Евгения Кочетова
Острые шипы и темные души
Пролог
Стояла ночь, полная луна освещала верхушки деревьев, легкий туман не спеша разбредался по холодному сонному лесу. Округу потревожил стук колес экипажа, черные борзые мчались по засыпанной листьями, едва видной дороге, оставляя за собой пыль. Дорога привела к высоким воротам, за ними стоял величественный замок, возвышающийся среди холмов. Его башни были настолько высоки, что казалось, острые концы вонзались в яркую луну. Лишь в одном окне мрачной обители горел тусклый свет, туда и поспешил выскочивший из кареты человек в черной накидке. В спешке он спотыкался о каменный пол моста и путался в длинном одеянии, тревожно поглядывая на взошедшую луну. В необъятном замке эхом расходилось его частое дыхание. Наконец, двери открылись, и мужчина оказался в зале. Возле высокого окна стоял человек в черном костюме, держа руки за спиной. Его состояние, в отличие от пришедшего, было спокойным. Безмятежно протянув руку, он принял от мужчины золотой сосуд. Он открыл его и сделал глоток, на губах остался темный след. Пришедший внимательно следил, затаив дыхание, и волнительно ожидал ответа, будто оглашения суда… Хозяин не спеша провел языком по губам, опустил голову и вдруг отрицательно покачал ею. Гость перепугался и взбудоражился, возникла суета.
– Но как же так… – сквозь трепет произнес он. – Я был уверен, что это то, что нужно…
– Это не то… – ответил с диким спокойствием хозяин, вслед добавил: – Ты не справился…
Ледяной ужас окутал пришедшего. Высокие резные двери закрылись. Единственная свеча в зале вскоре погасла.
***
Девочка по имени Мэделин смотрела из окна гостиной на некогда цветущий большой куст роз, а ныне чахлый и голый, последний тусклый цветок упал на землю недавно. Сверху раздался крик отца, он велел служанке немедленно ехать за новым доктором, так как прежний куда-то пропал, поговаривали, уехал в другой город, где платили больше. Мэделин побежала наверх, но в коридоре ее поймал старший брат, ухватив обеими руками. Юнец не хотел впускать впечатлительную сестру в спальню умирающей матушки и, пока происходила потасовка, и Мэделин вырывалась, донесся голос сестры. Она вышла и сообщила, что матушка скончалась. Это был тяжелейший удар для всей семьи, а особенно младшей Мэделин, кого ласково звали Мэдди. Будучи мужчиной, старший Джонатан держался и изо всех сил старался не показывать слез, средняя же сестра Ребекка вообще никогда не плакала, лицо ее морщилось, но слезы не текли. Она словно не умела это делать.
После смерти матушки у семьи возникли серьезные проблемы с наследством. Обнаружилось давнее завещание, в котором бо̀льшая часть имущества должна перейти к родному брату покойной. Отец семейства Фредерик не желал терять ни гроша, к тому же на его плечах трое детей. Он вступил в борьбу за наследство, не спал ночами, перерыл много книг о законах и перебрал разных специалистов по правоведению, что привело к потере финансов.
Но в один день Фредерик вбежал в дом и громко сообщил детям, что у него получилось, и имущество остается за ними, а также за подделку завещания брат супруги обязан выплатить большую компенсацию и оплатить все расходы Фредерика. Мэделин первая встретила отца в холле и округлила глаза, увидев, как он занес несколько раритетных картин и золотых статуэток, что отдал ему шурин в качестве части компенсации.
– У этого прохвоста ничего не получилось! – возгласил взбудораженный глава.
Фредерик отличался эмоциональностью, порой даже легкой безрассудностью, характер его был вольный, а самомнение довольно высокое; то же и с ростом; волос светлый и блеклый, как и брови, однако они свойственно опускались и четко показывали хмурость, либо же подскакивали и выражали ликование. Отец всё реже пребывал в стабильном состоянии, в основном в отрешенном, сам себе на уме, а порой мог ни с того ни с сего начать браниться, особенно после смерти любимой Эммы и судебных тяжб. Всё это сильно подорвало его здоровье, в большинстве психическое, ибо иных симптомов не наблюдалось.
– Ну что! Теперь вы сможете продолжать обучение в лучших университетах города! – бодро сказал Фредерик. – Мэдди, дочка, ты поступишь в королевскую консерваторию! – добавил юной.
Появился Джонатан, протирая о рукав рубахи круглые очки, что носил с самого детства из-за любви к чтению ночами.
– Ну а ты, сынок, дорастешь до профессора в самом престижном университете! Тебя будут слушать с разинутыми ртами эти недотепы студенты! – продолжал восклицать взбудораженный отец, жестикулируя рукой в мечтах.
Когда брат подошел ближе, Мэделин спросила про Бекки.
– А Ребекка у себя, ей некогда, она наводит марафет… Ведь у нее пикник с сыном мистера Ламберта… – ответил Джонатан с ноткой иронии.
Юношей он был открытым и улыбчивым, Мэделин очень любила брата и считала его самым добрым на свете, он ей был ближе отца. С детства она привязана к Джонатану, он часто нянчился с младшенькой и учил грамоте тогда, как старшая сестра занималась всегда собой, обожала наряды, украшения, что дарил ей отец, и быстро повзрослела. Бекки давно мечтала о богатом муже и шикарных балах, на которых ей удавалось побывать с семьей. Красота и блеск господ и дам из высшего общества всегда манили ее и завораживали. Собой она была недурна, стройная фигурка, темно-коричневый волос, правда жиденький, из-за чего приходилось завивать кудри и придавать объема в прическах. Глаза ее карие и невыразительные, как и блеклые бровки, однако взгляд мог приобретать игривость и загадочно заостряться на желаемом объекте, что юноши воспринимали, как флирт и знак внимания. У Джонатана тоже были карие глаза, но большие и красивые, с длинными ресницами подобно матушке. Мэделин же совершенно не была похожа на отца и лишь совсем немного на мать, хотя Фредерик считал по-своему и, наоборот, всегда говорил о схожести именно с младшей дочерью.
– Ну что, мой уникум, сыграй-ка нам что-нибудь веселое, хочется танцевать! – сказал отец Мэделин и, оставив картины и статуэтки в холле, подтанцовывающей походкой направился в музыкальную.
Девочка с самого детства занималась музыкой. Еще не умея хорошо говорить, малышка уже потянулась к огромной, по сравнению с ней, арфе. Учитель музыки изумлялся ее способностям или вовсе дару, Мэделин схватывала на лету и играла без нот даже самые тяжелые произведения, а позже начала и сама сочинять музыку.
– Папа сегодня особенно не в себе… – произнес Джонатан.
– Не говори так, папа просто рад, что у него всё получилось, – одернула по-доброму младшая сестра, сведя в легкой хмурости аккуратные бровки.
Несмотря на то, что на первый взгляд юная обладала вполне обычной внешностью, она могла обаять лишь одним глубоким взором, будто яркий драгоценный изумруд. В ней была особенная красота… непорочная и чистая, как и ее душа. Где-то она наивная в силу возраста и светлого восприятия мира, где-то сообразительная и прозорливая, но очевидно умная и талантливая. Ее мягкие пышные локоны русого цвета были всегда собраны в аккуратную прическу, узорные губки у нее притягательного розового оттенка складывались подобно лепесткам цветка, часто могли слегка размыкаться от разных эмоций, а узенький нос выглядел анфас ювелирно, лишь в профиль была заметна легкая выпуклость по всей длине, что совершенно не портило, а придавало своего шарма и индивидуальности. Вслед за отцом Мэделин пошла в музыкальную.
К вечеру с пикника вернулась Ребекка не в духе. Сестра вошла в ее спальню и поинтересовалась о случившемся. Старшая сидела на пуфе возле зеркала и, рывками снимая прическу, ответила:
– Хм… Ламберту младшему вдруг показалось, что я как-то не так смотрела на его друга… Вздор и только!
Зная свободный нрав Бекки, Мэделин решила осторожно уточнить, не позволила ли себе лишнего сестра. На это старшая возмутилась, бросила расческу и заявила:
– Я, по-твоему, невоспитанная?!
– Прости, я не хотела тебя обидеть… но я не воспитание имела в виду, – попыталась оправдаться Мэдди, чем сделала лишь хуже.
Старшая вскипела.
– Я тебя вообще не приглашала в свою комнату! – заявила она, захлестнув от недовольства нижнюю губу на тонкую верхнюю. – А Ламберт… да пошел он к черту, этот Ламберт! – выругалась она.
Мэделин ахнула, подобные словечки были неприемлемы для дам, да и господ, однако таким образом тот избалованный юноша ругался на слуг и всех, кто ниже его по статусу. Младшая расстроилась и вышла.
Спустя время Джонатан заканчивал университет и его пригласили читать лекции. Мэделин выпал шанс выступить на сцене королевского театра, где будут присутствовать титулованные персоны, и если ее игра понравится графине, которая управляет консерваторией, то юную возьмут в королевский оркестр с возможностью сольных выступлений, о чем она грезила с детства. Играть на большой сцене произведения великих, а также написанные собственноручно – предел ее мечтаний. Перед намечающимся выступлением Мэделин приходилось усердно готовиться, порой она даже забывала присоединиться к трапезе. В один такой раз в комнату резко вошел отец и возмутился неуважению к семье.
– Но папа, ты же знаешь, что я очень занята, прости… я скоро приду, – отвлеклась дочь и ответила.
Брови Фредерика опустились, ответ его не удовлетворил, и он громко стукнул дверью, закрыв ее так, что посыпалась штукатурка. Подобное поведение сбило Мэделин с толку и настроя. Юная взволновалась. Оказалось, за столом отец повздорил и со старшей дочерью, он вдруг надумал перевести ее на другой курс изучать теологию, на что Бекки взбаламутилась и принялась отговаривать. Теология ее совершенно не интересовала, собственно, как и учеба в целом, однако посещать лекции богословов было вообще полным ужасом для авантюрной и довольно-таки фривольной особы.
– Нет! Я не хочу! – заявила она, отставив тарелку.
– Захочешь! – вскрикнул отец с покрасневшими щеками. – Я так решил и это не обсуждается! Мы верующие люди и в нашей семье должен быть ребенок с таким образованием, – жестикулировал ложкой. – Эмма бы этого хотела… – напомнил про супругу.
Ребекка скривила лицо в непонимании.
– Матушка? – переспросила она и уверенно добавила: – Никогда ничего подобного от нее не слышала… это неправда!
Фредерик взвинтился пуще прежнего, любое слово об Эмме и тем более в таком тоне его невероятно гневило.
– А ну, замолчи! Ты ничего не слышала, потому что не уделяла ни капли своего «драгоценного» времени больной матери! Ты навещала-то ее раз в несколько дней, обходила тайком ее комнату! Я всё знаю! – внезапно выдал отец, чем вовсе огорошил.
Ребекка округлила глаза, сейчас она не узнавала своего отца, будто его какая муха укусила. Дочь желала ответить, однако Фредерик вдруг громко кинул ложку на стол и подскочил с места. Благо Джонатан не присутствовал за обедом, юноша всё чаше проводил время в университете и работал с профессором, который любезно выделил ему комнату в своем доме, находящимся неподалёку от учреждения. У него была дочь, на ком он подумывал женить подающего большие надежды ученика.
Одним вечером Мэделин потревожил стук в гостиной. Она вышла из музыкальной и направилась по холлу. Там находился отец, лицо его мокрое, со лба тек пот, волос взъерошился. Он стучал молотком о стену, куда намеревался повесить отданную шурином картину. Фредерик стоял коленями на комоде, рядом уже помещена одна из статуэток, также от брата жены. Со стены сыпалась штукатурка, гвоздь никак не хотел держаться, отчего отец переместился дальше, и так уже более трех раз. В трех местах остались дыры и отошедшие части стен.
– Папа, что ты делаешь? Пожалуйста, успокойся, я сейчас попрошу старшего слугу, и он поможет тебе повесить… – сказала удивленная Мэделин.
На сердце ее стало крайне неспокойно. Фредерик протер рукой красное лицо, но отступать не хотел. Его нездоровое рвение и странное, даже чудное поведение сильно смущало и пугало.
– Нет, нет, всё в порядке, сейчас получится, обязательно получится, – выпучившись на стену, ответил отец и продолжил громко стучать, лишь нанося вред.
– Я прошу тебя, перестань, я пойду позову слугу, – сделала шаги с места дочь.
Но отец вдруг изрек:
– Старшего слуги нет, я его выгнал…
Не было предела поражению Мэделин, губы ее свойственно разомкнулись. Слуга Томас служил в их семье без малого уже двадцать лет, и никогда не случалось никаких плохих ситуаций, даже мелких промахов.
– Что ты говоришь… я не понимаю… папа, что случилось? – пыталась разузнать юная.
Но, казалось, от ее слов отец только больше нервничал, он неестественно закачал в стороны головой, порой рывками или, наоборот, медленно, словно пресмыкающееся. Фредерик застучал громче и сильнее очевидно назло. В один раз он стукнул себе по пальцу и, вскрикнув, упал с комода на пол. Мэделин подбежала помочь, закликала слуг на помощь. Из всех пришли лишь несколько, кого глава не уволил, остальных же по неизвестным причинам выгнал. Слуги подняли Фредерика и повели в спальню, по пути он немного успокаивался и просил повесить картину. Мэделин навела взор на стоящую возле комода картину, и уста ее разомкнулись еще больше, а бровки свелись от увиденного. Там были изображены люди в огне, скрестившие пальцы рук и смотрящие наверх, будто на кроваво-красное с примесью жёлтого небо, среди которого мутно виднелось очертание лица, но глаза его были больше похожи на нечеловеческие… некоего существа. От лица расходились слабо виднеющиеся волнистые линии, что напоминало щупальца или корни деревьев, на лбу изображён человеческий череп, а на голове рога. Картина ужаснула юную, пробежала дрожь. Затем она обратила внимания на статуэтку, упавшую при падении Фредерика. Мэделин подняла ее и рассмотрела. Мрачная и причудливая фигурка вылита из золота и весьма тяжелая, изображала сказочное существо, похожее на сидящую птицу, однако грудь напоминала человеческую мужскую, так же, как и ладони, только вместо ногтей – птичьи когти. Сзади несвойственный пернатым хвост с заостренным концом, будто стрела, на голове существа рожки и уши, в массивном клюве искусно вырезанная роза. Это было трудно назвать произведением искусства, хоть и сделано умело и тонко, от статуэтки исходил непонятный холод, Мэделин вдруг ощутила нечто странное… ей стало жутко и неприятно, и она поставила ее на комод.
Позже служанка передала просьбу Фредерика подняться к нему дочери. Отец лежал на кровати, укрытый двумя одеялами, его знобило и трясло. Но состояние изменилось с того безумного на рассудительное, словно отступил припадок и освободил сознание.
– Папа, что с тобой? – спросила Мэделин, присев на край кровати.
– Всё хорошо, Мэдди… – ответил спокойно он и приложил к ее руке свою ледяную. – Я лишь немного простудился… скоро всё пройдет…
Он показал на тумбу рядом, на которой лежал конверт.
– Отправь его как можно скорее… – сказал Фредерик.
Юная увидела на нем неизвестный адрес и уточнила.
– Дочка, это пока неважно, просто скорее отправь… – повторил отец и подтянул к лицу одеяло.
Мэделин согласилась.
Одна из служанок рассказала ей, что глава уволил других, потому что у него возникли финансовые трудности. На такое юная крайне удивилась.
– Как же так… Куда делось наше состояние?.. – рассуждала сама с собой она.
– Простите, мисс Фэйн, я бы не хотела вмешиваться и мне дорога моя работа, но я слышала, что мистер Фэйн выписывал чеки на огромные суммы…
– Кому? – поинтересовалась смятенная Мэделин.
– О, я не могу знать, мисс… я лишь слышала ранее об этом от уволенного Томаса.
Новость шокировала.
Отправив письмо, Мэделин пыталась сосредоточиться на арфе и почти дописанном произведении для выступления. Ей очень хотелось показать себя во всей красе и поймать птицу удачи, а значит открыть для себя двери в благополучное будущее. В голову вновь пришла та статуэтка мистической то ли птицы, то ли еще кого… ее она бы не хотела поймать за острый хвост… Внезапно потревожила сестра и сообщила, что у отца вновь помешательство, он видит какие-то тени не станах и потолке, схватил ружье и намеревается стрелять. Благо служанка успела забрать патроны и спрятать их, тогда глава принялся кидать предметы и восклицать непонятные слова. Его едва удалось утихомирить и напоить успокоительным, когда прибыл доктор. Он развел руками, сказав, что это, скорее всего, из-за температуры и простуды. Мэделин всю ночь просидела возле постели спящего Фредерика, Ребекка же сослалась на страх находиться наедине с агрессивным отцом и ушла к себе. Младшую задевало поведение и резкие слова сестры, ей нужна была поддержка в тяжелое время, но от Бекки ее было трудно дождаться или, вернее, невозможно.