— Да? Вы что-нибудь имеете против него? — встрепенулся майор, хитро буравя Невского маленькими глазками. — Не вижу пока оснований.
— Но вы же сами только что объяснили, — ядовито поддел Невский. Сейчас их нет, а через пять минут, если вдруг очень понадобится. На самом деле они есть, и ничего выдумывать не надо. — Он покосился на директора и главврача. — Я по дороге расскажу.
— Нну, хорошо. Мы постараемся это все исполнить. Если следствие сочтет необходимым. Если сочтет! — повторил майор уже чуть громче, как бы намекая санаторскому начальству, что пока для беспокойства оснований нет.
— Лидия Степановна останется здесь? — угодливо спросил директор.
— А куда бы вы хотели ее отправить? — покосился на него Афонов. Понимаю: баба с воза. Нет уж, дорогой товарищ, ей с нами делать совершенно нечего. Мы с ней побеседовали, и покуда — хватит. Пусть лучше побудет в санатории. Что ей сидеть одной в пустом доме? А тут — люди. Ободрят, утешат. Пронаблюдают! — он выразительно взглянул на Дергуна. — Ведь плохо одной, очень плохо. Потому, небось, сюда и прибежала — с самого утра.
— Да, истинная правда, — горячо поддержал директор. — Все условия создадим!..
— Наш санаторий для нее — что дом родной, — напыщенно добавил главный врач. — Ее тут любят, уважают.
— Позвольте ключик от комнаты товарища Невского, — попросил неожиданно Дергун.
Похоже, бравый сержант с полуоборота вошел в предложенную ему роль и первым делом порешил, что самодеятельность в данной ситуации — верней всего.
Директор в смятении уставился на Невского.
Тот только пожал плечами, всем своим видом ясно говоря: отныне моя хата — с краю, я тут ни при чем.
Майор тактично — но, пожалуй, не без одобренья — промолчал и принялся глядеть в окно.
— Ну так я — дам? Прямо сейчас? — на всякий случай уточнил директор.
— Давай-давай, — глумливо-резко произнес Дергун, как будто и не замечая рядом ни Афонова, ни Невского.
Директор шумно выдохнул, развел руками и передал запасной ключ сержанту.
— Вот теперь можно и ехать, — подытожил майор.
Глава 12
Меж тем подоспело время обеда.
Из своих номеров к столовой потянулись довольные исцеляющиеся.
Все они с немалым любопытством разглядывали необычную процессию: два милиционера, директор, главный врач и Невский — в центре группы.
— Гляди-ка, гляди-ка, директора под конвоем повели, — порхнул по вестибюлю шепоток. — Доворовался!..
— Да не директора, а главврача! Он — самый жулик здесь. Лекарства дефицитные налево продает, а нам сует одни таблетки от запора... А как сердце заболит, даст соду — и глотай. Совсем зарвался, душегуб! Ну, ничего, посадят — и тогда уж будем поправлять здоровье.
О Невском, между прочим, даже и не поминали: идет себе человек — и ладно. Мало ли, как затесался в эту развеселую компанию! На самом деле он тут — свой.
Директор санатория и главный врач, конечно, слышали все эти разговоры, и им было очень неприятно. Но всю правду людям рассказать — не смели, потому что был приказ. К тому же препираться с санаторцами — пустое дело, все равно тебя не станут слушать. А душевно рявкнуть на совсем зарвавшихся — не слишком подходящий был момент.
Так вот они и шли гурьбой под понимающие взгляды любопытных.
Дергун же остался в директорском кабинете — дожидаться обещанного штатского платья.
В порыве умиления директор посулил ему импортный тренировочный костюм. Из заповедных закромов.
Замерев на лестничной площадке второго этажа и опершись о широкие перила, по обыкновению зорко таращилась вниз вездесущая Евфросинья Аристарховна.
Вот ведь недурственная будет тема для разговора нынче за обедом, вдруг подумал Невский, вышагивая по вестибюлю. Батюшки, а нашего-то долговязого соседа, бородатого этого, с патлами, еще в красной куртке ходит, из Москвы который — его милиционеры повели, да под конвоем!.. Что? Главврач, директор? Это мелюзга! Их и не тронут. Самый главный — наш сосед. Вот так! Вы знаете, кто он? Он-то и есть убийца! Страшный человек. Да-да-да! Весь день вчера от медсестры не отходил. Выпытывал. Да видела сама! Ей-богу!..
Невский ничуть не сомневался, что — трудами Евфросиньи Аристарховны так или примерно так теперь все будут говорить.
И пойдут гулять по свету пересуды, обрастая новыми невероятными подробностями, новыми секретнейшими фактами, от которых стынет в жилах кровь.
Он хотел было напоследок зайти к Лидочке попрощаться, но передумал.
На то было сразу несколько причин.
Во-первых, совершенно ни к чему ее лишний раз сейчас тревожить; во-вторых, не место и не время, главное, привлекать к их отношениям внимание санаторцев; и, в-третьих, не исключено, что скоро он уже вернется, так что все эти прощания приобретут оттенок дешевенького фарса, мелодрамы, а уж этого Невский не переваривал совсем.
Парадная дверь отворилась, пропуская в вестибюль мокрого от дождя Куплетова.
На нем были потрепанные джинсы, ярко-зеленая куртка и измазанные глиной галоши.
Старомодные, обычные галоши.
Вот — еще одна причуда, с внезапным раздражением отметил про себя Невский.
Завидев своего соседа в компании с милиционерами, Куплетов вздрогнул и сделался пунцовым.
Эта встреча его явно перепугала.
— Предобеденный моцион, — как бы оправдываясь, быстро произнес он, когда поравнялся с Невским. — Чертте что, проспал все утро!..
— Бывает, — понимающе кивнул тот. — Это — святое. Особенно здесь.
— А вы, простите, далеко? — спросил Куплетов, с явным беспокойством и тоской переводя взгляд с Невского на милиционеров и обратно. — Надолго? — И глаза у него невольно округлились.
— В город, — непринужденно улыбаясь, сообщил Невский. — Полагаю, ненадолго. Кое-что необходимо уточнить. В связи с убийством. Вы ведь уже в курсе?
— Да? — разинул рот Куплетов. — Что-то я такое. Ну, до скорого.
Он отрывисто отсалютовал рукой и, не оборачиваясь, торопливо зашагал прочь.
Невский машинально проводил его глазами и тут приметил одну, для кого-то, может быть, и вовсе несущественную, но для него — любопытнейшую деталь: на паркете вестибюля куплетовские галоши оставляли не совсем обычный мокрый след — из крупных ромбов и кружков.
Отчетливая, жирная сетка — и небольшие ровные кружки в местах пересечения линий.
Застав на заре своей юности угасание галошной моды и сам отщеголяв в резиновой обувке не один слякотный сезон, Невский такого рисунка еще сроду не встречал.
— Кто это? — осведомился майор, заметив то особое напряженное внимание, с каким Невский смотрел вслед нескладной фигуре массовика.
— А вот это и есть мой сосед по комнате — Куплетов! Колоритный человек!
Дождь на улице почти совсем перестал, и небо заметно посветлело. Редкие капли словно нехотя гоняли по огромным лужам дрожащие слабенькие круги. Ветер стих. На ветвях деревьев снова взялись пересвистываться птицы. Похоже, погода опять начинала налаживаться...
Директор и главврач остались у дверей, сердечно кивая на прощанье, а Невский и милиционеры чинно спустились по лестнице.
Со стороны это скорей всего напоминало заботливые проводы особо уважаемых гостей, которые сподобились и наконец-то нанесли визит.
— Мы — на автобусе? — машинально спросил Невский.
— Ну, зачем же? — удивился майор. — У нас все по-людски — машина... Садитесь пожалуйста. Да вы не бойтесь!
— Я и не боюсь, — пренебрежительно пожал плечами Невский. — С чего вы это взяли?
Сипло рыкнул мотор, и старенький "газик", лихо расплескивая лужи, покатил по главной аллее к распахнутым настежь воротам.
Вот тебе и отдохнул, с тоской и раздражением подумал Невский. И неизвестно еще, что случится дальше.
— Так чем же вам не нравится Куплетов? — после минутного молчания спросил майор.
И Невский подробно выложил ему все свои наблюдения минувшего дня.
— Значит, говорите — интересный галстук?.. Ярко-синий, с золотым драконом? — не без иронии проговорил майор. Было очевидно, что столь откровенного легкомыслия в гардеробе Невского он никак не ожидал. Конечно, там, в Италии — или куда вы еще ездили, — умеют делать вещи. Кто же спорит! Только это как-то. Хотя да, у вас еще был нож. — Он задумчиво посмотрел в запотевшее окно. — Отличная, кстати, штука. Когда вы заметили пропажу? Днем, вечером?
— Сегодня утром, сразу после завтрака. Вечером я спрятал нож в тумбочку.
— В котором часу?
— Примерно в десять.
— А зачем доставали?
— Нну, — чуть замялся Невский, — была необходимость. Скажем так.
— Необходимость? — майор с подозрением уставился на него.
— Нужно было нарезать колбасу. Понимаете? Не пырнуть кого-то, а нарезать колбасу.
— Зачем? — строго спросил Афонов. — И не советую вам потешаться надо мной. Я шутки иногда люблю, но — до известных пределов.
— Ну вот, и обиделись сразу, — сокрушенно вздохнул Невский. — Резал колбасу, чтоб после ею заедать. Мы водку с Куплетовым пили. За его здоровье. Неужто забыли? У него вчера был день рождения!
— Значит, крепко напились и ничего теперь не помните, — почему-то решил Афонов.
— Отчего же? Все прекрасно помню. Да у нас и былото — одна бутылка на двоих!
— Скуповат ваш Куплетов, скуповат, — неодобрительно заметил майор. — В день своего рождения и больше мог бы выставить. Не только водку, но и коньячок, к примеру. Не люблю таких прижимистых людей! А еще строят из себя.
— Он, кстати, и не набивает себе цену. Нервный малость, это верно. Ну, и не без странностей. Непредсказуемый — в какой-то мере. Артистическая жилка в нем.
— Видали мы таких артистов! — хмыкнул, глядючи в окно, майор. — Как правило, кончают плохо. Ну, а дальше? Сразу спать легли?
— Так рано? Я и в детстве-то. Нет, пошел провожать медсестру до остановки. Лидия Степановна уехала с самым последним автобусом. Поздно, знаете. Вот и пошел немного проводить. Жест вежливости, что ли.
— Подружились, стало быть? — язвительно сказал майор.
— Ну, в некотором роде.
— В некотором роде, в некотором роде, — пробурчал Афонов. — Тут каждая деталь важна! Не верю я в простые совпадения.
— И зря. Такое иногда случается!..
— В кино!.. — сердито возразил майор. — Там все, что хочешь, могут показать. А если убивают человека — даже иногда смешно. Ну ладно. Вы вернулись скоро?
— Да. Как Лидия Степановна уехала, так сразу и вернулся. Мерзкая погода.
— Ножик был на месте?
— Поверите, я даже и не посмотрел!..
— Понятно. — Афонов рассеянно покивал, точно думая о чем-то своем. Ну, а без вашего ведома Куплетов мог из тумбочки вынуть нож, как вы считаете?
Это был вопрос по существу, определявший многое, и потому Невский несколько помедлил с ответом.
— Думаю, что да, — сказал он наконец. — Тем более что в первый раз, когда он увидал его в моих руках, нож ему очень приглянулся. Это точно.
— А утром он вернулся в номер, как вы изволили заметить, до крайности. усталый — и ничего не помнил?
— Да. Или, во всяком случае, делал вид. И был ужасно огорчен — от того, что подчистую проигрался. И — ко всему — мокрый от дождя. Хотя зачем-то спрашивал, какая на улице погода.
Глава 13
И все-таки Невский чувствовал, что он — на подозрении, и никакие удостоверения, никакие запросы в Москву, никакое уважение лично к его персоне этого подозрения до конца рассеять не могли.
Не было доказательств, однозначно подтверждавших его невиновность. Как ни печально, было все наоборот. Пока — наоборот.
И вот тогда-то — наступила все же эта гадкая секунда! — Невский ощутил внезапно, что боится. Искренне — как и положено любому честному простому человеку, на которого всегда управа есть, чтоб, в случае чего, не очень-то со своей честностью мешал. Поскольку честность хитрости не прибавляет.
Даже не возможной незаслуженной расправы испугался Невский, нет. Уж тут-то он сумел бы побороться и, наверное, в итоге взял бы верх.
Его вдруг ужаснуло, уязвив, другое: что вот он — значительный и сильный — может вообще бояться, в сущности, неведомо чего, бояться в принципе, бояться просто так. Как это делают десятки миллионов дорогих его сограждан.
А уж какие возникали иногда бедовые конфликты и с какою силой приходилось сталкиваться!..
В том-то и беда, что прежде он, завидев силу — осязаемоконкретную, обычно знал, чем ей противиться, на что рассчитывать. А здесь был некий. как бы неодушевленный, словно бы бесформенный, но постоянный, мощный пресс, какое-то болото, обступившее, куда ни посмотри, безликая тупая масса, подминающая под себя всех без разбору.
Все и всех. И это было страшно.
Впрочем, выбирать не приходилось. Докопаться до конца необходимо. А теперь — тем более! Поскольку, разгадав загадку, он одновременно оправдает и себя, сумеет отмести все подозрения, поставит эту публику на место. Он еще покажет им, кто чего стоит!..
Невский очень не любил, когда кто-либо унижал его, особенно нарочно.Тут уж он и в самой малости нисколько не прощал, боролся жестко. Это он умел.
Директор давеча сморозил глупость, с огорчением подумал Невский. Да, ненастная погода на руку преступнику. И дождь смывает все следы. Но он же их — и оставляет!
Невский припомнил Куплетова и только вздохнул. Тупиковый вариант? Или — и вправду?..
Ладно, поглядим. Кого-то они все равно попытаются сожрать, а уж сломать — так точно.
Его временно (любимое словцо начальников, когда они не знают, что им делать дальше!) разместили в городской гостинице, в двухместном тесноватом номере, скудно обставленном и без особенных удобств: лишь умывальник с холодной водой, а туалет — один на весь этаж.
Дешевле номеров здесь, вероятно, просто не было. Ну, если не считать таких, где спят вповалку.
Но такие мелочи не имели значения. Есть крыша над головой — и ладно. Даже люкс "Интуриста" сейчас, пожалуй, был бы в тягость. Хорошо, хоть не в участок свезли.
А могли бы, между прочим, и оставить в санатории! Куда бы он сбежал?
Вид из окна был подходящий: загаженный и неасфальтированный двор с глубокими и, вероятно, никогда не просыхающими лужами, а тотчас за ним высоченный, бетонный, сверху опутанный колючей проволокой заводской забор.
Не на этом ли как раз заводе и директорствовал еще вчера Мостов?..
А может, это был вовсе и не завод — просто какой-нибудь добропорядочный склад.
У нас ведь любят вечно обносить все заборами, да еще обматывать колючей ржавой проволокой — для солидности и чтоб никто не догадался. Чтобы уважали!..
Да, несуразный получился отпуск, все вверх тормашками, а уж он-то так настраивался, так с нетерпеньем ждал — вот будет лето.
То еще лето!
Вместе с Невским в гостиничный номер вселился еще один жилец маленький, хмурый на вид, чернявый милиционер, лейтенант по фамилии Птучка. Тот самый, что тоже приезжал в санаторий.
Птучка вел себя вполне миролюбиво, но, по распоряжению майора, зорко наблюдал.
Первые три часа прошли в томительном безделии и праздных разговорах: о погоде, о природе, о бабах, о нравах, о спорте, о пятнах на Солнце, о родственниках, об автомобилях, о сельском хозяйстве, о поганом дефиците, о политике и фильмах, о начальниках и казнокрадах, о различных чудесах на белом свете и еще о многом другом, столь же злободневном, без чего никак не может обойтись долгая вынужденная беседа двух людей, абсолютно прежде не знакомых.
Удивительно, но в эти часы Невский практически не думал о Лидочке. Вернее, думал, да только как-то вяло, вскользь, моментально переключая мысль на что-нибудь другое. И он даже вряд ли мог сейчас толково и наверняка сказать, отчего это так.
Может, потому, что были заботы и впрямь поважнее, повесомей, что ни говори, а может быть, и оттого, что цепкая обида, угнездившись в глубине души, все не хотела отпускать. Да просто не могла — так скоро!..