Он вышел из кабинета, и Сан Саныч с Девятовым услышали, как, проходя мимо своей секретарши в приемной, Могилевский ей бросил:
— Просители, которые сидят у меня в кабинете, скоро уедут. Присмотрите только за ними, чтобы они ничего не сперли!
— Подонок! — проскрежетал зубами Юрий Васильевич.
Смирнов с бизнесменом посидели молча на стульях. Сан Саныч взглянул на часы: половина второго.
— Поесть бы не мешало, — мрачно заметил Девятов.
— При вокзале есть закусочная, — не взглянув на него, сообщил Смирнов.
— Ты что, собираешься ехать обратно?
— А вы собираетесь ночевать здесь?
— Но он же явно врет, выкручивается! Надо только поднажать на него, и он расколется!
— Как поднажать?! Как делали это вчерашние рэкетиры?! Как вы себе это представляете?!
— Успокойтесь, Сан Саныч! — поморщился Юрий Васильевич. — Я же о вас беспокоюсь!
— Ладно, поехали!
Смирнов поднялся, вышел из кабинета, прошел мимо секретарши, пристально его оглядевшей, вышел на крыльцо. Дети гуськом двигались друг за другом вокруг засыпанной снегом клумбы, взмахивали руками, изображая диких гусей.
— Гуси, гуси? — кричала воспитательница.
— Га-га-га! — хором отвечали они.
— Есть хотите?
— Да-да-да!
Они перекусили в закусочной. Девятов, оголодав, съел две порции пельменей, которые на его изысканный вкус показались ему даже очень ничего, а Сан Саныч не доел и скудную первую порцию.
— Слушай, давай снова нагрянем к этому поляку, прижмем его, и он все нам расскажет! — предложил бизнесмен.
— Думаю, он ничего не знает, — помолчав, сказал фотограф.
— Еще как знает! Я нутром чую, и оно меня не обманывает! Сукой буду! — Юра, как заправский уголовник, щелкнул ртом.
— Ладно, поехали, — улыбнулся Смирнов.
— Ты мне не веришь?!
— Верю, верю! Но Могилевский нам больше ничего не скажет. Он мужик с характером, сам же понял. Его и на испуг не взять, а с местной милицией он наверняка в ладах, они скорее на нас наедут, чем на него!
— Поехали!
Снова повалил снег, на этот раз густой, хлопьями, но, к счастью, они успели выбраться на шоссе.
— Ну и погодка! — проворчал Девятов. — Сволочь этот Могилевский! Чую же, все знает, гад!
— Я, кажется, тоже все знаю, — помедлив, сказал Сан Саныч.
— Что ты знаешь? — не понял Юрий Васильевич.
— Все!
10
Судебно-медицинская экспертиза подтвердила: линия разреза шеи у лейтенанта Миронова, неровности бритвы — все совпадало с прежними данными по убийствам детей и Власова. Почерк разреза и рваный след бритвы оказались тождественны. Убийца всех этих жертв был один. Не осталось сомнений в том, что и Боброва убил Крикунов: нашлись слабые отпечатки его пальцев на нескольких долларовых купюрах.
На негативной пленке, которую изъяли при обыске на квартире Крикунова, обнаружился и тот фотоснимок, который валялся в столе Климова. На нем четко пропечатался портрет маньяка, который тут же растиражировали.
— Но почему фотография маньяка спокойно валяется в столе капитана, а весь отдел узнает об этом только сегодня?! — орал в ярости Волкодав. — Почему, когда я поставил задачу: взять этого негодяя к Новому году, мое приказание не выполнено?! Один головой трехнулся, у остальных одна вонь из штанов! Чем вы тут все занимаетесь?! За что вам только деньги платят, псы паршивые?!
Кравец невинными глазами смотрел на начальника. Но полковника и это взбесило. Он вспомнил смерть Миронова, за которую с него чуть не сняли погоны, устроив головомойку наверху.
— А ты у меня еще в старлеях находишься, прежде чем четвертую звездочку на погоны получишь, даже если возьмешь эту тварь! Даю тебе три дня! Не возьмешь — выгоню к чертовой матери! Участковым пойдешь! — орал он и, переходя к другим персонам, выдавал такую же щедрую нахлобучку каждому сотруднику.
Все внимательно слушали, некоторые открывали блокноты, делая вид, будто что-то записывают. Устав орать, Волкодав разогнал всех работать. Но никто на него не обижался, сотрудники знали, что на самом деле полковник добрейшей души человек, своих прикрывал, защищал и брал наверху всю ответственность на себя, подчиненных не подставлял. Просто и ему расслабляться надо было.
— Сергей Никитич, останьтесь, — когда все расходились, устало бросил полковник.
Кравец притормозил.
— Слушай, опять вы меня в дерьмо мордой воткнули! Что, предупредить нельзя было?! Какого черта потащило Климова влезать в запертую квартиру, да еще без ордера, и нарушать, так сказать… — он нацепил очки, заглянул в жалобу, — священную скрижаль о неприкосновенности жилища? Что еще за скрижаль эта жалобщица выкопала?
— Но это же конституционная норма.
— А-а-а, — промычал начальник, сняв очки. — Так какого хрена вас понесло к трупешнику?! После второго стакана, что ли?!
— Да нет вроде…
— Вроде, — передразнил полковник. — А на Климова тут целую телегу спустили! Хорошо хоть, сверху ко мне перефутболили, но в канцелярии сказали, что замминистра на контроль сию бумаженцию взял! Я отдаю ее тебе, и сочини что-нибудь ему такое, что всех бы порадовало: и меня, и его!
— Выговор, может быть?
— Ну выговор это само собой! Ты поувлекательней сочини, что вы вдвоем наблюдали за квартирой Боброва, Климов увидел преступника, ринулся за ним, дверь была открыта, он заскочил, а в это время вломились сотрудники милиции и ударили парня по голове. Я-то знаю, это серпуховской майор науськал мамашу убитого, чтобы замять дело с нанесением телесных повреждений нашему капитану. Дрожит за свое место, сукин сын, вот и делает ход конем! Засранец подлый! — Волкодав бросил курить и теперь сосал леденцы. — Ты лучше приди ко мне с бутылкой, сядь, скажи: давай, мол, между своими сами все уладим! Так нет, жалобы начал строчить! Ну погоди! Ты, кстати, в этом объяснении напиши, что Климов был при исполнении! А я уж министру изложу это дельце как надо!
Он пожал ему руку, подмигнул, махнув рукой и давая понять, что тот может быть свободен.
— Да, постой-ка! — гаркнул он. — Повстречайся еще с этой жалобщицей, как ее…
— Анна Антоновна Боброва.
— Да, с ней! Принеси соболезнования, вежливо все объясни, — словом, сам знаешь!
Климов обычно перепоручал такие вещи ему, и Кравец привык ездить по столь деликатным поводам. А потому, не откладывая, отправился к матери Степы Боброва. Она все еще носила траур по сыну и встретила старшего лейтенанта неприветливо. С хмурым видом выслушала вежливые извинения от имени начальника угрозыска о недопустимых методах ведения следствия капитаном Климовым, который хоть и допустил промах, однако не жалел живота и здоровья, чтобы найти преступника.
— А вы что, нашли его? — холодно поинтересовалась Анна Антоновна.
Кравец кивнул.
— И кто это?
— Сергей Крикунов.
Она вздрогнула, и лицо ее исказилось презрительной гримасой.
— Это наглая ложь, я не верю этому! Сереженька очаровательный, милый мальчик, мой сын дружил с ним, и одноклассник не мог этого сделать! Вы схватили первого попавшегося, потому что не хотите больше никого искать, вам лень пошевелить головой, вы необразованны, примитивны, ленивы и развращены взятками! Вам наплевать на нас, простых граждан, наплевать на справедливость, истину и закон! Вы используете его в угоду себе, своим интересам и тем, кто вам больше платит! Я знаю, с кем мой сын провел новогоднюю ночь, почему же вы этих шлюх не ищите?! Или путаны щедро оплачивают ваше молчание?! Они успели поделиться с вами?! — С каждым мгновением Боброва распалялась все сильнее и сильнее. — Я ненавижу вас, ненавижу вашу разжиревшую тупую братию! Ненавижу ваших продажных начальников! Я не верю ни одному вашему слову! Ни одному! Какие улики у вас есть против Крикунова? Какие, докажите?!
— Извините, я больше ничего не могу вам сказать, — Кравец поднялся и, сохраняя выдержку, вышел.
Старлея словно окатили ушатом холодной воды. Он заскочил в первый попавшийся по дороге бар, попросил сначала бутылку пива, но тут же решил, что оно не поможет, и заказал сто граммов коньяку. С ходу выпил, взял пакетик фисташек и сел за стол, чтобы прийти в себя. Еще никогда он не слышал столь яростной хулы в свой адрес. Обида тугой петлей сдавила горло. Среди его коллег есть рвачи и негодяи, но большинство сыщиков каждый день рискует жизнью, чтобы поймать и отдать под суд преступивших закон. Кравцу и раньше приходилось выслушивать много нелестных слов о своей службе, но такие прошибли бы и слона.
Сыщик прозвонил по двум засадам, но там все было тихо: Крикунов с момента своего бегства не объявлялся. Лишь один раз он позвонил на Люсиновку, но девка говорила столь напряженно и односложно, что он, видимо, все понял и бросил трубку. Однако преступник находился еще в Москве, оперативник не сомневался. За долгие месяцы безнаказанной свободы у маньяка появилось собственное бесстрашие и презрение к ментам, а потому он не боялся открыто ходить по улицам и ездить в метро.
Коньяк наполнил грудь теплом, и Кравцу захотелось даже соснуть пару часов, но спать сейчас нельзя, надо шевелить мозгами, думать, как найти этого мерзавца во что бы то ни стало. И вовсе не потому, что Волкодав пригрозил выгнать его из угрозыска. Кравец чувствовал вину перед Лидой. Еще утром он лично пообещал ей взять маньяка, она устроила в честь этого торжественный ужин, а он, вернувшись, беспомощно развел руками.
— Я все равно его возьму! — прошептал тогда он.
— Конечно, возьмешь, — сказала Лиза, прижавшись к нему, и эта вера была для него важнее всего.
Он вдруг вспомнил, что при обыске на квартире Крикунова был найден красный костюм Деда Мороза. Тогда никто не придал этой вещице особого значения, но теперь, вспомнив о ней, сыщик задумался. Фотограф запечатлел Крикунова у забора детского сада, а дед-морозовский парик удобен сразу в двух отношениях: скрывает истинное лицо и притягивает ребятишек. Те Деда Мороза не боятся. Судя по всему, Сереженька приобрел костюмчик для исполнения нового преступления, а теперь, когда он знает: в квартире засада и попасть туда нельзя, — маньяк своего выгодного прикида лишился. Что из этого следует?..
В баре, кроме оперативника, никого не было, и бармен, молодой плечистый парень с черными кудрями, скучал за стойкой, наслаждаясь ревом тяжелого рока. Старлей подошел к стойке, попросил телефон и убавить музыку. Позвонил в отдел, дав Стеблову задание узнать, не пропадал ли где-нибудь костюм Деда Мороза. Тот поначалу удивился этой просьбе, но пообещал просмотреть вчерашние и сегодняшние сводки происшествий.
— Дожили, Дедов Морозов стали грабить! — насмешливо заметил чернокудрый, услышав разговор оперативника.
— Всякое случается, — не очень жаждая влезать в разговор с посторонним, обронил Кравец и двинулся на свое место.
— Моего приятеля, актера, подрабатывавшего таким аллюром, раздели прямо в подъезде! — рассмеялся бармен. — Следом за ним забежал какой-то сумасшедший с бритвой в руке, приказал снять костюм, забрал его, подарки и смылся!
Сыщик остановился как вкопанный.
— Какой костюм? — обернувшись, не понял он.
— Деда Мороза! Приятель шел поздравлять очередного клиента, причем сынка нового русского, а тот днем вручил моему корешку видеокамеру «Панасоник» со всеми наворотами, она одна стоит около трех тысяч долларов, чтобы Дед Мороз подарил ее любимому чаду, а грабитель уволок костюм вместе с подарками, да еще чуть не зарезал! Оборзел народ!
Парень рассмеялся, наливая себе стаканчик пивка.
— И мне налей-ка! — возвратившись к стойке, попросил старший лейтенант, несмотря на то что пол-литра разливного «Афанасия» стоило тридцать рублей, в то время как бутылка всего двенадцать. — А когда это случилось?
— Вчера вечером! Борис только что перед вашим приходом мне об этом по телефону жалился!
— А он в милицию обращался?
— К ментам?! — удивился бармен и махнул рукой. — А что толку? Он теперь боится на улицу высовываться и домой появляться! В моей норе отсиживается!
Через полчаса Кравец беседовал с Борисом. Неизвестный напал на него сзади, чиркнул бритвой по руке, оставив кровавую полосу, и властным тоном приказал раздеваться. На нападавшем была маска Волка из фильма «Ну, погоди!», но по нескладной фигуре, длинным, чуть вьющимся на концах волосам, темно-синему пальто сыщик опознал Крикунова.
— Он что, не одного меня раздел? — усмехнулся пострадавший.
— Он маньяк, серийный убийца, — сообщил оперативник. — Так что тебе крупно повезло! А потому пиши-ка на мое имя заявление и описывай все по порядку!
Старший лейтенант заехал в контору, подготовил ориентировку для всех отделов внутренних дел и руководителям детских садов и учреждений культуры, где говорилось, что опасный преступник, маньяк, убивающий детей, похитив костюм Деда Мороза, может скрываться под этим обличьем, а потому всех приходящих на утренники и елки в таких нарядах непременно проверять.
На квартирах, где сидели засады, царила прежняя тишина. Подозреваемый не звонил и не появлялся. Но и сидеть сложа руки было бессмысленно. Крикунов где-то спал, обедал, ужинал, он имел надежное убежище, и тот же бармен из пивной мог что-нибудь подсказать, не говоря уже о Лене. Она знала многое, но оказалась на редкость упрямой: ни угрозы, ни жалостливые просьбы — а Кравец показал ей фотографии всех убитых детей — не помогли. Подружка маньяка держалась, как стойкий оловянный солдатик, на каждом допросе твердя примерно одно и то же:
— Я ничего не знаю! Ищите его! Он меня приютил, дал жилье, потом работу! Он ни разу меня не ударил, он покупал мне платья, одежду, дорогие духи! Эти два с половиной года были самыми счастливыми в моей жизни! Вы это можете понять?! Это вы меня постоянно гоняли, арестовывали, держали в карцере, били и насиловали! Вы! И вам я должна помогать?! Да ни за что! Провалитесь вы все пропадом! Ненавижу! Ненавижу!
Лена взахлеб рыдала, сжимая маленькие детские кулачки, и была по-своему права. Ее все время обижали. И что на это мог возразить Кравец? Доверие надо заслужить. Это в советских фильмах милиционеров и сыщиков показывали чистыми и благородными, с холодным сердцем и бескорыстными помыслами, а сегодня дерьма в их рядах еще хватает. Даже стало больше, чем в советские годы. И отравляет оно сильнее. Один гибэдэдэшник возьмет стольник, а вымажет всю дорогу.
Он отправился в пивной бар, рядом с Люсиновкой, где раньше обычно собирались одноклассники Крикунова. Тот самый официант, который когда-то указал им с Климовым на Пашу Власова, к счастью, оказался на месте, но именно в этот послеобеденный час пивной зал оказался переполнен, и для желающих расторопные менеджеры сооружали дополнительные столики, а официанты носились как угорелые, не успевая обслуживать клиентов.
— Поговорить бы надо, — поймав на ходу того знакомца, бросил ему Кравец.
— Ищите столик, когда освобожусь, подойду! — разнося пивные кружки и подносы с закусками, на ходу обронил он. — Иначе уволят, сами понимаете!
— А где хозяин?
— У стойки!
Высокий осетин Руслан в черном с серебряной нитью костюме-тройке, с золотой цепочкой на брюхе от круглых карманных часов небрежно взглянул на удостоверение, предъявленное ему старшим лейтенантом, и скорчил кислую мину, словно ожидал, что его потревожит генерал МВД или депутат Госдумы. На предложение оперативника освободить официанта для короткой беседы владелец пивной высказался неодобрительно.
— У нас частное заведение, — сквозь зубы процедил он. — Когда он освободится, можете говорить хоть до утра!
— А вот два твоих биотуалета, за каждое посещение которого ты сдираешь с честных граждан по четыре рубля, загажены до невозможности и являются рассадником жутких нечистот! — зло усмехнулся старший лейтенант. — Я полагаю, — он взглянул на часы, — если представитель санэпидемстанции, который по моей просьбе явится сейчас сюда, закроет их, а вместе с ними и твою лавочку как минимум на неделю, нанесет тебе неизмеримо больший ущерб, нежели моя беседа. Как ты считаешь?.. Я уж не говорю о тех штрафах, которые ты заплатишь!
Несколько секунд Руслан, не мигая, смотрел на старлея, словно впервые его увидел. Его тяжелый, давящий взгляд изнутри прожгла испепеляющая ненависть, но он даже мизинцем не выказал сильного беспокойства.
— Что тебе нужно, старший лейтенант? — выдержав долгую паузу, тихим голосом спросил он.
— Мне нужен твой официант всего на тридцать минут, я хочу задать ему несколько вопросов, — объявил сыщик.
Руслан поморщился, взглянул на огромную толпу желающих попить пивка с креветками, сухариками, сосисками, зажаристыми куриными крылышками, которая наполняла его гордостью за свое заведение, и задумался.