И действительно, словно прослышав про его догадку либо по какому другому знаку, грустная музыка наверху резко оборвалась, раздался стук упавшего на паркет стула, и вниз по лестнице, прыгая через несколько ступенек, пронеслось женское создание в белом.
– Осторожно! – расступились все.
– Осторожно! – испугался и Странников, вырвался от Глазкина и раскрыл объятия, ибо безумное существо неслось прямо на него.
– Ах! – замер зал и все на лестнице. Странников зажмурил глаза, приготовившись к неизбежному столкновению. Но волновались зря: девица удачно рассчитала траекторию пируэта и пушинкой упала ему на грудь.
Сцена впечатлила и поразила. Всё затихло. Забылись дерзость, внезапность, испуг, никто не подумал о нахальстве, всех поразили расчёт, интрига, а главное – удивительный финал. Слетевшая птицей с лестницы девица была пластична и легка, Странников даже не качнулся, её рука между тем обвила его шею, и лёгкие волосы разметались на груди. Нежный поцелуй в щёку не смутил секретаря, повидавшего многое и пережившего не такое.
Если бы окружающие не знали обоих, не видели, что рядом улыбался жених, можно было бы подумать о разном. Но не успели нечистые мыслишки зародиться в самых испорченных мозгах, как Задов пробасил с лицом ликующего режиссёра:
– Вот и свершилось! Вот и явилась к нам долгожданная прима-балерина. – Он схватил девицу за руку и, поцеловав, упал на колено. – Павлине гип-гип-ура! Ура! Ура!
И зал мужскими голосами трижды повторил за ним эти возгласы, впрочем, ничего совершенно не понимая.
А артист продолжал:
– Господа! Поздравляю всех с рождением новой актрисы! Как я уговаривал её! Как я ходил за ней по пятам, клянча и унижаясь! Но этот жестокий страж!.. – Задов ткнул пальцем в грудь прокурора. – Этот жёстокий тиран был против! Любуйся, публика, и трепещи! Какой талант едва не был зарыт в землю!
Странников озирался, не совсем уютно чувствуя себя в уготовленной ему роли, и бросал колкие взгляды на приятеля. Глазкин пыжился, вздымая грудь, и как ни в чём не бывало улыбался обрушившимся со всех сторон аплодисментам. Счастьем пылало и лицо Павлины. А ещё через мгновение все бросились в банкетный зал наполнять бокалы брызжущим в потолок шампанским. Никто и не заметил в этой толчее у рояля успевшего прикрыться тяжёлой портьерой нового военного комиссара, недавно сменившего старика Соскина. Никто, кроме позже всех поднявшегося в банкетный зал начальника губрозыска Турина. Но кому до него было дело, ведь круг ликующих расступился и воцарила Стефания. Страстно вскидывая в танце белые ноги из-под туники небесного цвета, она завладела жадными взорами всех.
Странникова, конечно, не привлекали шампанское и вся эта сумасшедшая эйфория вокруг начавшегося необычного, на его взгляд, танца, хотя взлетали с шумом пробки под потолок и ароматная пена лилась рекой. Он поставил цель не упустить из виду режиссёра всего этого, проворного Задова, желая добиться от него объяснений по многим накопившимся вопросам. Однако, приметив водку в центре стола, потянулся к ней – горло его давно пересохло от приветственных речей, дискуссий и лобзаний. Но чья-то услужливая и твёрдая рука протягивала ему уже наполненную рюмку.
– Добрый вечер, Василий Петрович, – смущённо произнёс Турин, – мы так и не смогли пообщаться. Здесь такая суета. А это моя Вероника. – И он слегка подтолкнул вперёд зардевшуюся курносенькую.
– Очень приятно. Как вам у нас? С непривычки, наверное, не по себе? – Он опрокинул рюмку и потянулся к селёдке, с утра после истории с докладом ему и мысли не приходили о еде, а теперь всё нутро взыграло, требуя насыщения.
– Я в этих танцах, тем более таких, откровенно признаться, не понимаю ни бельмеса, – начал и запнулся Турин, подымая рюмку. – Вот, может, Вероника?
– Всему мы обязаны американцам, – бесцеремонно, как на партийном собрании, вступилась та, но под пристальным взглядом секретаря покраснела и вслед за Туриным пригубила водку, лизнув кусочек лимона. Лимон её вдохновил, и она закончила смелее: – Однако я не нахожу их вульгарными, как некоторые. Многое зависит от артиста, если танцор вполне морально подкован…
Турин незаметно подтолкнул её, и она запнулась.
– Мы все так считаем, – откуда-то донёсся голос Задова, и тут же появился он сам. – Анатолий Васильевич Луначарский, уже будучи наркомом просвещения, не испугался пригласить в революционную Россию великую актрису зажечь огонь культуры в сердцах и душах молодых.
– Ну, понесло агитатора, – подмигнул Странников Турину, чтобы тот не забывал наполнять рюмки, казавшиеся ему слишком маленькими среди большого количества бутылок на столе. – Его теперь не остановить.
– Сам Станиславский чуть не влюбился в неё, едва увидев! – продолжал рассыпать восторги Задов.
– О ком вы? – широко раскрыла глаза Вероника, следя за танцем неистовой Стефании.
– О великой Айседоре Дункан, конечно, – проследил за ней Задов. – А ведь нашей Стефании, которой вы сейчас любуетесь, ещё девочкой посчастливилось брать у неё уроки. Тогда Айседора открыла свою школу и некоторое время преподавала технику танца всем желающим девушкам и детям.
– Но почему на ней туника? Это же греческая одежда, а Дункан с другого континента?
– Красота, милая Вероника. Здесь царит красота! Простите, но вы женщина, а нас, мужчин, шокирует откровенный эрос, прозрачность лёгких покровов, за которыми подозреваешь чудесные телеса и ножки, бёдра, грудь! Взлетающие, зовущие и недосягаемые!
– Прервись, циничный старикашка! – оборвал его Странников. – Дай людям самим постичь суть бытия и прелесть наслаждения. Кстати, плесни-ка в наши рюмочки, моё горло пересыхает, лишь водка пролетает через него.
Он выпил, не дожидаясь остальных, и, оглядев хмурым взглядом, заметил:
– Видел я твою американку в Кремле. И её первое выступление перед толпами поклонников. Собралось их великое множество. Знатные, между прочим, люди. Персоны!.. Должен заметить, не всех она очаровала, как ты расписываешь. Бульварными прыжками испуганной антилопы назвал кто-то её арт-танцульки.
– Московская публика известна своими холодными приёмами, – возразил артист. – Но Есенин именно после того выступления влюбился в неё с первого взгляда, а Станиславский…
– Стар твой Станиславский! – бесцеремонно перебил его Странников. – Поэтому млел пред молодостью и красотой. По столице долго сплетня ходила: жена изобличила его в привязанности к танцорке и пошутила, что та мечтает записать его в очередь своих престарелых женихов. Он тут же дал дёру.
Вероника расхохоталась, Турин тактично отвернулся.
– А волна-то покатилась по России! – Задов наслаждался длящимся представлением, не отводя глаз от Стефании. – Наши передовые женщины, последовательницы чудесного танца, уже посредством женсоветов вовлекают в искусство молодые дарования. Мы не прочь приспособить наш зимний театр, взялась бы за это Катерина Сергеевна Венокурова…
Произнеся это имя, Задов опомнился и едва не поперхнулся, но Странников плохо слушал его, поедая селёдку, и никоим образом не отреагировал.
– Впрочем, Зимний театр наш не годится, – затараторил вдохновлённый артист. – Мы со Стефанией посягнём на Аркадию. Летний театр будет как раз. Там столько помещений! Я верю, и вы, Василий Петрович, проникнетесь нашим прожектом, приложите руку к возрождению танца на астраханской земле!
А танцовщица действительно сотворила чудо. Она заканчивала, и общему ликованию, казалось, не будет предела. Задов рванулся было к героине, но жёсткая рука ухватила его за воротник, и знакомый голос произнёс над самым ухом:
– Нет, задержись и ответь, несносный фигляр, что всё это значит?
– Давайте сначала выпьем за удавшийся праздник! За нашу бенефистку! – попробовал вывернуться Задов. – Вы можете гордиться, Василий Петрович! Это первая ласточка, с которой возродится наш новый театр. Как знать? А вдруг посчастливится затмить славу самого Ла-Скала! Мы на пороге этого! Дожить бы до великих дней!
– Но ты-то уж точно не доживёшь. – Прощаясь с Туровым и его подружкой, Странников аккуратно, но настойчиво поволок приятеля от стола в тёмный уголок, где грустил рояль.
– Кончай, наконец, свой трёп! – едва сдерживался секретарь, когда они остались одни, и хлопнул кулаком по крышке инструмента. – Объясни мне, зачем ты снова связался с хитромудрой еврейкой и её женихастым прокурором? Ну про прыгающую наркоманку я вроде уяснил. Тут у тебя свой интерес появился. А Глазкин со своей кикиморой зачем понадобились? Какую аферу ты вновь задумал?
– Василий Петрович, помилуйте, я вам всё сейчас объясню, – залепетал артист.
– Что им в этот раз понадобилось от меня и с какого боку прицепился ты? – не унимался секретарь. – Сказать по правде, не ожидал я от тебя такого выкрутаса! Преображаешься на глазах, Гриша. Мы – приятели, но ты порой злоупотребляешь моим терпением. Я креплюсь, креплюсь, но!..
– Прости! – обнял Странникова актёр, минута, и, казалось, он зарыдает. – И не вини своего старого товарища. Послушай только, в какую трясину их засосала судьба! Ах, господи! Ты знаешь, почему они тянут со свадьбой?
– Мне б их заботы! – сплюнул Странников с досады.
– Не протянуть им руки сейчас – большой грех. А ты меня знаешь, Василий. У меня тонкая натура. Я не прощу себе, если пройду мимо. Умирать буду, но!..
– Не стони! – оборвал его секретарь. – Говори толком. Знакомы мне твои фортеля. Задумал всё, когда ещё утром в губком припёрся?
– Что ты! Что ты! Совсем меня с дерьмом равняешь! Чем я так провинился?
– Да ладно уж. Говори! – Странников раскрыл портсигар и закурил. – И поспеши, не то слетит сюда опять вся твоя мошкара, облепит, рта не раскроешь.
– Глазкин едет в Москву! – выпалил тот.
– Слышал уже.
– Но его никто не вызывал.
– Вот это уже интересно.
– И никакого назначения на высшую должность ему не светит.
– Постой! Об этом конкретного разговора не было. Он что-то промямлил, не то за назначением едет, не то… Одним словом, не уловил я.
– С тобой такого разговора не было, – твёрдо отчеканил Задов, – это верно.
– Значит, будет?
– Враньё! – Задов преображался на глазах. – Наоборот. Арёл, губернский прокурор, собирается возбудить против него уголовное дело.
– Дело? Против своего заместителя!
– И хочет взять его под стражу.
– За какие коврижки?
– За взятку. Поймал Арёл Глазкина с поличным.
– Вот как!.. Ну что ж, может, и поделом. Предчувствовал я, что этим закончатся фокусы прокуроришки. Свести меня просил с рыбопромышленником Стрельцовым. Трясти его к свадьбе собирался. Наглец, каких поискать! – Странников в охватившей злобе, не помня себя, застучал кулаком по роялю.
– Тише, Василий Петрович! Тише, прошу тебя, успокойся, – нагнулся над ним Задов. – Уйми гордыню и гнев.
– Когда его сватали к нам из другой области в заместители, – твердил секретарь, не реагируя, – он враз мне не понравился. Глазки так и бегают, а он их прячет. Жуликоват.
– Ну теперь-то что об этом говорить, Васенька, – ухватил за руки совсем разгневанного секретаря Задов и даже опустился перед ним на колени. – Теперь он наш. Давно. Свой. Негоже своего в пасть бросать чужим наймитам. Арёл как заявился, так свои порядки начал устанавливать, земляков к себе переманивать. А тем что надо? Работать?.. С преступностью бороться?.. Все, как один, стали крохоборством заниматься, своих людишек везде расставлять да карманы набивать, а наших в шею. Подумать только, со своих же взятки берут при устройстве на работу в прокуратуру, да ещё посмеиваются – отработаешь, мол, если голова на плечах, а не шляпа. Бывало когда такое?… Вот наш Павел Тимофеевич и попал в число первых. Подожди, будет и продолжение. Если Глазкина отдадим, судилище учинят, и нам конец не за горами. Помяни моё слово.
– Тяжко тебя слушать…
– Арёл-то уже и на тебя замахивался тайком.
– На меня?
– А ты спроси Павла Тимофеевича, он тебе такого про Арла расскажет!.. Специально, паразит, заманил Глазкина в ловушку, нэпмана ему подсунул с деньжатами. И были бы деньги большие! Мелочёвка! А тому к свадьбе – приправа, вот и клюнул.
– Дела…
– С наших начал, – уже возмущался, а не умолял Задов. – Поэтому Павел Тимофеевич и мчится в Москву, хочет опередить Арла. Есть у него там свои людишки, только без вашего, Василий Петрович, звоночка куда следует не обойтись.
Странников молчал, сжав губы, сочувствие или сожаление на его лице уловить было трудно. Зубы поскрипывали, да голову опустил секретарь.
– Разве я тебя просил когда? – затянул плаксивым тоном Задов. – Сделай милость, Василий Петрович… Что для тебя один звонок? Я, как узнал, и про бега забыл думать. Мигом всё расстроилось. Все планы. Это здесь я козлом скакал, веселился… Трагическую, можно сказать, роль играл.
– Расстроился, говоришь? – Странников закурил папироску. – А признайся, сукин сын, ее прыжок мне на грудь не ты организовал? Твои штучки!
Заметив друзей, направился к ним Турин, но секретарь дал ему короткую отмашку, мол, возвратимся к столу скоро, не беспокойся.
– Вот и у Турина, наверное, дело ко мне, – поморщился он, – тоже что-то сказать желает или попросить. Всем я нужен.
– Да какие у него дела, – хлюпал Задов носом. – У него радость со всех сторон. Он вон на новой машине с кралей прикатил. Сам за рулём… А вручил, между прочим, ему её ты…
– Объезжает! – ухмыльнулся секретарь.
– Моей Оленькой побрезговал, легавый!
– Не обижайся. У Турина свои люди. Девица-то его; заметил, как шпарит политическими тезисами, не иначе особый кадр. Значит, по службе с ним, голова ты садовая!
– За нами небось выслеживает, – съязвил Задов.
– Дурак! Кто посмеет за мной следить!
– Вынюхивала всё равно.
– Я Опущенникову хвост прищемил! – Секретарь сжал кулак. – Турин теперь наш человек. А Опущенникова я отправлю повыше, тогда у нас там ещё один дружок будет, а не противник.
– Вот это правильно, Васенька, – погладил его по плечу Задов.
– Ты меня не поглаживай! – дёрнулся под его рукой секретарь. – Я это не люблю! Учить меня будешь! Я вот слушал тебя, слушал, а ведь всего ты так и не договариваешь.
– Как так? – побледнел тот.
– Невесте прокурора мне на грудь броситься ты придумал?.. Только опять не ври.
– Не моя инициатива, вот вам крест, Василий Петрович! – И Задов перекрестился. – Сам хотел покаяться, да не успел.
– Да тебе креститься, только грешить, – хмыкнул тот пренебрежительно.
– Просит она беседы… встречи с тобой наедине… – Задов замялся, подбирая слова. – Аудиенции желает.
– Сама?
– И Павел Тимофеевич намекал прямым, можно сказать, текстом.
– Невесты ему не жаль? – уставился Странников на приятеля и пожал плечами. – Не по себе даже… Всякое бывало, но чтобы жених своей возлюбленной… Помнится, во времена феодализма господин имел право первой ночи. Прямо дикости древней истории Глазкин устроил. Ради каких же собственных благ? Что он за это попросит? Не знаешь, старый плут?
– Ну, это уж их дело, – отвернулся Задов. – Мне велено просить вас… А с другой стороны, прижмёт, так и не такое сотворишь.
– По собственной шкуре судишь?
– Да что ты меня-то пытаешь, Василий Петрович! – взмолился артист. – Ну виноват я перед тобой кругом. Но покаялся же… Ждёт она тебя сегодня.
– Сегодня?.. Торопятся оба. Знать, совсем приперло.
– Ехать же Павлу Тимофеевичу в Москву на днях! Ему бы хотелось заранее знать насчёт вашего мнения… о встрече с Павлиной, ну и это… насчёт звоночка по поводу свары с Арлом…
– Где она будет ждать?
– В моём кабинетике. Вы там бывали. Уютный уголок.
– Старый развратник!
– Жизнь заставляет.
– Во сколько?
– Она даст вам знать… как начнут расходиться.
– Ты уж тогда сам на дверях подежурь, – сдвинул брови Странников. – Вдруг эти двое, жених с невестой, ещё что-нибудь удумали.
– Да что вы, Василий Петрович!
– От этой парочки всего можно ждать. Смотри, чтобы ни одна мразь туда не сунулась и не догадалась!