллежского регистратора своей супруге. Они с женой пару раз прошлись по фойе, продемонстрировали львовянкам обновку, после чего супруга, заметив в своем новом наряде едва уловимый непорядок, отлучилась в уборную.
С приходом русской власти азартные игры в городе были запрещены. Любители винта и баккара стали коротать досуг в кругу семьи, казино несло огромные убытки. Поэтому, когда директор театра предложил хозяину казино сдать помещение на весь зимний сезон, тот его едва не расцеловал. Весь ноябрь артисты обустраивались, перевезя в казино костюмы и декорации. Рулетка и покрытые зеленым сукном столы куда-то исчезли, их место заняли театральные кресла. Со стен фойе убрали фривольные картинки, теперь там висели портреты артистов. Тараканов прошелся вдоль стен, посмотрел на изображения лицедеев и вернулся к тому месту, где оставил жену. Рядом с дверью в дамскую комнату находилась дверь в кабинеты администрации, у которой висела доска объявлений, на ней белел одинокий листок. От нечего делать коллежский секретарь попытался его прочитать.
«Uwaga!
W zwiazku z choroba pana Boguslawski wyklad z dykcji i recytacji, zaplanowane na 12 grudnia odwolane. O terminie przeprowadzenia nowej wykladu zostanie zgloszony dodatkowo.
Kierownik dramatycznego kubek Z. Soczku».
«Интересно, как это переводится? Увага — это внимание. Внимание, в связке с хороба пана Богуславского… А, понятно, в связи с хворобой, то есть в связи с болезнью пана Богуславского, вуклад з дикцией и рекутацией. Где-то я уже это читал. Стоп!»
Тараканов стал искать Мощинского. Нашел он его в зале, сидевшим в середине третьего ряда.
— Господин коллежский регистратор! Господин Мощинский! Можно вас на минуточку.
Мощинский извинился перед своей дамой и, тревожа соседей по ряду, полез к Тараканову.
— Нельзя ли попросить вас кое-что перевести.
— Господин коллежский секретарь, до начала спектакля пять минут…
— Уверяю вас, мы управимся. Если поторопимся, конечно.
Когда они с Мощинским подошли к доске объявлений, около нее стояла разгневанная Настя.
— Осип Григорьевич, вы куда провалились?
— Сейчас, сейчас. Господин Мощинский, прочтите вот это объявление, пожалуйста.
— Это? — Помощник пристава близоруко прищурился. — Извольте: «Внимание! В связи с болезнью господина Богуславского лекция по дикции и декламации, запланированная на 12 декабря, отменяется. О дате проведения новой лекции будет сообщено дополнительно. Руководитель драматического кружка 3. Сочка».
— Вот это что значит? — Тараканов ткнул пальцем в объявление и прочитал: — «Вуклад с дукции и рекутации»?
Мощинский улыбнулся.
— Дыкции и рецитации. Лекция по дикции и декламации. Она отменяется из-за болезни преподавателя. Пойдемте в зал, господин Тараканов, уже третий звонок прозвенел, людей будет неудобно беспокоить.
— Да, да, идемте.
Тараканов с задумчивым видом пошел за Мощинским.
— Осип Григорьевич! Может быть, вы все-таки соизволите подать жене руку? — Выражение лица Анастасии Александровны сулило коллежскому секретарю весьма неприятный вечер.
С паном Сочкой Тараканову удалось поговорить только на следующий день — о том, чтобы сделать это во время или после спектакля, не могло быть и речи.
Руководитель драмкружка оказался высоким тощим человеком с длинными волосами, в пенсне и при галстуке-бабочке. Увидев фотографию погибшей, Сочка чуть не упал в обморок. Пришлось налить ему воды из стоявшего на столе графина.
— Судя по вашей реакции, пан Сочка, вам эта девушка знакома?
— Да, это Кася, одна из моих учениц. Господи, что же с нею сделали! Я ее едва узнал.
— Как вы сказали: «Кася»?
— Ну да, Кася. Катерина Кравчук. Она изучала у нас актерское мастерство.
— Давно она перестала ходить на занятия?
— С начала оккупации. — Спохватившись, поляк испуганно посмотрела на сыщика. — Прошу прощения, с момента взятия города русскими войсками. Вернее будет сказать, что с этого времени сами занятия прекратились. А возобновились они только с первого октября. Но Кася больше на занятия не приходила.
— Вас это не тревожило?
— Нет. Мне сказали, что она уехала при отступлении нашей армии… Простите, с отступлением австрийской армии. — Сочка стал белым как полотно.
— А кто сказал?
— Кто-то из девушек, ее подруг.
— Можете назвать фамилию подруги?
— Увы, нет. Запамятовал.
— А сколько всего человек в кружке?
— Сейчас у нас девять учеников. Шесть девушек и три юноши.
— Когда мне можно с ними побеседовать?
— Можете прямо сегодня. В шесть у нас лекция по актерскому мастерству, закончится она в семь, вот после нее и побеседуете.
— Юные артисты говорят по-немецки?
— Часть говорит, а часть нет.
— Понятно. Скажите, а где жила Кравчук, чем занималась?
— Она учительствовала в народной школе. А где жила, я не помню, но можно справиться в записях.
— Справьтесь, пожалуйста.
Катерина преподавала польский язык в народной школе имени короля Данила и жила на Жулкевской улице у самой рогатки. Тараканову повезло — квартирохозяйкой у пани Кравчук была еврейка, поэтому трудности в общении не возникло — как и всякая представительница этого племени, фрау Янкель прекрасно знала немецкий.
Квартирохозяйка рассказала, что Кася родом из города Дрогобыча Самборского повята, поселилась у нее летом прошлого года, сразу же после окончания учительской семинарии, квартирную плату вносила регулярно, поначалу жила скромно, компаний не водила, вечера проводила дома, за книгами. Но после того, как девушка освоилась в большом городе, ее поведение резко изменилось. Пани Кравчук стала поздно возвращаться, иногда приходила домой сильно навеселе, а несколько раз (срам-то какой!) у нее ночевал молодой человек. Фрау Янкель уже готова была отказать ей от дома и ждала только Нового года — именно до этого срока был заключен договор аренды квартиры. Господи, как она сожалеет, что не включила в контракт пункт о возможности его разрыва из-за аморального поведения жилички! С приходом русских поведение Кравчук только ухудшилось. Она где-то услышала, что русские власти запретили домовладельцам выселять своих жильцов, даже если те переставали платить за квартиру, после чего стала совершенно несносной. Фрау Янкель оставалось только плакать. И какова же была ее радость, когда жиличка сообщила, что решила съехать. Когда это было? Точную дату она уже не припомнит. В самом конце сентября. Катерина в тот день вернулась домой около одиннадцати вечера, что для нее было рано, была чем-то расстроена, глаза — «на мокром месте». Она сообщила, что завтра съезжает, и рассчиталась за жилье. Утром дворник помог пани Кравчук погрузить на извозчика ее пожитки — большой чемодан и корзину. Учительница уехала, и больше она ее не видела.
— Скажите, а что за мужчины у нее ночевали?
— Мужчины? Я разве сказала «Мужчины»? Нет, молодой человек, вы невнимательно меня слушали. Во-первых, у нее был единственный ночной гость. А во-вторых, это был юноша. Студент.
— Откуда вам стал известен род его занятий?
— Так я как-то видела его в городе в студенческой форме.
— А где именно видели, не припомните?
— Почему же не припомню, я пока на память не жалуюсь. Он сейчас служит в костеле Святой Эльжбеты.
• 6 •
Тараканов зашел в «Венское» кафе, попросил кофе со взбитыми сливками и яблочный штрудель и, наслаждаясь вкусом того и другого, стал обдумывать ход дальнейшего расследования…
«В шесть явлюсь в казино и допрошу товарищей Кравчук. Надо взять с собой Хаузнера, пусть он говорит с теми, кто не понимает по-немецки. Вообще, как-то это странно. И он, и Хмелевский неправильно перевели запись на тетрадке, и из-за этого полтора месяца ушли коту под хвост. Почему они неправильно перевели? Напутали? А может, специально? Да нет, зачем им это? Хотя?.. А если они заинтересованы в том, чтобы убийство осталось не открытым? Вдруг они уже знают, кто убил, и не хотят, чтобы и я это узнал? Почему? Да мало ли почему! Может, друга покрывают или денег получили. Нет, здесь мне надобно быть поосторожней. Пожалуй, не буду я больше местных сыщиков к этому делу привлекать. И о своих открытиях им ничего не скажу. Но как же тогда допросить будущих артистов? Найти среди них знатока польского и с его помощью допрашивать тех, кто этого языка не знает? А будут ли ребята со мной откровенны? Кто я для них? Оккупант, завоеватель. Да еще не знающий их языка. Станут ли они мне рассказывать правду? Вряд ли. Как же быть?»
Тараканов допил кофе, бросил на стол крону и поспешил на трамвай. Через двадцать минут он был в Георгиевском участке.
— Николай Афанасьевич, одолжите мне Мощинского!
— Это как-с? Что значит «одолжите»?
— Он нужен мне как знаток польского языка. Я хочу на некоторое время забрать его у вас и привлечь к участию в одной операции.
— Интересно! А я что, один должен во всем участке службу нести? У меня второго помощника нету. Все обещают, обещают, а никак не пришлют. Да и околоточных только половина комплекта.
— А я вам своего Беспеченского отдам. Хоть и жаль, но отдам. Он парень толковый, по полиции уже пятнадцать лет служит. Будет у вас сразу и околоточным, и помощником пристава.
— Хм. Пятнадцать лет, говорите? А он кто, поляк?
— Стал бы я поляка на поляка менять. Малоросс, черниговский малоросс.
— Земляк, значит. Ну что ж, на обмен я согласен. Только будет ли согласен сам Мощинский?
— Я постараюсь его уговорить.
Как только коллежский регистратор узнал, в чем будет заключаться его задание, так сразу же согласился.
— Когда приступать?
— А сегодня и приступайте. У них сегодня в шесть часов вечера занятия, но я вам советую найти пана Сочку пораньше. Придете, скажете несколько комплиментов про вчерашний спектакль, заявите, что всю жизнь мечтали обучаться актерству, попроситесь в кружок. Намекните, что как интендантский чиновник можете помочь театру.
— Но ведь я уже был в театре в полицейской форме.
— Вы думаете, галицкие поляки разбираются в нашей форме? Бросьте. Вот мы с вами по улице десять минут идем, а нам уже человек двадцать армейских нижних чинов честь отдали, хотя по Уставу этого им делать не полагается. Уж если наши солдаты военную и полицейскую форму путают, то что говорить про львовских обывателей. Но погоны все-таки перемените. Я вам достану интендантские. Так вот. Скажете, что поможете театру, ну, скажем, дровами. Недавно на Жрудляной два студента забор разобрали и по дворам возили, продавали, мы их с поличным оприходовали. Забор одному немцу принадлежит, а он из города сбежал, так что доски возвращать некому, да и поломаны они все. Вот вы лицедеям сажень-другую дров и предложите. Я думаю, что самому вам тему про убийство поднимать и не надо будет — это, как мне кажется, сейчас в кружке постоянный предмет обсуждения. Вам надобно только слушать и запоминать. Главная ваша задача — установить ту барышню, которая сообщила Сочке, что Катерина уехала из города. А как установите — начинайте ее очаровывать. Судя по той панночке, с которой вы были в театре, это у вас неплохо получается. И еще. В разговорах осторожно намекайте на то, что вы царскую власть не особо жалуете. Говорите, что считаете, будто поляков у нас в империи притесняют. Здешним такая позиция должна понравиться. На службу по участку не ходите — кто-нибудь из ваших новых знакомых может вас увидеть или в участке, или на улице при исполнении полицейских обязанностей. Я договорюсь с военными, будете ходить на службу в штаб округа, я думаю, вам там найдут какое-нибудь занятие в канцелярии, чтобы вы не скучали. Встречаться мы с вами будем в оговоренное время там же, в штабе, мой визит туда ни у кого подозрений не вызовет. И квартиру вам придется переменить. Вдруг приведете к себе паненку, а квартирохозяйка вас паном комиссаром назовет. Конфуз может случиться.
Захар каким-то неведомым Тараканову путем установил место жительства одного из скупавших оружие кавказцев. Тот проживал в третьеразрядном отеле «Абация», расположенном на окраине города, за Стрыйской рогаткой. Аккуратно проверили книги отеля и установили, что там остановился только один человек с подходящими именем и фамилией — Богас Вадиджанян. Хаузнер и Хмелевский получили задание им заняться.
Настя повесила на елку очередную игрушку, отошла на шаг, полюбовалась, улыбнулась, а потом… скривила ротик и заплакала.
— Ты чего? Что случилось? — Тараканов положил снеговика из папье-маше, подошел к жене и обнял ее за плечи.
— Мы тут елки наряжаем, веселимся, а Ванюшка… Сидит небось один-одинешенек в темной избе, без елочки, без мамочки и плачет…
Плач жены перешел в рыдания.
— Ну, ну, ну, успокойся. Ванюшка сейчас уже третий сон видит. Мать ему так поздно баловаться не даст. А елки у них и правда нет — разве будет моя мать на католическое Рождество елку наряжать? А вот как наше Рождество придет, так бабушка Ваньке обязательно елку нарядит, мне она в детстве всегда наряжала.