Маколей спросил:
— И кто же ее убил?
— Не знаю. Гил так и не сказал мне.
— А ваш брат часто с ним виделся?
— Не знаю. Говорит, что виделся.
— А что-нибудь говорилось о… ну, об этом… Нунхайме?
— Нет. Ник меня уже спрашивал. Он больше ничего не говорил.
Я просигналил Норе глазами. Она поднялась и сказала:
— Пойдем в другую комнату, Дороти. Пусть мужчины займутся своими делами.
Дороти вышла вслед за Норой, неохотно, но всё же вышла.
Маколей сказал:
— Она подросла — есть на что посмотреть. — Он кашлянул: — Надеюсь, твоя жена не…
— Забудь. Нора все понимает. Ты начал говорить о разговоре с Винантом.
— Он позвонил сразу после того, как ушла полиция, и сказал, что видел объявление в «Таймс» и хочет знать, чего мне надо. Я сказал, что ты не очень рвешься впутываться в его проблемы и даже близко к ним не подойдешь, пока с ним сначала все не обговоришь, ты же так сказал. Мы с ним договорились о встрече сегодня вечером. Потом он спросил о Мими, и я сказал, что виделся с ней раз или два после ее возвращения из Европы и с дочерью тоже. А потом он сказал: «Если моя жена попросит денег, дайте ей любую сумму в пределах разумного».
— Ни черта себе! — сказал я.
Маколей кивнул:
— И я подумал то же самое. Я спросил его, зачем это, а он ответил, что читал утренние газеты и убедился, что она была не сообщницей Роузуотера, а жертвой его обмана, и у него будто бы есть основания считать, что к нему, Винанту, она настроена благожелательно. Я начал понимать, что у него на уме, и сказал ему, что она уже передала и нож и цепочку в полицию. И угадай, что он на это ответил?
— Сдаюсь.
— Он немного помолчал — заметь, немного, — а затем спокойненько так спросил: «А, вы о той цепочке с ножичком, которую я оставил Джулии, чтобы снесла в ремонт?»
Я расхохотался:
— А ты что сказал?
— Я растерялся. Прежде чем я успел придумать, что ответить, он сказал: «Однако мы все это можем обсудить, если встретимся сегодня». Я спросил его, где и когда, он сказал, что позвонит мне, так как пока не знает, где будет сам. Он позвонит мне домой в десять. Все это он проговорил как-то сбивчиво, торопливо, хотя поначалу мне показалось, что у него уйма времени. Я хотел задать ему кой-какие вопросы, но он совсем заспешил, повесил трубку, а я позвонил тебе. Ну, по-прежнему убежден в его невиновности?
— Уже меньше, — подумав, ответил я. — Ты уверен, что он позвонит в десять?
Маколей пожал плечами:
— Откуда мне знать?
— Тогда на твоем месте я не стал бы беспокоить полицию, пока мы не отловим нашего бесноватого и не сможем передать его им.
Эта твоя история вряд ли внушит им пламенную любовь к тебе, и даже если они тебя сразу же не кинут в каталажку, они наделают тебе кучу неприятностей, если Винант от нас сегодня ускользнет.
— Понимаю, но так хотелось бы свалить эту обузу с плеч долой.
— Еще несколько часов погоды не сделают, — сказал я. — В разговоре кто-нибудь из вас упомянул о том, как он не пришел на встречу в «Плаза»?
— Нет. У меня не было возможности спросить. Ладно, если говоришь подождать — подождем, но…
— Подождем хотя бы до вечера, пока он не позвонит — если, конечно, позвонит. А потом уж будем решать, приглашать полицию или нет.
— По-твоему, он не позвонит?
— Не слишком верится, — сказал я. — На прошлую встречу с тобой он не явился, а как заюлил, как только узнал, что Мими сдала цепочку! Нет, особого оптимизма не испытываю. Хотя посмотрим. Я, пожалуй, подъеду к тебе домой к девяти, так?
— Приезжай к обеду.
— Не смогу, но постараюсь быть как можно раньше, на тот случай, если он даст о себе знать раньше назначенного. Нам ведь придется действовать расторопно. Где ты живешь?
Маколей дал мне свой адрес в Скарсдейле и поднялся:
— Передай от меня миссис Чарльз наилучшие пожелания и благодарность… Да, кстати, я надеюсь, ты правильно понял мои вчерашние слова относительно Гаррисона Квинна. Я ведь только и хотел сказать, что имел несчастье следовать его советам на бирже. У меня и в мыслях не было намекать, что тут что-то такое… ну, ты понимаешь… или что он вообще не может кому-то сделать деньги.
— Понятно, — сказал я и позвал Нору.
Они с Маколеем пожали друг другу руки, обменялись любезностями, он немного повозился с Астой, сказал:
— Постарайся быть как можно раньше, — и откланялся.
— Вот тебе и весь хоккей, — сказал я, — если только не подыщешь кого-нибудь, с кем пойти.
— Я что-нибудь пропустила? — спросила Нора.
— Не очень много. — Я рассказал ей то, что услышал от Маколея. — Только не спрашивай меня, что я об этом думаю. Не знаю. То есть я знаю, что Винант ненормальный, но ведет он себя не как безумец и не как убийца.
Он ведет себя как человек, затеявший какую-то игру, и что это за игра — одному Богу известно.
— Я думаю, — сказала она, — что он кого-то хочет выгородить.
— Почему ты не считаешь, что он сам и убил?
Она изумилась:
— Потому что ты так не считаешь. Я сказал, что довод ее неотразим. — И кто же этот кто-то?
— Пока не знаю. Только не смейся надо мной — я много об этом думала. Это не может быть Маколей, потому что Винант его самого использует, чтобы выгородить кого-то там еще и…
— Это не могу быть я, — высказал я предположение, — потому что меня он тоже порывается использовать.
— Правильно, — сказала она. — И еще, по-моему, если ты будешь издеваться надо мной, а потом окажется, что я вычислила убийцу раньше тебя, выглядеть ты будешь довольно глупо. Это не могут быть ни Мими, ни Йоргенсен, потому что на них он пытался бросить подозрение, и это не может быть Нунхайм, потому что он сам убит и, скорее всего, тем же человеком, да и, кроме того, сейчас уже нет смысла его выгораживать. И это не может быть Морелли, потому что Винант ревновал его к Джулии и у них была ссора. — Она недовольно посмотрела на меня: — Тебе надо было бы побольше разузнать об этом толстяке, которого называли Воробышком, и об этой рыжей бабище.
— А как насчет Дороти и Гилберта?
— Я хотела у тебя спросить. По-твоему, у него к ним сильное отцовское чувство?
— Нет.
— Не расхолаживай меня, — сказала она. — Вообще-то, зная их, трудно предположить, что преступник — кто-то из них. Но я попыталась отбросить все личные чувства и придерживаться логики. Вчера перед сном я составила список всех…
— Немного логики — это лучшее средство от бессонницы, все равно что…
— Не задавайся. У самого пока что все идет не сказать чтобы очень уж блестяще.
— Я ничего дурного не хотел сказать, — сказал я и поцеловал ее. — Так вот это и есть новое платье?
— Меняешь тему, жалкий трус?
XXVII
Сразу после полудня я отправился к Гилду и, как только мы обменялись рукопожатиями, перешел в атаку:
— Я не привел с собой адвоката. Решил, что произведу лучшее впечатление, если приду один.
Он наморщил лоб и сокрушенно покачал головой, словно я его крепко обидел.
— Не было ничего такого, — сказал он смиренно.
— Слишком даже было.
Он вздохнул:
— Кто бы мог подумать, что и вы ошибетесь так, как ошибаются многие, считая, что мы… Вы-то знаете, мистер Чарльз, нам же нужно отработать все варианты.
— Знакомые слова. Итак, что вы хотите знать?
— Единственное, что я хочу знать: кто убил ее. И его.
— Попробуйте спросить Гилберта.
Гилд надул губы:
— Почему именно его?
— Он заявил своей сестре, что знает, кто убийца. Будто бы узнал от Винанта.
— Вы хотите сказать, что он виделся с отцом?
— Она утверждает, что он это говорил. Спросить его самого у меня не было случая.
Он скосил на меня свои водянистые глаза:
— Мистер Чарльз, какая именно там расстановка сил?
— В семействе Йоргенсенов? Вы, наверное, знаете не хуже моего.
— Не знаю, — сказал он, — и это факт. Скажем, эта миссис Йоргенсен. Что она такое?
— Блондинка.
Он мрачно кивнул:
— У-гу. И это все, что мне известно. Но слушайте, вы же их давно знаете, и, судя по ее словам, у вас с ней…
— У меня с ее дочерью, — сказал я. — А также у меня с Джулией, у меня с миссис Астор. Я вообще по женской части хват.
Он поднял руку:
— Я не говорю, что верю каждому ее слову, и нечего злиться. Извините, но у вас неверная позиция. Вы ведете себя так, будто считаете, что мы только и стараемся во что бы то ни стало все спихнуть на вас. А это совсем не так, абсолютно не так.
— Может быть, но с самого прошлого раза вы ведете со мной двойную игру и…
Он воззрился на меня своими немигающими бесцветными глазами и спокойно сказал:
— Я фараон. У меня своя работа.
— Согласен. Вы мне велели прийти сегодня. Что вам угодно?
— Я не велел. Я просил.
— Пусть так. Что вам угодно?
— Не надо мне этого, — сказал он. — Ничего мне такого не надо. До сих пор мы говорили без обиняков, и мне, так сказать, хотелось бы продолжить в том же духе.
— Вы же первый начали.
— Не уверен, что это факт. Слушайте, мистер Чарльз, а вы-то можете поклясться или просто честно сказать, всегда ли вы мне все выкладывали до конца?
Говорить «да» было бессмысленно — он бы все равно не поверил. Я сказал:
— Практически.
— Да, практически, — проворчал он, — все только и говорят мне правду «практически». Эх, найти бы такого непрактического сукиного сына, который бы этот обычай поломал к чертям!
Я мог только посочувствовать ему, я понимал его состояние.
— Может быть, никто из тех, кого вы нашли, не знает всей правды?
Он посмотрел неприязненно:
— Похоже на то, да? Слушайте, мистер Чарльз, я говорил со всеми, кого смог найти. Найдете мне еще кого-нибудь — и с ними поговорю. Вы подумали о Винанте? А о том, что у нас весь отдел работает день и ночь, лишь бы отловить его, вы не подумали?
— Есть ведь сын, — выдвинул я предположение.
— Есть ведь сын, — согласился он и тут же позвал Энди и еще смуглого кривоногого субъекта по фамилии Клайн. — Подать мне сюда этого щенка Винанта-младшего. Я желаю с ним поговорить. — Они вышли. Он сказал: — Видите, до чего мне охота с людьми пообщаться?
Я сказал:
— У вас, похоже, сегодня нервишки пошаливают. Йоргенсена из Бостона везете?
Он пожал своими мощными плечами:
— Мне его рассказ кажется правдивым. Не знаю. Может, поделитесь впечатлением, как он вам покажется?
— Разумеется.
— Сегодня я действительно немного на взводе, — сказал он. — Ночью глаз не сомкнул. Собачья жизнь. Сам не понимаю, с какой стати я за нее так цепляюсь.
Может же человек завести клочок земли, проволокой огородиться, чернобурок каких-нибудь заиметь и… Ладно, в общем, когда вы в двадцать пятом Йоргенсена спугнули, он, по его словам, бежал в Германию, бросив тут жену в незавидном положении, об этом он, правда, особенно не распространялся. Изменил имя, чтобы вам труднее было его найти. По той же причине он боялся работать по специальности — он себя называет технологом или что-то вроде того. В общем, особенно разжиться ему было не с чего. Он утверждает, что прирабатывал где мог, но, насколько я мог понять, главным образом он, так сказать, жиголировал, если вам ясно, что это значит. Только дамочек с тугими кошелечками ему перепадало не так уж много. Короче, году в двадцать седьмом — двадцать восьмом попадает он в Милан — это город такой в Италии — и там вычитывает в парижской «Геральд», что Мими, недавно разведенная жена Клайда Миллера Винанта, прибыла в Париж. В лицо он ее не знает, она его тоже, однако он в курсе, что это сногсшибательная блондинка, любит мужчин и всякие увеселения и что по части мозгов у нее небогато. Он, стало быть, вычисляет, что ей при разводе перепали кой-какие денежки Винанта, смотрит на это дело так, что, сколько бы он из нее ни выкачал, все равно выйдет не больше той суммы, на которую его нагрел Винант. То есть он всего лишь вернет себе часть того, что ему и так причитается. Тогда он наскребает на билет до Парижа и отправляется туда. Пока все нормально?
— Вроде бы.
— Вот и мне так показалось. В общем, он без особых проблем знакомится с ней в Париже — то ли сам знакомство заводит, то ли кто-то его знакомит, то ли еще как. А дальше все еще проще: она влюбляется в него по уши — как он выразился, втрескалась. И вот, глазом моргнуть не успеешь, она уже на корпус впереди него и начинает подумывать, как бы за него замуж выскочить. Естественно, он не очень старается отговорить ее. Вместо алиментов она получила от Винанта единовременную сумму — двести тысяч монет. Боже ж мой! — так что с ее замужеством никакие выплаты не прекращаются. И стало быть, он может по локоть запустить ручки в ее сундук с денежками. В общем, так у них все и вышло. Он утверждает, что свадьба была ненастоящая: где-то в горах, которые будто бы есть между Испанией и Францией, обряд совершал испанский священник на земле, которая на самом деле принадлежит Франции. То есть получается, что брак из-за этого недействителен, хотя лично мне кажется, что он просто-напросто хочет отвертеться от статьи за двоеженство.
Самому-то мне плевать, так оно или не так. Суть в том, что он запустил руки в ее денежки и не вынимал, пока там хоть что-то было. И представьте, утверждает, что все это время она и не ведала, что он вовсе не Кристиан Йоргенсен, ее парижское приобретение, а кто-то другой. И не знала этого до того самого момента, когда мы накрыли его в Бостоне. Как, все еще похоже на правду?
— Еще похоже, — сказал я. — Только вот свадьба эта, как вы уже заметили… Впрочем, даже и тут он, возможно, не врет.
— Угу, да и какое это имеет значение? Стало быть, настают холода, а пачка денег все тощает, и он уже готов удариться в бега, прихватив все, что осталось, и вдруг она говорит, что, может, им вернуться в Америку и немного тряхануть Винанта. Он считает, что если это возможно, то было бы совсем неплохо, а она считает, что возможно. И вот они садятся на корабль и…
— Здесь во всей этой истории появляются трещинки, — сказал я.
— С чего вы взяли? Он не собирается ехать в Бостон, где у него осталась первая жена. Он не намерен попадаться на глаза тем немногим, которые знали его, включая в первую очередь Винанта. К тому же кто-то сказал ему, что есть такая штука, как срок давности, и по истечении семи лет все обстоит просто замечательно. Он не считает, что идет на большой риск. Долго здесь засиживаться они не собираются.
— Все равно мне эта часть истории не нравится, — настаивал я. — Но продолжайте.
— Итак, на второй день пребывания здесь, пока они все еще пытаются найти Винанта, ему не повезло. Он нос к носу сталкивается с подругой первой жены, Ольгой Фентон, прямо на улице, и она его узнает. Он пробует заговорить ей зубы, чтобы не сообщала жене, и ему-таки удается задержать это дело на пару дней. Целый роман сочинил, прямо как в кино, — ну и воображение же у этого парня, скажу я вам! Однако долго дурачить ее у него не выходит, она идет к своему духовнику и все ему выкладывает и спрашивает, как ей надо поступить. Он говорит, что надо сообщить жене. Так она и поступает и при следующей встрече с Йоргенсеном говорит ему об этом. Он сматывается в Бостон, чтобы постараться помешать жене поднять шум. Там мы его и задерживаем.
— А его поход в ломбард? — спросил я.
— Вписывается. Он говорит, что поезд на Бостон отходил через несколько минут, а денег у него при себе не было и времени зайти за ними тоже, не говоря уж о том, что не сильно ему хотелось столкнуться со второй женой, пока не утихомирит первую. Ко всему банки были закрыты, и он заложил часы. Мы проверили, все сходится.
— Часы вы видели?
— Можно и взглянуть. А что?
— Просто размышляю. Вы уверены, что они никогда не болтались на другом конце той цепочки, которую вам передала Мими?
Он выпрямился:
— Боже! — Потом с подозрением покосился на меня и спросил: — Вы об этом знаете что-нибудь или же…