– Что же ты там увидел? – спрашивали следователи под общий хохот.
– Сходи и узнаешь! – огрызался тот.
С тех пор, кто бы из их отдела ни ходил на спектакль Интимного, никогда не рассказывал об увиденном, даже если это был обычный водевиль или вечер романса. Хохот сопровождал традиционную реплику:
– Сходи и узнаешь!
Но это было давно, лет десять назад. Неужели название театра до сих пор не поменялось?
– Что было дальше? – спросил Тарас Адамович.
– Я почти всегда желаю сестре удачного выступления перед выходом на сцену. Только в этот раз… я вошла в гримерную, а Веры там не было. Другая балерина сказала, что Веру позвал знакомый. Я не удивилась, села подождать, однако Вера не возвращалась. Девушка предложила мне спуститься в партер, чтобы успеть занять место. Сказала, что к своему выступлению Вера точно вернется. Вера действительно успела, я видела, как она танцевала. Однако после завершения этюда, в то время, как зрители выходили из зала, я задержалась у двери. Когда поднялась в гримерную, застала там опять ту же девушку. Она сказала, что за Верой зашел тот же знакомый, она улыбнулась ему, и они вышли.
– Она описала вам этого знакомого?
– Сказала только, что он – высокий бородатый господин в дорогом костюме и шляпе.
Тарас Адамович внимательно посмотрел на Томашевич:
– Вы видели кого-то похожего среди знакомых сестры?
– Приметы не уникальны, – пожала плечами Мира. – В дорогих костюмах ходят почти все Верины знакомые, через одного носят бороды. Думаю, шляпы у них тоже найдутся, – печально ответила она. – Тогда я не догадалась расспросить подробнее. Я думала… думала, она вернется через минуту.
– Однако она не вернулась. Что вы делали потом?
Девушка коснулась воротничка, будто хотела его поправить. Снова опустила руку на скамью, наморщила лоб:
– Я ждала. Балерина собрала свои вещи и ушла. Я вышла с ней, поняла, что надо спросить еще у кого-то, кто мог видеть Веру. Она посоветовала мне поговорить с художником, работавшим над гримом и костюмом.
Тарас Адамович слушал и быстро что-то записывал. Мира удивленно посмотрела на его руки. Он объяснил:
– Записываю некоторые детали.
– Да, конечно, – она устало кивнула. – Просто я не заметила, когда вы достали записную книжку.
– А вы случайно не помните, куда именно Вера вышла со сцены? – спросил он, не обращая внимания на ее реплику. – В какую сторону?
– Влево. Это если смотреть со стороны актера на сцене. С той стороны лестница сразу ведет в гримерную.
– Сколько времени нужно для того, чтобы попасть в гримерную со сцены?
– Меньше минуты.
– А сколько времени потратили вы, добираясь туда из партера?
– Минут десять. Пришлось пропускать людей. Но я не спешила, думала, Вера ждет меня, переодевается, смывает грим.
Тарас Адамович опять что-то записал. Поднял голову, спросил:
– Вы договаривались с Верой, что она вас будет дожидаться?
– Да, мы собирались вместе пойти в «Семадени», Веру кто-то пригласил, она просила меня разделить с ней компанию.
– Не могла ли она пойти в «Семадени» без вас и подождать уже там?
– Вряд ли, она бы дождалась меня в театре. Однако я посетила в тот вечер эту кофейню. Так, на всякий случай, чтобы убедиться. Спросила официанта, не было ли сегодня Веры. Он сказал, что запомнил бы, если бы она была.
– Откуда такая уверенность?
Мира помолчала, потом сказала:
– Он знал Веру, потому что… Она часто посещала «Семадени».
– А вы?
– Несколько раз.
Тарас Адамович потер пальцами висок и снова что-то черкнул в блокноте.
– Так вы поговорили с художником?
– С кем?
– С художником, который делал костюм?
Мира заморгала глазами.
– Ох! Да, простите. Я перескочила сразу на «Семадени».
– Это я вас запутал, – спокойно сказал Тарас Адамович.
– Да, я с ним пообщалась. Фамилия, кажется, Корчинский. Он сказал, что встретил Веру за кулисами и проводил до гримерной. Она поблагодарила его за костюм, говорила, что он великолепный.
– В самом деле?
– Не уверенна. Я не очень разбираюсь в искусстве. Костюм был… такой… мохнатый. Не обычная балетная пачка, трико с какими-то лентами. Но в танце… выглядело невероятно.
Она задумалась.
– Итак, он проводил ее в гримерную. Однако когда вы пришли туда, Веры уже не было.
– Да.
– И с тех пор вы ее больше не видели?
– Верно.
– Выходит, художник и балерина, которую вы встретили в гримерной, видели вашу сестру последними?
– Да. И еще – бородатый мужчина.
Тарас Адамович закрыл записную книжку.
– С кем ваша сестра собиралась встретиться в «Семадени»?
– Я точно не знаю.
– Она же должна была вас хотя бы предупредить.
Мира смутилась, потом сказала:
– Кажется, это должны были быть военные. Офицеры.
– Вы кого-либо из них знаете?
– Один из… почитателей Вериного таланта – штабс-капитан Сергей Назимов.
– Вы видели его в «Семадени», когда разговаривали с официантом?
– Да. Я зашла всего на минутку, быстро огляделась, выслушала официанта и хотела уходить. Назимов остановил меня, спросил о Вере, сказал, что она не пришла. Я ответила ему, что ищу ее.
– Вы рассказали в театре об исчезновении сестры?
Мира опустила глаза.
– Да. Госпожа Нижинская, кажется, удивилась и немного рассердилась. Остальные… Думаю, им безразлично. А кое-кто, возможно, и обрадовался…
Он сочувственно посмотрел на девушку.
Сквер вновь заполнили курсистки в шляпках. Наверное, окончилась лекция. Мира сидела на скамье, осторожно теребя пальчиками застежку ридикюля. Тарас Адамович глубоко вдохнул. Хороший сквер, плеск воды успокаивает. Курсистки, легкомысленные, как мотыльки, щебечут о чем-то друг дружке, сплетничают. Некоторые – совсем юные, с книгами в руках. Есть и другие – в длинных узких юбках, с высокими прическами и в пенсне. Вероятно, уже стали ассистентками профессоров либо готовятся к роли строгих гувернанток.
А здесь, рядом с ним на скамье сидит девушка в шляпке и все мысли ее не об учительской карьере, лекциях или поклонниках.
– Мира, – обратился он к ней, – я попробую найти вашу сестру. Конечно, мне было бы проще это сделать, если бы я все еще служил в полиции. Но, как частное лицо… я сделаю все возможное.
Она ответила неожиданно:
– Я… Я могу вам помочь? Хоть чем-то?
Сначала хотел ответить категорическим отказом. Потом подумал и сказал:
– Разве что в качестве секретаря. Расследование… требует аккуратности.
Мира с готовностью кивнула.
– Вам пора возвращаться. Не думаю, что ваш профессор простит вам прогул еще одной лекции.
Мира улыбнулась:
– Это сейчас волнует меня меньше всего.
– И все-таки. Вам стоит вернуться.
Она посмотрела ему в глаза и сказала:
– Благодарю.
Грациозно поднялась, взяла ридикюль.
– Когда я могу приступить к работе?
– Что?
– В качестве секретаря, – серьезно сказала она.
Он тоже поднялся, взял шляпу.
– Вам придется совмещать это с курсами, – он посмотрел на нее, в голове мелькнула мысль о том, что участие девушки в этом деле – излишне. Личные дела лучше не расследовать – будут ослеплять эмоции. Когда-то он уже совершил подобную ошибку. Хотя случилось это очень давно. Этой курсисточки тогда еще и на свете не было. Сколько ей? Двадцать один. А уже сполна хлебнула ужаса войны – отец погиб. Теперь сестра исчезла. Он отмахнулся от мыслей, сказал вслух:
– Думаю, мы можем встречаться после полудня. Когда вы будете располагать свободным временем.
– Благодарю. Я начну завтра, – с готовностью пообещала девушка.
– Договорились. Буду вас ждать.
Тарас Адамович слегка кивнул ей на прощание. Уже собираясь уходить, она улыбнулась, привычным движением переместила ридикюль на cгиб локтя, чуть наклонила и снова подняла голову в шляпке.
– Мира! – послышалось вдруг совсем рядом.
Светлая блузка, строгая юбка. Незнакомая девушка крепко сжимала в руках книгу. Вся ее осанка была как-то слишком напряжена, что создавало странный контраст с меланхолично-расслабленной позой Миры. Томашевич удивленно взглянула на девушку. Тарас Адамович вежливо улыбнулся. Он не начинал диалог, ожидал объяснений. В конце концов, эта незнакомка сама вмешалась в их разговор, следовательно, и прерывать неудобные паузы – тоже ей.
– Прошу прощения, – спокойно и с вызовом сказала она, ни к кому не обращаясь, и повторила: – Мира! Профессор Лобода просил передать, что он ожидает тебя в библиотеке.
– Да, спасибо, я уже иду… До встречи, Тарас Адамович, – молвила Мира и ушла.
– До встречи, – ответил он.
Незнакомка, кажется, уходить не собиралась. Тарас Адамович поднял чемоданчик, положил в него записную книжку, оглянулся на девушку, все еще стоявшую рядом. Мира Томашевич уже скрылась за дверью здания с Минервой.
– Вы из полиции? – не слишком вежливо спросила незнакомка.
– Нет, – без лишних объяснений ответил он.
– Вы похожи на следователя.
– Возможно.
– Разыскиваете ее сестру?
Он внимательно посмотрел на курсистку. Ведь она – тоже курсистка? Иначе зачем ей говорить о лекциях? Широкое лицо. Слишком высокий лоб, маленькие глаза. Не очень приятные черты. Или же просто показались такими, когда девушка вмешалась в чужой разговор?
– Вы что-то знаете об исчезновении ее сестры? – спокойно спросил Тарас Адамович.
– Нет. Знаю одно – если ее сестру не найдут до октября, вряд ли Томашевич сможет заплатить за учебу.
Он надел шляпу.
– Меня это не касается.
– Отчего же? Тогда она не сможет заплатить и вам. В этом городе, кажется, зарабатывают только балерины, – последнюю фразу она произнесла насмешливо.
– Вы отлично проинформированы, – вежливо ответил на ее замечание Тарас Адамович.
– Благодарю, – холодно молвила курсистка, – но после того, как Томашевич обратилась в полицию, здесь все знают о том, что ее сестра исчезла.
– Вы это не одобряете? – поинтересовался он.
– Курсы нынче работают только благодаря сверхусилиям профессоров и курсисток. Скандальные истории нам ни к чему.
– Сверхусилиям? – удивленно переспросил бывший следователь, хотя и не был уверен, что хочет услышать объяснение.
Девушка ответила:
– В городе далеко не все с пониманием относятся к желанию женщин получать образование. Тем более – юридическое. Думаю, Мира умело воспользовалась талантом сестры. Кто знает, может, той это просто поднадоело.
– Кто знает, – чуть кивнул следователь Галушко. В последний раз посмотрел на здание со скульптурой Минервы и зашагал к остановке, где уже вскоре должен был приветливо звякнуть трамвай номер 13.
IV
Сицилианская защита
В этот раз чистить лук он решил сам. Без лишней суеты и спешки. Осторожно снимал шелуху цвета молодого янтаря, складывал в корзину. Соседка просила не выбрасывать – собиралась красить лен. Резкий запах расползался по двору, раздражал глаза. Почувствовал жжение.
Однако не обращал внимания на неудобства, ведь и чистить лук, и потом окунать его в большую миску с водой было для Тараса Адамовича в радость. Нынче надо все сделать аккуратно и не спеша, потому что с первого раза луковый конфитюр не поддался. То ли мысли его были не о варенье, то ли его маленькие помощники слишком суетились. Кто его знает.
Поэтому, тщательно вымыв руки, он заслуженно вознаградил себя приготовлением любимого напитка.
Смолол кофе, насыпал в джезву, поставил в песок. Подумал, что первую чашечку выпьет сейчас, а вторую – когда конфитюр уже будет готов. Мосье Лефевр, приславший ему рецепт, заметил, что ему больше всего нравится конфитюр с сыром бри на поджаренном хлебце.
Кстати, его партнер неплохо разыгрывал сицилианскую защиту и уже построил из своих черных пешек дракона. Необходимо как можно быстрее открыть вертикаль для ладьи. Он как раз собирался это сделать, а также отписать французу, каким на вкус получился конфитюр. Конечно, отсылать письмо придется сначала в Швецию. И уже оттуда легкая рука господина Лиама Нильсона, неизменного участника их шахматной триады с самого начала войны, направит послание Тараса Адамовича Галушко во Францию. И мосье Лефевру теперь придется отправлять корреспонденцию в таком же порядке. На это он не устает сетовать, каждый раз посвящая данной ситуации несколько строк в очередном своем письме к киевскому приятелю.
В столь длинный путь стоит отправлять описание и выверенного хода, и безукоризненного конфитюра. Приготовить именно такой помешала банальная причина – перебор с сахаром. По всей вероятности, это маленькие сорванцы решили добавить побольше. Лук должен был карамелизироваться, стать сладким, с ноткой горьковатости – тогда он идеально сочетается с сыром.
Если же добавить слишком много сахара, конфитюр превратится в смолу древних деревьев, когда-то упавшую в холодные объятия праматерей всех рек. Большую миску застывшего янтаря – вот что он получил вместо нежнейшего лукового варенья. Кстати сказать, мальчишки не огорчились: накололи себе янтарных сладостей и разбежались кто куда. Тарас Адамович махнул рукой и решил отложить попытку на завтра.
Нынче же наслаждался тишиной и спокойной работой. Размеренное течение мыслей, аккуратные кубики лука, рассыпающиеся из-под ножа. Он заблаговременно приготовил яблочный уксус – нужна одна столовая ложка, не больше, сахар – главное не переусердствовать с ним в этот раз. И без меда тоже не обойтись, выбрал липовый. Мед с собственной пасеки ему обычно поставляет Сильвестр Григорьевич. Вспомнив старого друга, вздохнул. Так и не ответил ему, а надо бы написать.
Поставил большую миску на огонь, нагрел с маслом, добавил нарезанный лук, отхлебнул кофе. Теперь – только помешивать. Лук должен обрести прозрачность, как вуаль хрупкой барышни. Нужно время.
Калитка обиженно скрипнула от слишком сильного удара, каркнула ворона и, взмахнув крыльями, грузно взлетела с ветки. Тарас Адамович поставил чашечку с недопитым кофе на стол. Пусть даже это адский трехголовый Цербер сорвался с цепи и влетел в его двор, прежде он все-таки карамелизует лук, а уж потом даст ему себя сожрать. Посмотрел в миску, где в масле шипел и таял лук. Еще рановато. Сахар можно добавить чуточку позже. И уже потом – постоянно помешивать.
Услышал шаги на дорожке – кажется, Цербер решил проверить, есть ли кто дома. Шаги приближались, лук становился все прозрачней. Тарас Адамович понял, что незваный гость остановился у веранды. Осторожно добавил уксус, затем – немного сахара, опять помешал.
– Добрый день! – услышал громкое приветствие. Цербер оказался воспитанным.
– Здравствуйте! – сказал в ответ – Чувствуйте себя как дома, я сейчас закончу и выйду к вам.
Для того чтобы завершить священнодействие с конфитюром, ему нужно было еще полчаса, однако незнакомец не предупредил о своем визите, так пусть пеняет на себя. Подсыпал еще сахару, помешал и – подобрел. Уменьшил огонь, еще раз помешал, вытер руки о безукоризненно выутюженное полотенце и пошел на веранду.
Полуденное солнце не жалело своих теплых лучей ни для сада Тараса Адамовича, ни для веранды, где в любимом кресле-качалке хозяина удобно устроился нежданный визитер.
Элегантный, но какой-то растрепанный господин с тонкими чертами лица нежился на солнце, прикрыв глаза от удовольствия. Серый костюм, расстегнутая в чуть смятом воротнике белая рубашка, яркие желтые перчатки, небрежно брошенные на стол. Хозяин подвинул их подносом, на котором стоял молочник, сахарница и еще одна чашечка, чтобы подставить ее поближе к гостю. Тот резко открыл глаза, вздрогнул, будто сбросил остатки сна, сменил позу из расслабленной на напряженную и вмиг утратил львиную долю своей элегантности. Теперь перед Тарасом Адамовичем сидел удивленный растрепанный чудак. С виду – ровесник парня из антропометрического кабинета.
– Прошу, – сказал хозяин.
– Благодарю, – едва промолвил гость.
– Кофе в джезве. Или вы отдаете предпочтение чаю?
Гость удивленно посмотрел на джезву.
– Нет, кофе – божественный напиток.
– Несомненно, – улыбнулся Тарас Адамович. – Я закончу кое-какие дела и вернусь к вам через полчаса, – сказал безапелляционно, прежде чем гость успел представиться. И добавил, указывая на противоположный край стола: – Там есть несколько газет, надеюсь, вы не будете скучать.