— Смею разуверить вас, сударыня, что вы ничего не видели, ибо, когда я говорил, вы смотрели в пол, в сторону, а точнее, в саму себя. Это первое…
— Саша! Сан Саныч! — попробовала перебить его Нина, но он резко взмахнул рукой.
— Я тебя выслушал, дай сказать и мне! Так вот, ты ничего не видела, это первое! Второе: мы развелись шесть лет назад, и за это время я тосковал только о сыне и приехал сюда лишь за тем, чтобы найти его. Да, Александра была моей первой любовью, это трудно забыть, но у меня уже не возникает никакого трепета, когда я произношу это имя. Я не люблю ее больше. И это второе. У тебя тоже появились трудности после первого замужества. Из-за него ты потеряла возможность стать матерью, и возник некий комплекс неполноценности, поскольку муж тебя бросил. Теперь ты жутко боишься повторения, а найдя Сашу, страшишься еще и потерять его. Это мучает тебя и не дает покоя. Вот и вся проблема. Теперь попробуй опровергни! — Он выпил свою водку.
Несколько секунд Нина молчала. Сан Саныч наполнил ее бокал шампанским.
— Возможно, ты и прав. Да, я боюсь снова ошибиться, боюсь многое потерять, ибо знаю, как это тяжело, терять, — подтвердила она. — Боюсь влюбиться в тебя, потому что таких нежных и трепетных мужчин, как ты, очень мало. И для меня легче расстаться сейчас, чем потом. Потом я не смогу, а сейчас… Я не та женщина, которая тебе нужна. Да, комплекс остался, ты верно заметил. Тогда тем более странно, зачем я тебе?
— Я тебе нужен, — помолчав, сказал Смирнов. — Ты этого не допускаешь?
Она бросила на него странный взгляд, но возражать не стала. Послышался долгий звонок, и они оба вздрогнули: еще была памятна история с нашествием Климова и омоновцев. С тех пор он точно сквозь землю провалился, не напоминал о себе даже телефонными звонками, но сейчас звонок прозвучал резко и настойчиво.
Нина поднялась, беспокойно взглянула на Сан Саныча, но тот не двинулся с места. Асеева подошла к двери:
— Кто там?
— Нин, это я, Татьяна! Открой!
Она открыла. Жуковская влетела с бутылкой шампанского, сгребла подругу в объятия.
— Надоело сидеть в домашней скуке! Мои уперлись в телевизор, словно в первый раз увидели эстрадных шутов! И конечно же на твоего хотелось посмотреть! Скрытная ты у нас! — рассмеялась она, сбросила шубу, прошла в гостиную.
Смирнов поднялся из-за стола. Жуковская подошла к нему, по-мужски пожала руку. Она всегда покоряла мужиков смелостью и решительностью. Не отличаясь ни фигурой, ни особой красотой, она брала шармом и раскованностью. И этого хватало, чтобы вокруг нее увивались мужики, а Нину обходили мимо.
— Жуковская!
— Сан Саныч!
— Очень рада познакомиться! Наслышана о вашем таланте, лауреатстве, моя подружка все уши прожужжала, — Татьяна оглянулась на Нину. — Могли бы и пригласить девушку на выставку, она не чужда тяги к прекрасному, ей тоже надо развиваться!
Она вытащила бутылку виски, поставила на стол, придирчиво его оглядела.
— Ба, какая утка! Я такой еще не видала! Чей рецепт?
— Это Саша жарил.
— Сколько же у вас талантов, Сан Саныч? — присаживаясь за стол, кокетливо улыбнулась Жуковская.
— Много. Я умею еще фокусы показывать, петь, декламировать, ну и так, по мелочи: зубную боль заговаривать, гадать на кофейной гуще, стрелять из лука, раскладывать пасьянсы, — Смирнов задумался, улыбнулся. — Что-то наверняка пропустил. Ничего, вспомню попозже, доскажу.
Нина стояла сзади, наблюдая, как подружка буром и без всякого стеснения ввинчивается в ее жениха. Татьяна не любила пропускать мужиков, а тут еще попался знаменитый, обладатель Гран-при, она даже видела его вчера по телевизору, по нескольким программам, и этот провинциал произвел на нее впечатление, а его работы ей понравились. Жуковская тотчас позавидовала Асеевой. Тихой сапой эта скромница отхватывает лихих и молодых, а она вынуждена прозябать со своим плешивым скрипачом, который надоел ей хуже горькой редьки. И Рахманинов ей вовсе не нравился.
— А что же мы так сидим? Новый год все-таки! Нина, хватит изображать сиротку Хасю! Сан Саныч, налейте дамам шампанского и подогрейте утку, она уже остыла! — командным тоном проговорила Жуковская, и ручеек праздника, зажурчав, побежал дальше.
— А он милый! — как только фотограф ушел с уткой на кухню, заметила Татьяна.
— Сан Саныч сделал мне предложение, а я ему отказала, — нервно усмехнувшись, сообщила Нина.
— Почему?! — удивилась Жуковская.
— Сама не знаю. Мне показалось, он меня не любит!
— Мужик получил пятьдесят тысяч долларов!
— При чем здесь доллары?! — поморщилась Асеева. — Какая ты все-таки вульгарная баба!
— Перестань! Любовью сыта не будешь. А у тебя сын растет, мужик, его кормить, одевать надо!
— Я сама зарабатываю.
— Нынче время такое, что лишняя сотня баксов никогда не помешает. Я была бы рада, если б мой побольше суетился и приносил в клювике не двести в месяц, а четыре сотни зеленых. Он что приносит, то и сжирает. А на какой хрен мне такой муж нужен? Навара на нем никакого!
— Разводись, — пожала плечами Нина.
— Как только найду такого, кто будет больше приносить, так и разведусь!
При этом Жуковская столь многозначительно посмотрела на подругу, что та похолодела.
«А ведь эта отберет и глазом не моргнет, — подумала Нина. — И спасибо не скажет!»
— Смотри, так расшвыряешься, — Татьяна допила шампанское. — А он милый, современный! Шарм есть…
Смирнов принес подогретую утку, отрезал кусок грудки Татьяне. Та взяла тарелку, с восхищением взглянула на кулинара.
— Ах, какой запах! Я вдыхаю и уже ловлю кайф! — Она проглотила небольшой кусочек. — Да такую утку нынче и в «Метрополе» не подают! Объедение!
«Если б она проглотила ядовитую медузу из рук мужика, наверняка и той бы обрадовалась! — усмехнулась про себя Асеева. — Неужели эта дрянь всерьез взялась его охмурять? Она уже совсем рехнулась! Мы еще расстаться не успели!»
Смирнов наполнил, дамам бокалы шампанским, себе же плеснул водки.
— А что это мы как на похоронах? — удивилась Жуковская. — Праздник же! Давайте веселиться! По ящику какую-то музыку передают, Сан Саныч, прибавьте звук, я хочу танцевать!
Это был ее конек. Одно время она занималась бальными танцами, выступала даже на всесоюзных конкурсах, и ей всерьез предлагали стать профессионалом. Она, может быть, и согласилась, если б от нее сразу же не потребовали сплошных ограничений: сладкого не есть, острого избегать, секс ограничить, тренировки с утра до вечера, да еще с одним и тем же партнером.
— Я все могу понять, — смеялась Жуковская, — но отказаться от любовных игр выше моих сил! Мне и славы не нужно!
Разрешить Татьяне танцевать — это значит выпустить джинна из бутылки.
— В соседней комнате Саша спит, не надо его будить! — строгим тоном напомнила Нина, заметив, что Сан Саныч поднялся и направился к телевизору.
— Тогда поехали все ко мне! — предложила Татьяна. — Закатим танцы до упаду! Выпивки у меня полно. Только не надо мне говорить про Сашку! Мы завернем его в одеяло, и он даже не проснется! А ему все равно, где спать. А моим обжорам привезем утку! Они ее стрескают за пять минут, у меня в холодильнике есть такая же, и завтра Сан Саныч явит нам новое чудо! Ну как, братцы?!
Она только и смотрела на фотографа, пожирая его глазами и выказывая такой напор, что Нина со страхом подумала: «А он возьмет да согласится!»
— Ты-то что молчишь, красотка? — Жуковская резко повернулась к подруге.
— Не знаю, сегодня уже поздно, да и спать пора, — холодно ответила Асеева.
— Кто ж спит в такую ночь?! — во весь голос воскликнула Татьяна. — Вы что, пенсионеры? Калеки в инвалидных колясках? В новогоднюю ночь спят только звери и дауны! Сан Саныч, вы-то как? — У гостьи уже возбужденно блестели глаза.
— Нет, спасибо, мне тоже пора… — Он выдержал паузу.
— Пора спать?! — чуть не подскочила в ужасе Татьяна. — Что происходит? Куда я попала?!
— Сон — это забвение и лекарство. Видимо, я не человек праздника, только и всего. — Фотограф улыбнулся, взглянул на Нину, но та опустила взгляд.
— Да, с вами каши не сваришь, — Татьяна допила шампанское, помедлила и поднялась.
— Давай я вызову такси? — предложила Асеева.
— Не беспокойся, меня внизу ждет машина!
Жуковская послала воздушный поцелуй Сан Санычу:
— Еще увидимся!
Нина проводила подругу до дверей.
— Завтра заедете?
— Я не знаю…
— Не дури! Не берешь ты, забираю я! Он мне приглянулся! — страстно прошептала Жуковская, чмокая ее в щеку, а потом стирая помаду. — Помнишь, как раньше! Такие мужики на дороге не валяются! Так что решай побыстрее!
Татьяна ушла. Нина постояла в прихожей, потом вернулась в гостиную. Смирнов взглянул на часы, стрелки показывали половину второго, и поднялся.
— Я купил тебе новогодний подарок, — он протянул небольшой флакон духов «Нина Риччи».
Она смутилась, взяла духи:
— Спасибо.
— И еще я Сашке купил фотоаппарат, — Сан Саныч вытащил коробочку, положил на стол. — Надо положить его к остальным подаркам. Я его научу снимать.
— Спасибо.
— Мне, наверное, пора. Я поеду…
Он двинулся к прихожей. Нина сжалась, не зная, как его остановить.
— Подожди! Ты же сейчас никуда не уедешь!
Он остановился.
— Возьму такси.
— Сегодня и такси не ходят. Новый год. Останься! Я не хочу, чтобы ты уходил! — Последние слова она произнесла с дрожью в голосе.
Ее трясло, и она никак не могла успокоиться. Сан Саныч подошел, обнял ее, и она прижалась к нему.
— Вот как можно любить меня? Как?! — нервно воскликнула Нина.
Он улыбнулся и поцеловал ее. Она впилась в его губы и долго не могла оторваться. Потом шумно задышала.
— Придется тебя лупить, — прошептал ей на ухо Сан Саныч.
— Как лупить? — не поняла она.
— Ремнем, — помедлив, уточнил Смирнов.
2
Кравец вызвал охранника из магазина «24 часа» на допрос, бросил ему фотографии убитого Власова. Подследственный вгляделся в окровавленное лицо продавца и побледнел, настолько был потрясен этим убийством.
— Когда это случилось? — спросил Вася.
Старший лейтенант не ответил. Утром ему принесли досье на Василия Даниловича Щетинкина, так звали охранника. Тот дважды сидел за разбой и воровство, но в мокрых делах замечен не был.
— Я ведь на тебя его повешу, Василий Данилович! Ты отправлял Пашу в санаторий, выходит, и убийц ты подослал!
— Грубая подтасовка, начальник! — закуривая, усмехнулся Щетинкин. — Зачем же так?
— А как ты хотел? Со мной в молчанку играешь, а я тебя вытаскивать буду?! Улики найдем, не беспокойся! Скажи, кто брал Власову путевки в санаторий?
— А я откуда знаю? — удивился Щетинкин.
— Подследственный отвечает: не знаю, — вытащив из папки лист показаний и записывая ответы охранника, пробормотал оперативник, потом достал из «дипломата» другой лист. — А вот показания Грынина Льва Сергеевича, генерального директора ООО «Пекарь», который рассказал, что гражданин Щетинкин Вэ Дэ попросил его оплатить по безналичному расчету стоимость санаторной путевки для своего сотрудника Власова, что Грынин и сделал, а искомую сумму ему вы, гражданин Щетинкин, передали наличными деньгами. Будем отрицать и этот факт?
Вася помрачнел, опустил голову.
— Могу рассказать и через кого ты путевку эту достал. Очень уж, гражданин Щетинкин, вы старались запихнуть Власова в этот санаторий, все обтяпали за полтора часа. И настрого запретили кому-либо рассказывать об этом, о чем есть свидетельство матери убитого. Вот и выходит, что о местонахождении своего продавца знали вы один, а испугавшись, что рано или поздно он проговорится, отдали приказ о его убийстве. Мотив есть, косвенные улики тоже. Найдем и прямые. Молчание не в твою пользу, Вася!
— В чем же я еще должен признаваться? — помедлив, угрюмо спросил охранник.
— Расскажи, как все случилось на самом деле.
— Ничего я тебе не буду говорить! — помолчав, отрезал Щетинкин. — Не буду, и точка!
— Хорошо, подпиши!
Щетинкин подписал отказ от дачи показаний, и его увели. Кравец задумался. Путевку для Власова достал тот же Грынин. Последний не запирался и рассказал обо всем подробно. Позвонил он директору санатория при Васе, договорился о путевке, охранник сбегал за наличкой, принес, лишь после этого гендиректор «Пекаря» перевел деньги, а копию платежки отдал охраннику. На том они простились. На эту операцию ушел «час с копейками», как сказал Грынин, где-то с двенадцати до половины второго. Но все это не вяжется с историей Климова. Тот очнулся после двух, в два тридцать. Ехать до того места на шоссе, где очухался капитан, больше часа, а нужно было еще его вытащить из машины и сто десять килограммов веса, а с одеждой все сто двадцать, утянуть на пятьдесят метров в лес. Сыщика к тому же успело снежком припорошить, значит, не десять минут после этого пролежал. Эти данные между собой как-то не сходятся. Вот если б был кто-то второй, кто сразу увез Климова, тогда по времени все согласуется. Но его-то, второго, видимо, и выгораживает Щетинкин. Соучастник покушения мог и убрать потом Власова, потому что санаторный привратник Щетинкина не признал в числе посещавших отдыхающих санатория.
— Ах, Лидочка, Лидочка! — недовольно проворчал Кравец.
Она-то наверняка знала, что Вася все это провернул не один, но о втором даже не заикнулась.
Сыщик примчался в магазинчик, заглянул сначала в служебную дверь, но там на ящиках сидел плечистый браток в кепке. На вид лет двадцать семь, но по острому косому прищуру заметно, что парень тертый, огни и воды если не прошел, то знает о них не понаслышке.
— Чего надо? — рыкнул охранник.
— А бутылочки принимаете?
— Пошел, пьянь болотная!
— Прощения просим!
Старший лейтенант увидел сквозь стекло Лидочку, но заходить не стал. При таком свирепом охраннике продавщица говорить ничего не станет, а если это и есть второй, то старлей только его вспугнет и тот ляжет на дно.
Кравец отошел от магазинчика, присел рядом с приемщиком бутылок, мужичком лет сорока, расположившимся неподалеку. Последний видел, как сыщик совался в подсобку.
— Злой че-то! — закуривая, пробормотал оперативник.
— Генка-то? — хрипло рассмеялся приемщик в прокуренные усы. — Генку и Вася побаивался.
— А куда Вася-то делся?
— Сгорел, говорят. Они мужика какого-то поучили малость, а тот ментом оказался, — усмехнулся мужик.
Старлей предложил приемщику закурить. Тот взял золотую «Яву», понюхал.
— От тридцатикопеечной ничем не отличается, — заключил он.
— А Генка отмазался, что ли? — равнодушным тоном спросил оперативник.
— Кто его знает. Пронесло, видимо.
— Лидка-то завтра в девять меняется?
— Вроде в девять.
Кравец еще покалякал немного с мужичком о ценах на бутылки. Приемщик брал пивные из темного стекла по рубль тридцать.
— А я слышал, что темные у Даниловского по рупь пятьдесят уже принимают.
— Я рубль тридцать-то с боем выбил!
На следующий день Кравец поджидал продавщицу у ее дома, не стал светиться у магазина. Увидел голубую курточку, огляделся, убедившись, что никто не идет следом. Поднялся за Лидой по лестнице на второй этаж, догнав ее у дверей квартиры.
— Чайком не угостишь?
Увидев старлея, она скривилась:
— Может, и Новый год со мной проведешь?
— Если пригласишь, почему бы и нет.
— Приглашаю, а то мне все равно не с кем! — с вызовом бросила продавщица.
— Такая красотка и не с кем?
— Подружка домой праздновать уехала, вот и не с кем, а мне второго с утра заступать.
— А дружок где?
— Им пока еще не обзавелась!
Она впустила сыщика в квартиру, даже поставила на газ чайник. Судя по скудной и разломанной мебели, Лида ее снимала у кого-то из местных алкашей и платила немного. Откуда, интересно, прикатила в Первопрестольную? Поначалу продавщица показалась оперативнику глупой и манерной. Но глаза у нее были действительно красивые: темно-голубые, с поволокой. Заглянуть страшно. Крупные черты лица лишь усиливали эту красоту. Увидев красотку в первый раз, Кравец еще подумал: наверное, любовница одного из хачиков, обычно они через подставных лиц владели такими мелкими магазинчиками, разбросанными по всей Москве. А тут, оказывается, ей даже не с кем встретить Новый год, и бойфренда у нее нет. Оперативник молчал, размышляя, как лучше подъехать к Лиде со своим каверзным вопросом. Гена наверняка накачал ее угрозами, и с налету из нее признание не вырвешь.