Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 - Юзефович Леонид Абрамович 24 стр.


Мадридские новички не понимают, что нефтедобывающие эмираты — лакомый кусок для мафии, ибо нефть — вороток в политику; получив доступ к нефти, можно поднимать ставки, влиять на лобби в конгрессах, парламентах, палатах представителей, получая взамен право вхождения в число избранных. Словом, видимо, надо ждать „битвы за Испанию“ — мафия зорко следит за сферами влияния и „просто так“ их не отдает: никто не знает, сколько стоил центр Лондона, район Сохо, китайской мафии. Как считает испанская пресса, итальянские мафиози решили уступить Лондон своим китайским коллегам; сделка исчислялась миллиардами, полагают, что китайцы платят двадцать пять процентов от „валового дохода“ — как сицилийцам, так и „коза ностре“.

И в отличие от мадридских новичков от мафии, которые ныне снабжают товаром и левых и правых, „крестные отцы“ китайских тайных обществ в Лондоне и Амстердаме опекают в основном ультралевых — „стратегия раскачки западного общества“ в действии…

8

…В Энна я приехал под вечер. „Смотровая площадка Сицилии“, так называют этот город, или „сердце острова“, или „столица Эрейских гор“. В хорошую погоду отсюда видна Этна, а ведь это — возле Катаньи, за добрые две сотни верст. Город словно бы взбегает по огромной скале; ощущение такое, будто возносишься с ним вместе.

Если походить по невероятно красивым улицам, — они так же красивы, как улицы Неаполя или Катаньи, — то поначалу и не поймешь разницы, некоего основополагающего отличия этого города. Но ты обязан настроить себя на Энна, предчувствовать его особость: я убежден, что лишь ожидание нового может родить чудо; человек, который уныл, никогда не ощутит откровения, а ведь не обязательно быть Иоанном, чтобы ощутить это; каждый человек наделен даром, надобно только верить в заданность добра. (А может быть, прав Марк Твен; „Нет зрелища более печального, чем молодой пессимист, — если конечно же не считать старого оптимиста“?)

Главное чудо Энны совершенно необычно: в городе тихо. И архитектура такая же, как в Неаполе, и женщины так же красивы (самые, впрочем, красивые — в Риме; красоту их определяет форма рта, она совершенно поразительна, и глаза — длинные, миндалевидные, с сумасшедшинкой), и юноши так же стремительны, но при этом пластичны в движениях, все вроде бы то же, но, бог мой, какая же тишина в этом городе, невероятная для Италии тишина!

И словно стражи этой тишины, которая является слышимым выражением дисциплины, сидят на открытой террасе, возле отеля, откуда открывается вид на Сицилию, старики в черном, неторопливо тянут черно-красное вино, говорят мало, смотрят — при внешней заторможенности — стремительно, как истинные охотники, умеющие бить навзброс, без прицеливания.

Мафия — феодальна по своей сути. Эту ее феодальность определяет несколько даже истеричное поклонение старшему. Наивность рыцарства членов „святого ордена“ проявляется и в том, когда режут безвинного человека, веруя на слово: начальник ошибаться не может, на то он и начальник, „лейтенант“, а глядишь, и „заместитель капо“.

Феодальность мафии, искусно консервируемая верхом в „низших“ подразделениях, предполагает убиение в человеке всякого рода эмоций: „тебе поручено пристрелить, похитить, взорвать — делай. Перед всевышним отвечу я“. Здесь, в Энна, не взрывают, не похищают, да и режут-то довольно редко. Все эти аксессуары средневековья перемещаются ныне на север страны, поближе к Милану: там, где теперь промышленность, — там деньги, там есть поле для наживы. Однако необходим камуфляж, нельзя быть вороном среди дятлов, заметят сразу. „Верха“ давно подобкатались, вполне добропорядочные люди, похожи на врачей, юристов, бизнесменов средней руки. Как быть с исполнителями? Как переместить их на север, хотя бы на один час, для проведения „операции“, но так, чтобы возможные свидетели не определили их сразу же, как сицилийцев, и не столько по загару, сколько по угловатости и тихости в большом городе? Готовить людей загодя, отправляя в атмосферу города, чуждого их духу, воспитанию, идее? Рискованно….Мафия в Сицилии нередко связана с церковью. Италию потряс процесс над святыми отцами из францисканского монастыря Маццарино. На скамье подсудимых сидели восьмидесятилетний монах Кармело, тридцатилетний хранитель монастырских ценностей Агрипино и падре Витторио. Страсти в зале суда были накальными. Святые отцы кивали на монастырского садовника — во всем, мол, виноват он. Свидетели — число их определялось многими десятками — отвечали заученно, не поднимая на судей глаз:

— Ничего не знаю, ничего не помню, никого не видел.

А знали и видели все: когда крестьяне, мелкие ремесленники, торговцы, начавшие дело на свой страх и риск, без обязательного взноса мафиози, приходили в монастырь за помощью, падре Кармело вздыхал:

— Сын мой, я хочу добра тебе, а потому говорю: плати. Им надо платить. Отдай им то, что надлежит отдать.

И тридцать тысяч жителей, что паломничали в монастырь, в „духовную столицу“ затерянной в сицилийской тишине местности, платили.

Заметьте себе: 30 000 жителей!

Когда молодой полицейский следователь решил подкрасться к тайне святых отцов через монастырского садовника и послал тому вызов на допрос, сработала цепь: следователь был повешен в собственном доме.

А полицейский участок обстреляли из автоматов: „Не сметь трогать наших!“

Церковь в Сицилии помогает „верхам“ держать в узде „низы“. Отправляя в город для выполнения специального задания молодого мафиози, с ним говорит не только „лейтенант“. С ним говорит и падре. Возвращаясь, он беседует не только с „лейтенантом“ — он исповедуется святому отцу.

Закон мафии, „обет молчания“, подтвержден также клятвою в церкви. А это — неплохая гарантия для „верха“: преступление не будет раскрыто. Даже если рядовые мафиози попадутся, они и в последнем своем слове скажут так, как им предписано: „Ничего не знаю, ничего не помню, я невиновен“.

Полиция сбивается с ног, чтобы найти бандитов, растет число преступлений в Италии, но редко когда удается доказать вину задержанных: свидетелей нет; коли появляются — их убирают; арестованные твердят свое: „Меня оклеветали“. И все тут. Вот данные роста террористических акций в Италии: в 1972 году, по свидетельству журналиста Гуидо Каппато, было совершено 700 террористических актов, в 73-м — 800, в 74-м — 1000, в 75-м — 1500, в 76-м — 2300, в 77-м — 3100! За последние годы было совершено более 7000 нападений на штаб-квартиры партий, разрешенных конституцией страны.

Мафия? Не только. Неофашисты и маоисты, „сапоги — пары“, действуют по рецептам мафии, при консультации мафиози, учитывая их опыт; к проведению наиболее ответственных терактов привлекаются „консультанты“ мафии — связь старых фашистов со старым „верхом“ проверена временем, а что может быть лучше этой проверки и надежнее?

Существуют также консультанты иного рода. Это люди ЦРУ. Журналист Гуидо Каппато утверждает, что стратегию террора для Италии разрабатывает Маркус Раскин, генеральный директор „Института изучения политики“. Каппато убежден, что именно Раскин занимался созданием исповедующих маоизм „красных бригад“ и неофашистских „коричневых групп“. (Не тянется ли к нему нитка после злодейского убийства Альдо Моро?)

Бывший начальник отдела „замаскированных организаций“ генерал Ярборо публично заявил: „Слепой терроризм“ — это тактика, разработанная ЦРУ. Она используется как ключевой элемент различных программ, ставящих целью „дестабилизировать“ правительство и убедить население согласиться на создание сильного полицейского государства».

Гуидо Каппато продолжает:

— Раскин создал в Италии три специальных отдела «Института изучения политики». Первый отдел занимается вербовкой террористов и организацией законспирированных групп; второй — планированием и проведением операции; третий, «отдел террора», через пятых лиц нанимает «исполнителей», которые стреляют, режут, взрывают.

Первым отделом, по сведениям того же Каппато, руководит Эдди Гревилз, близкий к «Интерполу». В «Интерполе» он, кстати говоря, занимался проблемой сбыта наркотиков (то есть мафией и Пекином). Люди Гревилза вербовали ультралевых террористов весьма оригинальным способом: проникнув в радикальную студенческую среду, они отлаживали сбыт героина, приручали молодежь, а потом внезапно прекращали поставки смертельного товара. После этого — за понюшку героина — происходит вербовка: наркоман готов на все, лишь бы получить свою дозу допинга.

— Гревилз поддерживает самый тесный контакт с «калабрийской мафией», — настаивает Гуидо Каппато. — Его руководители в «центре» осуществляют постоянную «координирующую» связь с американской «коза ностра». Гревилз преуспел в работе с «калабрийской мафией»: от нее он имеет «наводки», «товар», верные явки, отработанные авиапути, «верных» людей в полиции. Он «благодарит» мафию не только долларами, тем хватает (хотя и не отказываются от «фанеры»), но, главное, наводками на людей: мафия в Италии переориентировалась на похищения, ныне это — наиболее рентабельный и престижный бизнес.

(Обработанные «верхами», принесшие клятву верности святым отцам в церкви, на север, в район промышленного Милана, были переброшены «семьи» Угоне и Гузарти: одну молодежь решили не отпускать, похищение — дело новое, требует надзора стариков.)

Похищения отладил один из близких знакомых Гревилза, посаженный ныне Лиджо. Двадцать лет полиция шла за ним по пятам. Он был несколько раз арестован. Последний раз его обвиняли в убийстве «нижнего» мафиози, известного по псевдониму Джулиано. Стало известно, что Джулиано зашатался, прошел слух, что он «завязывает». А Джулиано был исполнителем: на его счету несколько политических убийств — по заданию «верха» он уничтожал прогрессивных левых ораторов и публицистов, за ним тянулся хвост погромов штаб-квартир левых партий. Если бы Джулиано заговорил — нить могла бы протянуться куда как далеко: не только в Рим, но и за океан. Лиджо устранил своего «сынка». Жаль, конечно, но — надо, дело есть дело, превыше всего неписаный закон. Лиджо был арестован и судим. Он был сурово наказан: семнадцать месяцев тюрьмы за ношение оружия, незарегистрированного в полиции, и оформление сделок по чужому паспорту.

Начальник второго отдела — Эрик Фулбрайт; он живет в Риме «под крышей» бизнесмена.

Третьим отделом ведает Рене Поланский. Работает он отменно: из 1 885 785 уголовных дел полиция не смогла расследовать 1 400 000!!! А каждое из этих дел особое: террористы использовали динамит, в их распоряжении были гоночные автомобили, их ждали авиабилеты на рейсы, отправлявшиеся из Италии через сорок минут после того, как произошел взрыв, щелкнул выстрел или автобус свалился в пропасть. В тех редких случаях, когда не срабатывала цепь, мафиози защищали лучшие адвокаты Италии, гонорары были баснословны.

Итальянские журналисты Пино Буонджорно и Маурицио де Лука приводят поразительные данные: десятая часть должностей в полиции вакантна, люди боятся служить власти.

В Турине во время процесса над «краснобригадовцами» Гревилза из двадцати шести присяжных в суд пришло только четыре человека — остальные убоялись. Суд был отложен на полгода.

Служба безопасности срочно и безуспешно пытается заполучить 2000 агентов специальной охраны; необходимо (хотя бы формально) обеспечить охрану руководителям конституционных партий, сенаторам и депутатам парламента.

Борьба против спланированной на многие годы вперед преступности, утверждают люди из «отдела внутренней безопасности», сейчас невозможна: «70 000 лир (примерно восемьдесят долларов), которые мы платили информатору Джаннетини (этот Джаннетини был одновременно агентом СИД, контрразведки Италии, и одним из руководителей правых ультра; СИД прикрывал его преступления), — говорят полицейские тем политическим деятелям, которые упрекают их в безынициативности, — вызывают смех у осведомителей. Им всем заткнули рот преступные организации, в том числе и политические, которые, благодаря выкупам, получаемым за похищения, располагают миллиардами!»

А кто начал бизнес похищений? Кто отработал этот бизнес, проверил на деле?

Мафия.

9

В маленький нью-йоркский ресторанчик («лучшая кантонская кухня, лучшее обслуживание, лучшие магнитофонные записи средневековой музыки») я пришел в необеденное время. Для Парижа — это крах; после трех часов во всем городе не получишь ни супа, ни бифштекса — пропустил заветные сто двадцать минут, отпущенные на пережевывание и запивание, — пеняй на себя, «фермэ» — закрыто, хоть ты тресни, и жалобную книгу не попросишь, смешно, право же, жаловаться хозяину на хозяина, своя рука владыка! В Нью-Йорке ситуация несколько более демократична: разнонациональность города позволяет, пользуясь услугами метро, шастать по районам; где-нибудь у японцев, поляков, евреев или итальянцев (Нью-Йорк действительно живет, как конгломерат нескольких городов; район пуэрториканцев так же разнится от китайских кварталов, как, например, Киото от Торемолинос) наткнешься на ресторанчик, хозяин которого горит синим пламенем, — он тебя и среди ночи обедом накормит, не то что в пять часов.

Итак, я пришел в необеденное время, в китайском ресторане было пусто; великолепная кантонская музыка — скрипка, флейта и тонкий, колокольчатый голос женщины — звучала приглушенно, таинственно, расслабляюще.

Старик в блестящем черном костюме ласково улыбнулся мне, провел в уголок, протянул огромный прейскурант — красная кожа, серебряные иероглифы, очень красиво.

— Рад, что вы навестили нас, — сказал он мне, как своему доброму, старому знакомцу, — милости прошу…

— Спасибо. Я очень люблю вашу кухню.

— Китайская кухня действительно очень хороша, сэр. Что бы вы хотели отведать сегодня?

— Любить-то я вашу кухню люблю, но, увы, не знаю что и как называется.

— Да, действительно, — достойно согласился старик, — некитаец не в силах запомнить все названия: наша кухня насчитывает тысячи блюд.

— Что бы вы посоветовали мне?

— Это зависит от того, что вы любите, сэр. Мясо? Или рыбу? А может, вы предпочитаете вегетарианские блюда? Во всех случаях я бы посоветовал заказать немного бамбука, свинину в нашем южном соусе, ся-сяо, которое мы приготовим для вас на пару; цы-и поможет ускорению всасывания пищи, это позволит вам перед десертом съесть немного сыгян — прекрасная рыба, очень легкая, глубинная, тающая.

Старик стоял надо мной согнувшись, и мне было неудобно, что он так долго стоит, тем более я увидел его башмаки: огромные подошвы, видимо, больны ноги, явная ортопедия.

— Быть может, вы сядете, и я запишу кое-что о ваших блюдах.

— Благодарю вас, сэр, вы очень добры, но это у нас не принято.

— Но ведь сейчас никого нет…

— Действительно, сейчас никого нет, но гости могут прийти в любую минуту, сэр.

— Ну и что? Вы встретите их…

— Действительно, я встречу гостей, но все-таки я буду испытывать неудобство, если сяду за ваш стол, сэр.

— Но ведь и хозяина тоже нет…

— Я — хозяин, сэр, — вздохнул старик, — мне очень приятен ваш интерес к кухне моей родины, но я все-таки постою.

— Мне показалось, что у вас больные ноги…

— Действительно, так может показаться непосвященному, сэр, но у меня вполне здоровые ноги. Дело заключается в том, что я ношу обувь, заказанную в специальной мастерской. У меня ботинки сделаны так, чтобы в емкость над подошвой можно было насыпать землю родины. Китаец должен везде, где бы он ни жил, ходить по китайской земле. Я много путешествую, но я всегда хожу по Китаю, сэр.

Я вспомнил этого старика, прочитав выступление Цяо Гуань-хуа, который до недавнего времени был министром иностранных дел КНР. Вот что он говорил:

— Патриотизм — это не значит, что, приняв другое подданство, можно уже не любить Китай. Взять, к примеру, Ян Чжен-пина, который стал гражданином США, но по-прежнему любит Китай. Получая гражданство США, китайские эмигранты приобретают права американских граждан и, используя эти права в наших интересах, смогут вести большую пропагандистскую работу. Пользы от этого будет еще больше. Предположим, что десятки миллионов китайских эмигрантов примут иностранное подданство, продолжая при этом горячо любить свою родину и активно пропагандировать великие преимущества социалистического Китая. Если один «хуа цяо» (так в КНР называют китайцев, живущих за границей) за десять лет проведет работу с десятью местными жителями, а каждый из этих десяти, в свою очередь, займется еще десятком человек, то в итоге это составит сотни миллионов. И независимо от того, будут ли они действовать открыто или тайно, представьте себе, как велика будет их роль в мировой революции?! С винтовкой в руках «хуа-цяо» будут участвовать в вооруженной борьбе в местах их проживания… Он — гражданин своей страны, и нас не касается вопрос о его намерении участвовать в революции…

Назад Дальше