Машина почти неслышно развернулась и так же тихо укатила в темноту.
Глава 18
Дом сиял огнями.
Лужи на дорожках почти просохли, и теперь здесь и там, небольшими группками и поодиночке, на сон грядущий прогуливались отдыхающие.
Невского заметили сразу.
К нему моментально подскочили несколько особенно активно-любопытствующих санаторцев и возбужденно принялись раскланиваться с ним.
Видимо, шальная весть о том, что его срочно увезли в город на милицейской машине и что он, судя по всему, имеет какое-то приватно-загадочное отношение к недавнему убийству, уже облетела санаторий.
— Ну что? — спросил наконец, набравшись смелости, один из исцеляющихся.
— Порядок, — степенно кивнул ему Невский, торопливыми шагами приближаясь к парадной лестнице.
Со стороны он сейчас, наверное, был похож на Петра Великого с картины Серова, где царь, на голову выше остальных, упрямо и стремительно идет по берегу Невы, а за ним мелко семенит, съежившись на ветру, ластящаяся свита.
— Нашли? — трепеща от нетерпения, спросила длинная тощая особа лет сорока пяти.
— Найдут, — приветливо улыбнулся ей Невский.
— А кто он? — домогался другой любопытный.
— Человек!
— Позвольте. Но кто именно?
— Убийца, — доверительно шепнул Невский. — Самый натуральный.
В конце концов он оторвался от этой стихийно народившейся свиты и тогда через две ступени полетел вверх по лестнице, к зеркальным дверям.
Отдыхающие лишь разочарованно поглядели вослед его незастегнутой и оттого развевающейся, будто диковинный флаг, ярко-оранжевой куртке.
Невским сейчас владели два желанья, в равной мере трудноодолимых.
Первое: немедленно повидать Лидочку и переброситься с нею хотя бы несколькими фразами. Утешить, ободрить, обнадежить, наконец!..
И наплевать на все предупреждения Афонова! Он сам прекрасно понимает, что и впрямь нельзя, а что — из области пустой перестраховки.
Есть еще и человеческие отношения! Они порой куда важней любых регламентаций.
Вторым желанием было — встретиться с сержантом Дергуном: не исключено, что у того появились какие-то новости, полезные для следствия.
Где искать его, Невский смутно представлял себе, но почему-то был уверен: сам Дергун навряд ли будет прохлаждаться в предоставленных ему апартаментах, ничего не делая. А значит, шанс столкнуться с ним достаточно велик.
Лидочка была у себя.
Она сидела в кресле перед небольшим столиком с зажженной неказистой лампой, какие встречаются во всех медицинских кабинетах, и вязала.
Уютный старомодный торшер был задвинут в самый угол и отчего-то не горел.
Когда Невский резко, без упреждающего стука, распахнул дверь, Лидочка негромко вскрикнула и уронила вязанье на колени.
— Ой, ну как же вы меня напугали!.. — с укоризной произнесла она.
У нее было бледное, осунувшееся, очень усталое, но совершенно спокойное лицо — лицо человека, который может не столько испугаться на самом деле, сколько достоверно продемонстрировать этот испуг другим.
Такое маленькое несоответствие не ускользнуло от внимания Невского.
Она, кажется, кого-то дожидалась, промелькнула внезапная мысль. И не мое появление поразило ее, а несвоевременность самого визита.
Невский ощутил странное, болезненное раздражение, но подавил его. В конце концов не выяснять же отношения явился он сюда!
— Я не хотел вас пугать. Извините, — как можно мягче проговорил он. Я не помешал?
— Почему вдруг на "вы"? — удивилась она.
— Я только поддержал инициативу, — хитро улыбнулся он. — Как истый джентльмен.
Лидочка, слегка ссутулившись, старательно разгладила вязанье на коленях.
— Ой, у меня сегодня целый день голова совсем дурная! Я не то что на "вы" — на "они" могу заговорить теперь. Не сердись, ради бога. Я так рада, что ты зашел. — Но по ее интонации он никак не мог определить, правда это или нет. — У тебя все в порядке?
— Разумеется. А почему ты спрашиваешь?
— Да так. Сегодня все кувырком. Сумасшедший день! Ты уже давно вернулся?
— Хм, ты, значит, в курсе. Да нет, только что. Даже к себе не заходил, не успел. Смотрю: свет в окне, дай, думаю, проведаю. А у тебя тут, наверное, целый день был народ, ты устала.
— Кое-кто заходил. Но в общем — не устала, нет. Так, пустота какая-то, ненужность, невсамделишность. Все никак я не могу поверить!.. Кошмар! За что ни возьмешься — руки опускаются. Вот, решила немного повязать перед сном. Это и вправду успокаивает. Странно.
— А торшер чего погашен? — показал Невский взглядом. — Он такой уютный, теплый.
— Вдруг перегорел. Ты представляешь?! Лампочка, скорей всего, перегорела. А будто — знак какой-то.
— Ерунда, — качнул головою Невский. — Вот придумала! Да если все, что происходит, связывать друг с другом. Только мистика останется, а жить-то как?! И, кстати, почему ты в санатории — не дома? Здесь же.
— А вот знаешь, дома — не могу! Совсем. Невыносимо. Прямо выталкивает что-то, гонит. На людях — полегче. Отвлекает. Забываешься, хотя бы иногда.
Слабая, виноватая улыбка скользнула по ее лицу.
— Я понимаю, — вздохнул Невский. — Очень даже понимаю. Ну, а что же дальше?
— Дальше? И не представляю, — она зябко повела плечами.
Невский обернулся.
Дверь в коридор была приоткрыта.
А ведь Невскому показалось, что, войдя сюда, он плотно затворил ее за собой.
Окно тоже было настежь.
— Сквозняк. Тебя не продует?
Лидочка коротко мотнула головой.
— Может, я все-таки прикрою окно?
— Ни к чему. Вечер теплый.
— Ну, как хочешь.
Он подошел к двери и, прежде чем захлопнуть ее, мельком глянул в коридор.
Там не было никого.
Или почти никого — потому что в следующую секунду в конце коридора, там, где он упирался в вестибюль, беззвучно скользнула чья-то тень.
Слишком торопливо, слишком стремительно для безмятежно-размеренных отдыхающих.
Может, это Дергун? — с надеждой подумал Невский. Обходит потихоньку санаторий, подмечает, что да как, кто с кем. Но зачем ему прятаться от меня? Или просто показалось? Эх, нервы расшалились!.. Вот и начинает невесть что мерещиться.
Невский вернулся к столу.
— Я, пожалуй, не буду тебе особенно надоедать...
На мгновение в памяти всплыл вчерашний вечер. Почти сказочный теперь.
Нет, сказал себе Невский. Вчера осталось во вчера, и точка. А сегодня — нет. Нельзя. Забудь. Если хочешь, чтобы этот вечер снова повторился. Страсть никуда не уйдет, а секундная глупость — испортит все. Потерпи.
— Я ведь так, — пробормотал он, — ненадолго зашел, просто проведать.
Он старался, чтобы голос его звучал непринужденно-дружески, не больше.
К тому же Лидочка держалась так, как будто между ними ничего и не было совсем.
Просто хорошие друзья.
Да иначе невозможно!
Есть же все-таки пределы, за которыми ты больше не хозяин.
Надо это понимать.
— Ты что-нибудь узнал? — спросила Лидочка, не поднимая головы.
— В городе? По сути дела — нет. Меня допросили — и отпустили обратно.
— По поводу ножа? — Лидочка в упор, даже как-то жестко взглянула на него.
Трепло этот директор! — с внезапной злостью подумал Невский. Ведь предупреждали!..
Почему-то он был уверен, что именно директор разнес по санаторию слух про окаянный нож.
— Естественно, — с сокрушенным видом развел руками Невский. — Как раз о нем-то и спрашивали. Нож — очень серьезная улика. Я теперь под подозрением, под колпаком. Как тебе это нравится? — Последние фразы он произнес нарочито громко и так же нарочито рассмеялся.
Лидочку такого рода известие, однако, нисколько не развеселило.
— Это ведь ужасно! — искренне сказала она. — Я не могу поверить.
— Да и я, представь себе! — признался Невский. — Тебе теперь и находиться-то со мной опасно.
Лидочка повернула к нему удивленное лицо.
— Почему?
— Ну, если я под подозрением, то, значит, и любой, с кем я общаюсь.
— Пустяки! Тогда с любым на этом свете и заговорить нельзя?! Ведь каждый может вляпаться, а? Или вляпался. Откуда знать — вдруг и общение со мной.
— Ну, ты уж, право, скажешь! — деланно игриво усмехнулся Невский.
Он неожиданно почувствовал, вне всякой логики, что начинается какая-то игра. Причем — серьезная, жестокая игра, по крупному, в которой ошибаться крайне нежелательно, вернее, попросту нельзя.
И то сказать. Похоже, что игра шла с самого начала, да вот только он ее не замечал.
Возможно, потому, что были как бы правила — щадящие, людские, если отвлеченно рассуждать. И он им подсознательно вначале следовал. Пока не встал — и не без чьей-то помощи — на самый край обрыва.
Вот что, надо будет завтра обязательно свести знакомство с санитарами, подумал Невский. И в особенности посмотреть, что за гусак такой — Ваня Турусов, у которого играли в карты. Может быть, с почтенной публикой придется пулю расписать и даже проиграться для приличия. Хотя Куплетов и приятственного мнения о нем, а все же. И Ефрема Павловича надо разыскать. Тот еще тип, похоже.
— А у нас тут еще одна беда приключилась. — поведала Лидочка. — Ты ничего не слыхал?
— Нет. А что такое?
— Да ближе к вечеру приехала милиция из города и увезла массовика, Куплетова. Соседа твоего.
— Позволь!.. Но как же. — деланно изумился Невский. — Он-то здесь при чем?! Идиотизм!.. Ведь нож был мой! И отпечатки пальцев на ноже — мои!
Насчет отпечатков он намеренно соврал, потому что еще не знал, да и не мог знать окончательных результатов проводимой экспертизы.
Но в том, что среди прочих разных "пальчиков" отыщут и принадлежащие ему, — ничуть не сомневался.
Как иначе, собственно? Тут можно было и не обладать особой прозорливостью.
— Мы все здесь были до того удивлены. — немедля подхватила Лидочка. Куплетов такой славный!..
— По-моему, еще вчера ты была несколько иного мнения, — поддел ее с усмешкой Невский.
— Разве? — смутилась Лидочка.
— Мне показалось, он тебе изрядно надоел.
— Конечно показалось! Ты меня, скорей всего, не понял. Он и вправду очень славный. И такой шутник!.. Вы разве не встречались — там?
— Каким же образом?
— Ну, я не знаю. Мало ли!.. Его, наверное, тоже допрашивали?
— Все возможно, — пожал плечами Невский. — В такой кутерьме все возможно.
— А тебя. били на допросе?
От этой мысли, невольно пришедшей ей в голову, глаза у Лидочки испуганно округлились.
— Да с чего ты взяла?
— Как — с чего? Где-то в книгах читала или в газетах, потом — просто слышала.
— Не беспокойся, — махнул рукой Невский, — может, что и пишут, но со мной такого не было. Все было очень деликатно. Разве не заметно?
— В общем. синяков не видно, — простодушно подтвердила Лидочка. — Я так боялась. — жалобно добавила она. — Весь день переживала.
Это было сказано так искренне, что Невского буквально захлестнула жаркая волна признательности, благодарности и нежного сочувствия. Почти любви.
Неужто я и вправду для нее хоть что-нибудь да значу, без каких-либо натяжек? — неожиданно подумал Невский. У нее же умер муж. Не просто умер жуткая трагедия! И впору бы сейчас о нем одном и думать, позабыв об остальных!.. Так нет, она еще печется обо мне. И хорошо ли это, плохо ли на самом деле — даже и не знаю. Черт возьми, двусмысленно все как-то, нелогично. Вот — на свою голову приехал! Отпуск, преступление, любовь. С ума сойти! А может, я преувеличиваю, выдаю желаемое за действительное? Все гораздо проще? Тоже не исключено. Но только проще — как?! Как оценить?
— Я-то что! — успокоительно заметил Невский. — Представляю, каково тебе сейчас!..
— Ты знаешь, — Лидочка взглянула на него ясными и грустными глазами, за день как-то в общем притупилось. Поначалу было невтерпеж, а к вечеру. Не то чтоб свыклась, нет, — привыкнуть невозможно, но. Это как большой порез на пальце: поначалу очень больно, а потом — терпимо, рана начинает заживать, затягиваться, кровь перестает идти. Сейчас все словно улеглось, затихло — там, внутри. Вот и боюсь домой идти. Боюсь, что снова.
— Может, мне побыть с тобой? Ну, посидим, поговорим. Я что-нибудь занятное припомню. А?
— Как давеча — про лом? — вдруг усмехнулась Лидочка.
— Вот видишь: ты уже развеселилась! — Невский хитро глянул на нее.
— Да нет, какое там веселье. — Лидочка качнула головой. — Не стоит оставаться. Ни к чему.
— Боишься, нас увидят вместе? Станут глупости потом болтать? Но я же по-хорошему.
— Конечно, это ерунда. Никто сюда и не придет — в такой-то поздний час. Все знают. Просто — ни к чему. Не надо развлекать меня сегодня, ладно? Нужно окончательно собраться, свыкнуться, в конце концов. А это лучше — в одиночестве. Ей-богу. Ты уж извини.
— Я понимаю, — ласково ответил Невский, и густая борода его трагически поникла. — Вероятно, лучше б я не заходил к тебе — сейчас.
— Ну, что ты! Я ужасно рада. Ты хороший человек. А вот — попал в такую переделку. И, по сути дела, все из-за меня. Куплетов — тоже, ни за что. Скажи, а его. били?
— Да откуда же я знаю? — охнул Невский. — Что тебе втемяшилось? Какая-то идея фикс. Били — не били!.. Разве по-другому не бывает?
— Может, и бывает, — глухо отозвалась Лидочка. — Боюсь я их.
— Вот они, плоды нашего воспитания! — горестно промолвил Невский. — С детства пуганы. Во многом правильно, конечно. Но не до такой же степени! Тебе-то что за дело?! Ну, попали мы с Куплетовым, недолго посидели. в интересном месте. Я вот — возвратился, почти сразу. И, как видишь, ничего живой!
— А он?
— Что — он?
— Надолго?
— Полагаю, нет. Во всяком случае — надеюсь. Между прочим, то, что и Куплетова забрали, слышу в первый раз — и только от тебя. Нет, правда, в городе меня спросили между делом, что я думаю о нашем балагуре, но, мне показалось, его помянули исключительно потому, что мы с ним жили в одной комнате. Подозреваемого, знаешь ли, обычно расспрашивают обо всем. И — обо всех. Что в голову взбредет, о том и говорят. У них так принято.
— Наверное. Я в этом слабо разбираюсь. Но тебя-то отпустили, а его нет. Почему?
Лидочка произнесла это таким тоном, словно уличала его, как нашкодившего мальчишку, в скверном и безнравственном поступке.
Невский с беспокойством завозился в бороде, пытаясь ее по привычке сдвинуть набок.
Надо было снова врать. И, не раздумывая, невзирая ни на что, правдоподобно.
— А вот этого я попросту не знаю, — произнес он громко и уверенно. Мне запретили выходить за пределы санатория и вообще велели вести себя тихо. Не исключено, за мной опять приедут. Завтра или послезавтра. Ну, а что Куплетов мог такого натворить — ума не приложу!
— Тебя там хотя бы покормили? — вдруг участливо спросила Лидочка.
Невский прислушался к своим желудочным ощущениям.
— В принципе — да. Если можно так сказать, я там пообедал. Но это было довольно давно. А сейчас, вероятно, поздно. Придется ждать до утра.
— Почему? — моментально заволновалась Лидочка. — Как это — поздно?! Зайди к диетсестре — она что-нибудь придумает. Не голодать же тебе!.. Наверняка на кухне — в холодильнике — что-то припасено!
— А действительно! Пожалуй, так я и сделаю. Спасибо за подсказку, Невский признательно ей улыбнулся. — Бог даст, поем — и сразу же на боковую. А то что-то я вымотался за сегодня. И тебе не советую долго сидеть.
— Я попробую, — сказала она и тихонько вздохнула. — Хотя, конечно, сон будет еще тот. Вот не думала, что стану вдовой! В мои-то годы!..
— Но ты бы и вправду лучше не ездила к себе, — заметил Невский.
— Нет-нет, сегодня — ни за что на свете! Нет! Я теперь боюсь этого дома.
— Одно только утешает, — сказал Невский задумчиво и без особого восторга, — все на свете забывается. Хотим мы или нет... Все постепенно забывается — и любовь, и горе, и заботы, и радость, и смерть. Это закон для всех, кто остается жить. В общем-то — справедливый закон.