Я пошел в спальню, ибо ночевал в гостиной, к телефону. Дороти крепко спала. Я буркнул в трубку:
— Алло.
Маколей сказал:
— До обеда еще далеко, но мне надо срочно с тобой повидаться. Можно прийти?
— Конечно. Приходи к завтраку.
— Я уже завтракал. Ты тоже перекуси, а я буду через пятнадцать минут.
Дороти чуть-чуть приоткрыла глаза, сонным голосом изрекла:
— Поздно уже, — перевернулась на другой бок и забылась сном.
Я плеснул холодной водой на лицо, на руки, почистил зубы, причесался и вернулся в гостиную.
— Он сейчас придет, — сообщил я Норе. — Он уже завтракал, но лучше закажи для него кофе. А я желаю куриной печенки.
— Я на ваш банкет приглашена или…
— Конечно. Ты ведь знакома с Маколеем? Неплохой парень. Меня ненадолго прикомандировали к его отряду под Во, а после войны мы разыскали друг друга. Он мне пару дел подбросил, включая и Винанта. А как насчет по маленькой, горлышко промочить?
— Почему бы тебе сегодня не побыть трезвым?
— Не затем мы приехали в Нью-Йорк, чтобы ходить трезвыми. Хочешь сегодня на хоккей?
— Вполне.
Она налила мне стаканчик и пошла заказывать завтрак. Я просмотрел утренние газеты. Там писали о том, что Йоргенсена задержала бостонская полиция, и об убийстве Нунхайма, но больше места занимали новейшие обстоятельства «гангстерской войны в Хелл-Китчен» (такое название придумали в бульварных газетках), арест «принца Майка» Фергюссона и интервью с загадочным Джефси, участником переговоров с похитителями сына Линдберга.
Маколей и коридорный, который привел Асту, прибыли одновременно. Маколей понравился Асте: в его ласках чувствовалась твердая рука, а всяких нежностей она не любила.
В то утро у него заметно проступили складки вокруг рта и щеки утратили румянец.
— Откуда у полиции эта новая линия? — спросил он. — Они считают… — Он остановился, потому что вошла Нора. Она уже оделась.
— Нора, это Герберт Маколей, — сказал я. — Моя жена.
Они пожали друг другу руки, и Нора сказала:
— Ник распорядился, чтобы я заказала для вас только кофе. Может быть…
— Нет, спасибо. Я только что позавтракал.
Я сказал:
— Так что насчет полиции?
Он замялся.
— Норе известно практически все, что известно мне, — заверил его я. — Так что если это не что-нибудь такое…
— Нет-нет, ничего такого, — сказал он. — Только ради самой же миссис Чарльз. Не хотелось бы давать ей повод тревожиться.
— Тогда выкладывай. Ее тревожит только то, чего она не знает. Так что за новую линию взяла полиция?
— Сегодня утром ко мне зашел лейтенант Гилд, — сказал он. — Сначала он показал мне обрывок цепочки от часов с ножичком. Он спросил, не видел ли я ее раньше. Я ответил, что, кажется, видел похожую у Винанта. Тогда он спросил, могла ли она каким-нибудь образом попасть к кому-то другому. И после всяких околичностей я начал понимать, что под кем-то другим он понимает либо тебя, либо Мими. Я сказал ему: а как же, Винант, мол, мог передать ее любому из вас, ее можно было выкрасть, или найти на улице, или получить от кого-нибудь, кто выкрал или нашел на улице, или от кого-нибудь, кому Винант ее дал. Можно было бы и другими путями заполучить. Но тут он понял, что я его дурачу, и не дал мне распространяться про эти другие пути.
На щеках Норы проступили пятна, а глаза потемнели:
— Вот идиот!
— Ну-ну, успокойся, — сказал я. — Может быть, надо было предупредить тебя: он гнул в эту сторону еще вчера. По всей видимости, это моя добрая старая подружка Мими его слегка подначила. А на что еще он свой прожектор навел?
— Он интересовался… В общем, он спросил: «Как по-вашему, Чарльз и эта девчонка Вулф и в последнее время крутили роман или это для них уже пройденный этап?»
— Узнаю ручку нашей Мими, — сказал я. — И что ты ему ответил?
— Я сказал ему, что не знаю, крутили ли вы роман в «последнее время», поскольку не знаю, что вы его вообще когда-либо крутили, и напомнил ему, что ты уже много лет в Нью-Йорке не живешь.
Нора спросила меня:
— А роман-то был?
Я сказал:
— Намекаешь, что Мак врет? Так что он на это ответил?
— Ничего. Он спросил меня, считаю ли я, что Йоргенсен знал про тебя и Мими, а когда я спросил, что именно про тебя и Мими, он обвинил меня в том, что я прикидываюсь дурачком, он так и выразился. Так что в этом вопросе мы далеко не ушли. Он также интересовался, где и когда я тебя видел — с точностью до дюйма и секунды.
— Очень мило, — сказал я. — Алиби у меня никудышное.
Официант принес завтрак. Пока он накрывал на стол, мы поговорили о том о сём.
Когда он ушел, Маколей сказал:
— Тебе нечего бояться: я твердо решил сдать Винанта полиции. — Произнес он это, однако не очень твердо и даже с некоторой растерянностью.
— А ты уверен, что это его рук дело? Я так не уверен. Он просто сказал:
— Я знаю. — Он прокашлялся: — Даже если бы был один шанс из тысячи, что я ошибаюсь, а такого шанса нет, то он же все равно безумен, Чарльз Он не должен гулять на свободе.
— Наверное, это правильно, — начал я, — и если ты твердо знаешь…
— Я знаю, — повторил он. — Я видел его в тот день, когда он убил ее, и получаса не прошло после убийства, хотя я не знал, что она убита. Я… словом, теперь я это знаю.
— Ты с ним встретился в конторе Германна.
— Что?
— Предполагается, что в этот день, примерно с трех до четырех, ты находился в конторе человека по фамилии Германн на Пятьдесят седьмой улице. По крайней мере, так мне сказали в полиции.
— Правильно, — сказал он. — То есть правильно, что у них именно такие сведения. А на самом деле было так: после того как в «Плаза» я не смог найти ни Винанта, ни каких-либо вестей о нем и столь же безрезультатно звонил к себе в контору и к Джулии, я махнул на это дело рукой и пошел пешком к Германну. Это горный инженер, мой клиент. Я тогда как раз кончил составлять для него свидетельство о регистрации акционерного общества, и туда понадобилось внести кой-какие поправки. Когда я дошел до Пятьдесят седьмой, я вдруг почувствовал, что за мной следят, тебе это ощущение, конечно, знакомо.
Не знаю, с какой стати кому-то потребовалось следить за мной, но я как-никак адвокат, и какие-то причины для слежки могли быть. Во всяком случае, я решил удостовериться, повернул на Пятьдесят седьмую в восточном направлении, дошел до Мэдисон — и так в точности и не определил. Крутился там какой-то бледный коротышка, которого, как мне показалось, я видел возле «Плаза». Быстрее всего это можно было выяснить, взяв такси. Так я и поступил и сказал шоферу, чтобы ехал на восток. Движение было слишком оживленное, и я не смог увидеть, взял ли такси этот коротышка или еще кто-нибудь после меня. Поэтому я попросил повернуть на юг по Третьей, снова на восток по Пятьдесят шестой и снова на юг по Второй авеню. И к этому времени я был почти уверен, что за нами следует желтое такси. Ясное дело, мне было не разглядеть, сидит ли там мой коротышка, расстояние было слишком большое. А на следующем перекрестке, где мы остановились на красный, я увидел Винанта. Он был в такси, идущем на запад по Пятьдесят пятой улице. Естественно, это меня не очень удивило: мы были всего в двух кварталах от дома Джулии, и я посчитал само собой разумеющимся, что она не захотела, чтобы я узнал, что он был у нее, когда я звонил, а что сейчас он едет к «Плаза» на встречу со мной. Пунктуальностью он никогда не отличался. Поэтому я сказал шоферу повернуть на запад, но на Лексингтон-авеню — мы шли позади него на полквартала — такси Винанта повернуло на юг. «Плаза» была совсем в другой стороне, да и моя контора тоже. Короче, я послал его ко всем чертям и снова начал высматривать такси, которое меня преследовало, но оно исчезло. Всю дорогу к Германну я поглядывал назад, но не заметил никаких признаков того, что за мной кто-то следует.
— В какое время ты увидел Винанта?
— В пятнадцать — двадцать минут четвертого, скорее всего. Когда я приехал к Германну, было без двадцати четыре, а прошло, по-моему, минут двадцать — двадцать пять. В общем, секретарша Германна, Луиза Джейкобс, я как раз с ней был, когда мы вчера вечером встретились, сказала мне, что он весь день сидит на совещании, но наверное, через несколько минут освободится. Так оно и было, все наши вопросы мы решили минут за десять — пятнадцать, и я отправился к себе.
— Я так понимаю, что ты был не настолько близко к Винанту, чтобы разглядеть, взволнован ли он, есть ли на нем цепочка, пахнет ли от него порохом и тому подобное.
— Естественно. Я увидел только пролетевший мимо профиль, но не подумай, что я не уверен. Это был точно Винант.
— Не сомневаюсь. Продолжай, — сказал я.
— Он больше не звонил. Я уже час как вернулся, когда позвонили из полиции — Джулия погибла. Ты должен понять, что я и не думал, будто ее убил Винант, ни на минуту. Сам-то ты до сих пор уверен, что это не он. Поэтому, когда я приехал в участок, и мне там стали задавать вопросы, и я понял, что они подозревают его, я сделал то, что сделали бы для своих клиентов девяносто девять адвокатов из ста: я не сказал им, что видел его поблизости от места убийства примерно в то время, когда оно, скорее всего, было совершено. Я сказал им то же самое, что и тебе: о назначенной встрече с ним и о том, что она не состоялась. И еще я дал им понять, что направился к Германну прямо из «Плаза».
— Это все вполне можно понять, — согласился я. — Не было смысла ничего говорить, пока ты не выслушал его объяснений по поводу случившегося.
— Именно, но загвоздка в том, что его объяснений я так и не услышал. Я ждал, что он появится, позвонит или еще как-то даст о себе знать, но он молчал, и только во вторник я получил это письмо из Филадельфии, а в нем ни слова о том, почему он не встретился со мной в пятницу, и ни слова о… Впрочем, ты же видел письмо. Как оно тебе?
— То есть похоже ли, что его писал убийца?
— Да.
— Не особенно, — сказал я. — Это примерно то, что от него можно было ожидать, если он не убивал: никакого особого беспокойства о том, что полиция подозревает его, точнее, беспокойство есть как раз в той мере, в какой эта история может помешать его работе. Здесь же пожелание, чтобы все выяснили, не причиняя ему неудобств. В целом не слишком толковое письмо, если представить, что его написал бы кто-то другой. Однако тому типу бестолковости, который присущ именно Винанту, письмо вполне соответствует. Я очень даже представляю себе, как он отправляет это письмо, даже и не подумав о том, что ему надо бы как-то объяснить свои действия в день убийства. Насколько ты уверен в том, что, когда ты с ним столкнулся, он выходил от Джулии?
— Теперь уверен вполне. Вначале я посчитал это вероятным. Потом подумал, что он мог ехать и из мастерской. Она на Первой авеню, всего в нескольких кварталах оттого места, где я его увидел.
Хотя там и заперто с того времени, как он уехал, мы в прошлом месяце возобновили аренду, чтобы все было готово к его возвращению, и он вполне мог заехать туда в тот день. Полиция не нашла ничего подтверждающего, что он был там или что не был.
— Я хотел спросить: поговаривают, будто он бороду отпустил. Так?…
— Нет. Всё то же длинное костлявое лицо, те же клочковатые полуседые усы.
— И еще — вчера убили одного, Нунхайма, маленького роста…
— К этому и подхожу.
— Я подумал о том коротышке, который, по твоим словам, следил за тобой.
Маколей пристально посмотрел на меня:
— Хочешь сказать, что это мог быть Нунхайм?
— Не знаю, самому интересно.
— И я не знаю, — сказал он. — В жизни не видел Нунхайма, насколько…
— Он был очень маленького роста, не больше пяти футов трех дюймов, и весил, пожалуй, не более ста двадцати фунтов. Бледный, темные волосы, близко посаженные глаза, большой рот, длинный висячий нос, лопоухий, вид жуликоватый.
— Вполне мог быть и он, — сказал Маколей, — хотя я и не сумел его хорошенько разглядеть. Думаю, в полиции мне позволили бы взглянуть на него. — Он пожал плечами: — Правда, сейчас это уже не имеет значения. Так о чем я? Ах да, о том, что я так и не смог связаться с Винантом. Это ставит меня в неловкое положение, поскольку полиция явно считает, что я поддерживаю с ним связь. Ты ведь тоже так думал, а?
— Да, — признался я.
— И ты тоже, как и полиция, подозревал, что я-таки с ним встретился в день убийства — или в «Плаза», или позже.
— Это представлялось мне вполне возможным.
— Да. И конечно, ты был отчасти прав. Я все же видел его, причем видел в таком месте и в такое время, что у полиции не оставалось бы и тени сомнения в его виновности. И вот, солгав неосознанно и косвенно, я продолжал лгать прямо и намеренно. В тот день Германн был на совещании и не мог знать, сколько времени я прождал его. Луиза Джейкобс — мой близкий друг. Не вдаваясь в детали, я сказал ей, что она может помочь мне и помочь моему клиенту, подтвердив, что я прибыл туда в одну-две минуты четвертого, и она весьма охотно согласилась.
Чтобы у нее не было неприятностей, я сказал ей, что в случае, если что-нибудь пойдет не так, она всегда может заявить, что точно не заметила, когда я приехал, но что на следующий день я невзначай заметил при ней, что прибыл именно в это время, и у нее не было никаких оснований для сомнений. Иначе говоря, все свалить на меня. — Маколей сделал глубокий вдох. — Теперь все это не имеет значения. Важно то, что сегодня утром я получил известие от Винанта.
— Еще одно дурацкое письмо? — спросил я.
— Нет, он звонил. Я с ним договорился о встрече сегодня вечером — со мной и с тобой. Я сказал ему, что ты ничего не станешь делать для него, пока с ним не увидишься, и он пообещал встретиться с нами сегодня. Разумеется, я намерен привести полицию — у меня больше нет никаких оснований его все время выгораживать. Я могу добиться для него оправдания на почве невменяемости и отправить его в сумасшедший дом. Это все, что я могу сделать, и большего делать не хочу.
— Полицию ты уже известил?
— Нет. Он позвонил как раз после того, как они ушли. В любом случае я хотел сначала встретиться с тобой. И сказать, что я не забыл, чем я тебе обязан и…
— Пустяки, — сказал я.
— Нет. — Он обратился к Норе: — Вряд ли он когда-нибудь рассказывал вам, что спас мне жизнь в воронке от снаряда под…
— Он ненормальный, — сказал я ей. — Просто он выстрелил в одного типа и промазал, а я выстрелил и не промазал — вот и все дела. — Я снова обратился к нему: — А может, полиция немного подождет? Допустим, мы с тобой встретимся с ним и послушаем, что он может сказать. Если мы убедимся, что он и есть убийца, мы можем скрутить его и начать свистеть — в завершение нашего свидания.
Маколей устало улыбнулся в ответ:
— Сомневаешься до сих пор, верно? Что же, я готов поступить и так, если тебе угодно, хотя, по-моему, это… Но может быть, ты изменишь свое мнение, когда я расскажу, о чем мы говорили с Винантом?
Зевая, вошла Дороти в Нориной ночной рубашке и ее же халате. И то и другое было ей явно велико. Увидев Маколея, она сказала:
— Ой! — а потом, узнав его: — Ой, здравствуйте, мистер Маколей. Не знала, что вы здесь. Об отце есть что-нибудь?
Он посмотрел на меня. Я покачал головой. Он сказал:
— Пока нет, но может быть, сегодня будет.
Я сказал:
— А у Дороти есть — из вторых рук, правда. Расскажи Маколею о Гилберте.
— То есть… то есть об отце? — смущенно спросила она, глядя в пол.
— О ком же еще? — сказал я.
Она вспыхнула и с упреком посмотрела на меня, а затем выпалила Маколею:
— Гил виделся вчера с отцом, и он ему сказал, кто убил Джулию Вулф.
— Что?
Она энергично кивнула четыре или пять раз подряд.
Маколей озадаченно посмотрел на меня.
— Это не обязательно было так, — пояснил я. — Это со слов Гилберта.
— Понимаю. Значит, ты считаешь, он мог?…
— Ты ведь не так много общался с этой семейкой, с тех пор, как вся эта история закрутилась?
— Нет.
— Сильное впечатление. Они все, по-моему, помешаны на сексе — он им в головы ударил. Они все начитались…
Дороти гневно сказала:
— Вы ужасный человек, по-моему. Я так стараюсь…
— С чего тебя так разобрало? — требовательно спросил я. — В этот раз я даю тебе послабление: я готов поверить, что Гил действительно рассказал тебе все это. Не жди от меня слишком многого сразу.