— Ну как? — спросил он.
— Потрясающе! — восхищенно сказала Асеева. — Твой нос тут выглядит более чем замечательно!
— Хватит издеваться!
— Я не издеваюсь!
— А можно я до тебя дотронусь? — широко раскрыв глаза, прошептал Саша.
— Запростяк! — радостно проговорил Сан Саныч.
Саша сделал большой вздох, помедлил и дрожащим пальчиком дотронулся до его яркого одеяния, а еще через мгновение крепко прижался к отцу. Смирнов подхватил его, закружил по комнате, сын завизжал от восторга.
— Чтобы к обеду были! — весело приказала Нина. — Я испеку такой пирог, что вам и не снилось!
Чем больше она узнавала Саныча-большого, как звала его, тем сильнее привязывалась, прикипала, влюблялась. С ним было легко, просто и надежно. Ко всем своим разнообразным талантам фотограф обладал еще храбростью и отвагой, а эти качества всегда восхищали ее в мужчинах. Возможно, и Сашка это сразу почувствовал, с первых минут, потому и прилип к нему, не желая расставаться с тем, кого сразу же полюбил. Она злилась на свою гордыню, которая мешала ей плюнуть на все и потащить его в ЗАГС подавать заявление, дабы привязать покрепче, как всегда советовала ей Танька. Понимала, что можно все испортить.
Самое удивительное, что он понравился и матери. Той вообще нельзя было угодить. С первым мужем Нины, художником, Наталья Михайловна не общалась и не разговаривала после первого же знакомства: не понравился, хотя с детства обожала живопись и художников, а вот зятя не приняла. Но тут с первой встречи каким-то внутренним чутьем она ухватила самую суть.
— Он благородный мужчина, это чувствуется, — скупо обронила Наталья Михайловна, и у дочери радостно екнуло сердце. — Таким же и твой отец был.
Танька же просто исходила желчью, будучи не в силах перехватить Сан Саныча. Юрий Васильевич, привезя его из Анина, зашел к ним выпить кофе и целый вечер пел фотографу дифирамбы. Нина редко видела мужчин, которых бы любили и к которым тянулись столь разные люди. А потому и ревность ее к бывшей супруге-красавице была небезосновательна. Та, пожив с другими, не могла не понимать, что потеряла.
— Так ты знаешь, где сын? — уходя, поинтересовался Девятов.
— Догадываюсь.
— И где?
— Пока не знаю, — Сан Саныч улыбнулся, подмигнул. — Его тоже Юрием Васильевичем зовут.
— Ладно, подмога понадобится, зови!
По дороге из Анина Смирнов заехал к Александре. Ее по-прежнему не было дома, да она ему и не требовалась. Фотограф боялся лишь одного, чтобы не стерся тот разговор на автоответчике, когда жених его бывшей супруги, приглашая Сан Саныча в гости и называя родственником, надиктовал свой телефон. Однако страхи оказались напрасными: телефон сохранился. Сан Саныч переписал его. Послушал записи последующих разговоров Юрия Васильевича, и одна фраза привлекла его внимание. Упрекая Александру в ее нежелании позвонить ему из Токио и побыстрее вернуться в его ласковые объятия, жених густым баритоном сообщил, что теперь он редко бывает дома и, скорее всего, она застанет его у матери.
«Там просто одно дельце образовалось, поэтому звони маман, телефон я тебе давал», — сообщил он.
Сан Саныч вдруг подумал: если Юрий Васильевич приглашал его к себе домой, то вряд ли бы он стал там держать Сашку. А вот у матери по всем статьям удобнее: малыш под надежным присмотром, сыт и в тепле. Поэтому искать Сашку дома у жениха бессмысленно. Может быть, на даче. Но там теперь живет Александра. Даже если она замешана в этой истории, чего конечно же Смирнов предположить не мог, то все равно держать там мальчика им обоим не с руки. Торговцу детьми надо приучать пацана к мысли о сиротстве, а встреча с матерью только все разрушит. Только вряд ли его бывшая легкомысленная женушка замешана. Скорее всего, женишок всеми этими обстоятельствами ловко воспользовался. Да, это так. Как только он раньше обо всем этом не догадался, гонялся за призраком и столько времени потерял. Сан Саныч даже зримо представлял себе этого Юрочку, матерого и осторожного хищника, кого всерьез стоит опасаться. Он наверняка и подпись Александры подделал, и твердо знал, что она сына не хватится. В чем только этот секрет? Чем он ее так увлек? Не только же деньгами и мужской статью?
Александра всегда любила записывать телефоны на обоях, а если кого-то и вносила в записную книжку, то обязательно не на ту букву. Сан Саныч осмотрел обои и нашел пять телефонных номеров, рядом с которыми стояли только буквы: М. Ю. В. Их можно было расшифровать и как «мать Юрия Васильевича». Смирнов тотчас набрал его, ответил ворчливый старушечий голос:
— Чего надо? — не поздоровавшись, спросила она.
— Юрия Васильевича можно к телефону?
— А кто спрашивает?
— Я по делу. Это ведь его мама?
— Мама, мама, — недовольно проворчала она. — Так по какому делу, милок?
— Он меня просил один документик подписать, вот по этому поводу я и звоню…
— Юра завтра утром обещал быть, тогда и звони.
И она бросила трубку. Сан Саныч усмехнулся, тут же перезвонил Денису Морозову, продиктовал номер этого телефона и попросил узнать адрес.
— Я смогу это сделать только завтра, сегодня мой приятель не работает…
— Завтра так завтра.
— Ты думаешь, сын там?
— Надеюсь, — Смирнов помолчал несколько секунд, потом твердо выговорил: — Да, там!
И на следующий день утром ровно в десять ноль-ноль позвонил Денис, продиктовал адрес гражданки Ковальчук Зинаиды Петровны, проживающей по улице Лавочкина. Как уточнил Морозов, эта улица в районе метро «Речной вокзал». И если б не утренник у Сашки, на который Сан Саныч пообещал ему пойти, он бы сейчас, не раздумывая, помчался туда. Фотограф не знал, как ворвется в эту квартиру, но без сына он не уйдет, пусть для этого ему придется успокоить на некоторое время бабусю.
— Когда ты хочешь туда наведаться? — спросил Денис.
— Не знаю.
— Давай завтра? Сегодня я дежурю, а завтра с девяти утра я в твоем распоряжении.
— Одного мента сможешь надыбать?
— Запросто!
— Тогда общий сбор назначаем на завтра, на десять утра, в центре станции метро «Речной вокзал», — предложил Сан Саныч. — Нет возражений?
— Заметано! — сказал Денис.
Крикунов не солгал, пообещав через часок вернуться к Галине Вадимовне. Он еще утром договорился встретиться с начинающим актером, который подрабатывал в Бюро добрых услуг и кому достался наряд на проведение утренника в детском саду номер четыреста пятьдесят семь. Худенький, с рыжими огненными кудрями и веснушчатой круглой рожицей, он больше напоминал чертенка, нежели актера. Звали его Артем, но представился он Темой, защебетал, предложил водки и вообще вел себя галантно, покровительственно, хотя по всем приметам было видно, что квартиру он снимал, а к элементарному порядку его родители не приучили. В углу стояла целая батарея пивных и водочных бутылок, белая рубашка валялась на полу, а на тахте вместе с кучей тряпья громоздилась чугунная сковорода с остатками яичницы.
Сумма, выписанная третьекурснику «Щепки» за исполнение роли Деда Мороза, равнялась ста пятидесяти рублям. Требовалось на полтора часа занять славных деток, поводить хоровод, послушать стишки и провести несколько забавных конкурсов. Только и всего. Сергей с ходу предложил Артему триста, выдумав, что там его сынишка и он хочет доставить ему удовольствие. Студент тотчас согласился, и Крикунов выскочил, чтобы отдать деньги и забрать наряд. Он мог и убить рыжего лицедея, но передумал и решил не рисковать. Триста рублей не деньги, а убить можно будет и потом.
Он управился со всем за сорок минут, актеришка несказанно обрадовался свалившимся на него деньгам и даже отдал ему тетрадку со стишками и репризами, а Крикунов кинулся назад, дабы поскорее упасть в теплые объятия Галины, с которой познакомился полгода назад в одной фирме, где она работала заместителем главного бухгалтера. Сергей не раз чинил там оргтехнику, получал деньги, наталкиваясь на ее нежный взгляд и полуулыбку. Однажды она попросила зайти к ней домой, сказала, забарахлил видеомагнитофон, картинка идет, а звука нет. Крикунов зашел, поковырялся в магнитофоне, за пять минут восстановил звук, а еще через двадцать минут они уже лежали в постели. Потом он стал частенько забегать к ней. Влюбившаяся Галя его кормила, дарила дорогие подарки, давала денег. Он брал, ибо видел, что этим доставляет ей необыкновенную радость. Как-то, чтобы отблагодарить ее, Сергей пригласил возлюбленную в пивбар, но Галина Вадимовна пробыла там недолго: слишком было накурено. У нее же он познакомился с Норой, подругой детства, с которой, возвращаясь, и столкнулся в подъезде.
— Вы заходили к нам, Нора Натановна? — лукаво спросил он.
— Ой, здравствуй, Сережа! — заулыбалась она. — Надеюсь, ты пока здоров!
— Жив, здоров рядовой Петров! — радостно отрапортовал Крикунов, пожимая Норе руку.
— А твоя Галочка заболела! — посетовала Нора. — Я даже не стала к ней заходить. Ее всю знобит, она перепугана, лицо бледное как мел! Ты уж ее полечи, пожалуйста!
Он кивнул, остановившись у лифта. Час назад Галина Вадимовна была бодра и здорова. Значит, что-то случилось, кто-то напугал. Но кто? Кто мог прийти к ней? Нора вышла. Хлопнула дверь подъезда. Тот, кто пришел, и сейчас там, иначе бы Галя впустила подругу. Душное облако накрыло его, и он впервые испытал страх. Неужели там засада? Но как сыщики разгадали, где он скрывается? Галя лишь однажды заходила с ним в пивбар, но пробыла там недолго. Официантов наверняка допрашивали, и те могли рассказать, что он с ней у них появлялся. Однако Крикунов ни с кем ее не знакомил. Но как менты вычислили ее место жительства?
Он вышел на улицу, отыскал телефон-автомат, набрал номер благодетельницы. Она взяла трубку и, услышав его голос, сразу же спросила:
— Ты где?
— Я еще у приятеля. У тебя кто-то есть?
— Что ты сказал, я не слышу…
На свой слух Галина Вадимовна никогда не жаловалась и слышала малейший шорох в коридоре.
— У тебя кто-то есть?
— У меня?.. — Она запнулась, и Крикунов сразу же услышал чей-то шепот.
У него испарина выступила на лбу, он сжал трубку, оглянулся, словно его будку уже окружили менты. Но вокруг никого не было. Лишь приблудный пес сидел неподалеку, ожидая, что ему может что-то перепасть от звонившего.
— У меня вроде бы никого, — прошептала она. Он сразу же повесил трубку: телефон могли прослушивать и засечь место нахождения автомата.
Надо уходить. Хорошо, что догадался забрать костюм Деда Мороза. На тот случай, если его засекут и начнется погоня, тогда у него будет возможность быстро набросить на себя красную хламиду и сбить с толку ментов. Знал, чувствовал, что охота за ним уже началась.
Подкатывал холодный вечер, и требовался ночлег, убежище. Нору могут проверить. А вот об Артеме еще никто не знает. И он предлагал выпить. Что ж, стоит воспользоваться этим предложением. И заодно поесть. Завтра у него праздничный день. Он вдохнет глоток юной жизни, смахнет слезу, исчезнув из столицы надолго. А быть может, навсегда. Еще два года назад он сделал себе новый паспорт, скопил денег, договорился с пластическим хирургом из Нижнего Новгорода, который укоротит ему нос и сделает из него милого пай-мальчика. Крикунов испарится из этой жизни. Дело маньяка зависнет. И тщеславным ментам ничего не останется, как снова заняться разработкой этого фотографа Смирнова. Так Сереженька разочтется со всеми. И это будет его игра и его победа.
Восторженный и общительный Тема вырубился после второго стакана водки, внезапно рухнул на кровать и через пять минут захрапел. Крикунов этого и добивался. Стащил актеришку на пол, а сам улегся на его кровать и заснул. Наутро у рыжего горели «колосники», тело ломило от жуткой ночи на жестком и холодном полу, а Сережа чувствовал себя бодрым и выспавшимся. Он сразу же переоделся в костюм Деда Мороза, по дороге забежал в кафе, выпил крепкого кофе, рюмку коньяку и отправился в детсад.
Он не рассчитал время и прибыл за пять минут до начала утренника, обнаружив в кабинете директора сразу трех Дедов Морозов и двух милиционеров. Последние заставляли претендентов снимать колпаки и бороды, сличая их физиономии со своими фотографиями. Крикунов тут же спрятался, зайдя в соседнюю комнату воспитателей. По голосам, доносившимся из директорского кабинета, он выяснил, что в костюмы Дедов Морозов обрядились сумасшедшие родители, решив, что, чем больше их будет, тем веселее.
Но как только милиционеры убрались, Крикунов появился, предъявил свой наряд.
— Ой, а я уже испереживалась, хотела кого-то из родителей просить. Давайте начинать! У меня только короткое объявление для детей! Пойдемте!
Директриса, открывая утренник в актовом зале, радостно сообщила, что завтра в двенадцать дня, как было и запланировано, они все идут на спектакль в Театр зверей Дурова.
— Это увлекательное представление начинается в двенадцать часов дня, просьба к родителям, не опаздывать! — слащаво улыбаясь, добавила она. — Наша воспитательница Полина Антоновна будет ждать всех ребят у входа в театр!
Сереженька сразу увидел Сашу Смирнова, который держался за руку фотографа. Последний пришел также в костюме Деда Мороза и почему-то пристально посматривал на него.
«Неужели узнал?!» — точно раскаленной иглой впилось в мозг. Все-таки они не раз сталкивались. Но неподалеку стоял еще один Дед Мороз в таком же костюме, и узнать, кто скрывается за колпаком, бородой и усами, было невозможно. Лишь глаза могли выдать. Но если сейчас он начнет веселить всех, этот носатый съемщик быстро догадается, и останется лишь шепнуть одной из воспитательниц, чтобы та позвонила по «02». За час они доберутся.
Он еще обдумывал ситуацию, решая, как ему лучше поступить, паника почти никогда его не охватывала, как директриса подошла к нему и шепнула:
— Ну все, начинайте.
Она махнула рукой, отправившись к себе в кабинет, а Крикунов вдруг вспомнил, что еще целый час должен веселить детей. Почему-то, увидев фотографа, он напрочь забыл об этом. И одна эта мысль повергла его в столбняк. В зале установилась гулкая тишина, дети во все глаза смотрели на него, ожидая чуда, и надо-то было сказать всего несколько дурацких фраз: «Здравствуйте, дети! Как я рад вас всех видеть здоровыми, не чихающими, прыгающими и поющими… А почему мы не прыгаем? Почему не поем?!» — так было записано в клетчатой тетрадочке Артема, и Сергей на всякий случай их запомнил, но произнести почему-то не смог. Язык внезапно онемел, внутри образовалась странная пустота, в которой звук не вибрировал, а камнем падал вниз, в пропасть. Прошло секунд семь мертвой, давящей тишины, маньяк готов был сбежать из детсада, как вдруг старший Смирнов выдвинулся вперед и задорно выкрикнул:
— Ну-ка встанем в тесный, дружный круг, поведем-ка хоровод, развеселый мой народ! И… — Сан Саныч махнул рукой воспитательнице, сидевшей за пианино, та заиграла бравурный марш, дети двинулись вокруг елки, сделали круг, и пианистка тут же заиграла «В лесу родилась елочка».
Фотограф запел первый, легко, напевно, за ним хором подхватили остальные, веселье началось, двинулся хоровод, замигали огоньки на хвойных ветках, родители, стоявшие у стен, умиленно заулыбались, разглядывая своих чад.
Крикунов был так раздавлен, смят, повержен этой мерзкой подачкой, выручкой весельчака фотографа, что сжал пальцы в кулаки и еле удержался, чтобы не накинуться на этого ненавистного благодетеля. Ему очень захотелось так и сделать: подойти, полоснуть и уйти. И ничто бы его не остановило. Поднялась бы жуткая паника, а под дикие вопли и бабьи крики можно легко и незаметно ускользнуть. Он так и собирался покончить с этим мерзавцем, но в самый последний момент в зале снова появились два милиционера, и пора было смываться. Ибо два этих губастых рязанских увальня еще через минуту сообразят, что в зале уже не два, как при утреннем досмотре, а почему-то три Деда Мороза и что третьего они не проверяли. Тут уж эти губастые вцепятся в него клещами. Не отлипнут. Соскучились от безделья, да и жажда подвигов задницу жжет.
На его счастье, нервишки не выдержали у фотографа, который и бросился на амбразуру. Он узнал Крикунова и его ярости испугался. Прочитав стишки и спев вместе с детьми песенку про елочку, тот вдруг стал показывать фокусы: вытаскивать из ушей ленты серпантина, а из рукавов надутые разноцветные шары и подбрасывать их вверх. Дети заревели от восторга, принялись их ловить, и Крикунов, присев на корточки, оказавшись одного роста с малышами, скромными детскими шажками двинулся в коридор. Маленькая девочка, заметив это, заулыбалась, захлопала в ладоши, словно Дед Мороз собирался с ней поиграть.