– Разве можно, Василий Петрович.
Странников не раз бывал в тайном кабинетике артиста. Всё здесь подчёркивало вкус владельца, его аккуратность, склонность к маленьким, но приятным излишествам и, главное, – служило тому, ради чего уголок был обустроен и засекречен.
Кожаный диван жёсткий, без малейшего намёка на скрип, но с мягким тёплым покрывалом, изящная форточка, до которой легко дотянуться с ложа и прикрыть при надобности без всяких усилий, торшер, музыкальный аппарат с набором пластинок, в глубине изящный маленький душ на одного человека с зеркалом во всю стену и огромная картина напротив дивана. Всё полотно закрывал страстный зад пышной красавицы, но, повернувшись будто невзначай, шалунья грозила пальчиком каждому, кто слишком задерживал на ней свой любопытствующий глаз.
Странников даже помнил запах, царивший в той комнате, но, когда он приоткрыл дверь, всё забыл, его окружили новые ароматы и в полумраке горячие голые руки обхватили его, а жаркие губы впились до боли.
Когда они прощались, форточку раскачивал предутренний просыпающийся ветерок; в банкетном зале царила могильная тишина.
– Мне здесь понравилось, – зевнула она сладко, прищурилась на картину и, упёршись пальчиком в откровенно призывающий зад натурщицы, задумалась: – Где-то я её уже видела… Не с Сенного рынка? У Сурина?..
– Не знаю. – Он уже стоял в дверях.
– Теперь я жду тебя к себе в гости, – шепнула она, целуя жарким медленным поцелуем.
Рот её по-прежнему источал аромат и свежесть молодости. И вообще, у него сильно изменилось представление об этой девочке. Она пленила его своей непосредственностью, за ночь научила такому, о чём он и не догадывался, оставаясь при этом неназойливой и желанной. Он разглядел её ближе, она не уступала телом и статью ни Стефании, ни другим молодым, попадавшим в его сферу, была не по-женски мудра – от взгляда на мужчин до представлений о жизни. Глаза плавились жгучим огнём, но в них он видел только страсть к любовным наслаждениям и, удовлетворяя их, заметно устал, как не уставал уже давно.
– Придёшь? – повторила она свой вопрос без тревоги и обычной женской ревности, уверенная в положительном ответе.
– Как пойдут дела, – не отказал он, но и не дал ей повода для превосходства, хотя в уме лихорадочно подсчитывал: «Понедельник – занят, вторник – конференция на весь день, среда – выезд в район на актив, четверг?.. что у него в четверг?.. приём чекистов вместе с Трубкиным, у того накопилась к масса вопросов. Оставалась пятница… По греческому календарю это день любви, но кто знает, что ещё произойдёт за неделю, она заполнена настолько, что он забыл про бега! Выбрать бы время, не участвовать, но глянуть хоть одним глазом! И вот ещё, чёрт!.. В пятницу его ждут в мединституте, профессор Телятников напоминал, звонил несколько раз. Там какое-то торжество… он обещал быть…»
– Значит, придёшь? – не отпускала она его.
– Дам знать. Твой Пашка-то точно на неделю собрался в столицу?
– Как пойдут дела, – ответила она, подразнивая и приманивая, приоткрыла покрывало, выставив нахальную ножку.
Но он уже был сыт и только покачал головой.
– Он собирался заехать в Саратов, – посерьёзнела она, – навестить родичей, стариков.
– Сообщит тебе-то о приезде?
– Он воспитанный мужчина, – улыбнулась она, – всегда предупреждает.
– В Саратове у нас тоже большое совещание намечается.
– Когда?
– Обещали, как только проведём конференцию.
– Тебе обязательно быть?
– А как же, – произнёс он со значением и вдруг спросил: – Когда свадьба-то? Пригласишь?
– Обязательно. Такой гость украсит любой праздник, но теперь всё зависит от тебя, мой котик. Не забудь дозвониться насчёт Павла до своего дружка в столице, и ты узнаешь первым о моём решении.
«А она не так проста, – подумал Странников, выходя, – крутит прокуроришкой, как вздумается. Зря я её принимал за пустышку».
Его поджидал автомобиль, в котором восседал за баранкой Ковригин.
– Не уснул? – окликнул его секретарь, располагаясь рядом, в этот раз вместе они ехали впервые. – Как машина? Освоил?
– В один миг! – лихо козырнул водитель; взревел мотор. – Куда прикажете?
– К Марии Яковлевне, дружище. Куда же ещё, пока не рассвело. – Он обернулся, заметив включившиеся позади фары. – А это кто нас сопровождает?
– Василий Евлампиевич, – подсказал Ковригин весело. – Не доверяет мне. Говорит, первая поездка. Проводит нас до вашего дома.
– Заботливый, значит! – похвалил Странников с азартом давнего наездника. – Спасибо. Только зачем всё это? Если ты не совсем уверен, позволь-ка я тебя подменю.
Не допуская возражений, он спихнул растерявшегося Ковригина, захлопнул за ним дверцу, усевшись на его место, завладел баранкой.
– Товарищ ответственный секретарь! – пробовал бежать за медленно ещё движущимся автомобилем Ковригин. – Я в полной боевой форме. Не сомневайтесь.
– Погоди! – прервал Странников, его разбирали и хмель, оставшаяся с буйной ночи, и удаль, перехватившая грудь. – Проверим твоего начальника, на что он способен.
И секретарь махнул рукой Турину, призывая его поравняться, а когда тот подъехал, крикнул, усмехаясь:
– Хочу поглядеть, на что годишься за рулём. Принимаешь вызов?
– Пожалуйста, у меня опыт профессиональный, – ничего не подозревая, кивнул тот. – Ковригина я к себе заберу пока?
– Забирай. Не бежать же ему.
– А что вы предлагаете?
– Наперегонки? Боишься проиграть?
– Темно уже, Василий Петрович, – возразил тот сухо. – Улицы наши сплошь без света, да и колдобин полно.
– А фары на что?
– Я этот район знаю. Здесь торговый народ до света подымается. За взрослыми детишки бегут. Вдруг что.
– Глянь, – ткнул вперёд рукой секретарь. – Собаки и те дрыхнут. А мы с тобой прокатимся по одной улочке. До первого перекрёстка?
– Ну, если до первого, – усмехнулся Турин.
– Догоняй!
Турин глазом не успел моргнуть, как автомобиль секретаря рванулся вперёд. Сам он плавно двинулся следом, успокаивая Ковригина, что гоняться не собирается, мол, позабавится секретарь и остынет, по канавам особенно не разгонишься. Да и прохожих действительно не видно.
Но автомобиль секретаря набирал и набирал скорость. Они уже миновали улицу, свернули на другую, третью, а Странников не думал останавливаться, лишь оборачивался изредка, кричал, подбадривая и подтрунивая.
Турин поджал губы, прибавил скорость.
– Надо перегнать его, товарищ командир, а то попадём в историю, – посерьёзнел и Ковригин. – Приметил я запах от него, да и на глаз видать – пьян.
– Приметил он, – передразнил Турин. – Ты, Ангел, раньше бы мозги свои включал, когда руль ему передавал.
– Выпихнул он меня!
– Молчи уж. – Турину на одном из крутых поворотов удалось почти догнать автомобиль секретаря, но тот, погрозив ему пальцем, крикнул: – Я вам устрою смотр боевой подготовки! Ишь бойцы советской милиции!
И автомобиль под его управлением снова унёсся вперёд.
– Может, остановиться совсем? – предложил Ковригин. – Сделать вид, что сломались? Увидит, сам затормозит. Тут мы его и придержим.
– Этот не затормозит, – качнул головой Турин, и лицо его закаменело. – Этого только обогнать. До своего дома так мчаться и будет. Удила закусил. Знаю я. Страсть у него беговая. Не уступит.
– Тогда гони, Василий Евлампиевич, – напрягся и Ковригин.
Турин дал газу, и к концу следующей улицы оба автомобиля поравнялись.
– Василий Петрович! – замахал рукой Турин. – Остановитесь! Люд базарный затемно спешат места занимать. Не наскочить бы на кого!
– Пошугаем их, как кур! – захохотал Странников, но сбросил скорость. – Ладно. Уговорил. Тут до мостика недалеко. Сейчас развернёмся за поворотом, и я приторможу.
И действительно, автомобиль секретаря юркнул в поворот, скрылся за углом, но тут же послышались удар, дикий крик и скрежет врезавшегося во что-то металла.
Глуша мотор, Турин на ходу выскочил из машины, устоял на ногах и, не помня себя, понёсся к злосчастному переулку. До него было метров пять. Ковригин старался не отставать. Когда они были уже у цели, из переулка выбежал Странников, отчаянно размахивающий руками. Он пронёсся мимо, словно их не заметил. Следом неслась толпа, готовая разорвать в клочья любого.
Турин, выхватив наган, выстрелил несколько раз вверх. Толпа рассыпалась. Остался громоздкий мужчина. Сжимая обеими руками палку, он молча надвигался на начальника губрозыска. Турин снова выстрелил вверх и крикнул:
– Стоять всем! – обернулся к Ковригину: – Ну, Ангел, кажись, пришла твоя пора.
– Я здесь, Василий Евлампиевич, – попробовал тот его загородить, доставая револьвер.
– Не то, – отстранил его рукой Турин. – Спасай секретаря.
– Как спасать? – удивился Ковригин.
– Ты за рулём той машины был. Понял?
– Понял, Василий Евлампиевич, понял, – начал тот соображать.
– Увози его отсюда на моей машине, самосуда я не допущу. Разберусь сам. – Он поднял руку и громко произнёс: – Кто пострадавший? Я начальник уголовного розыска!
– Там! – махнул назад азиат палкой. – Там мой мальчик! Его машина сбила! А этот убежать хотел.
– Никто не убежит! Разберёмся! – шагнул вперёд Турин, не выпуская оружия. – Давай назад! Веди к ребенку, может, жив, – а Ковригину шепнул: – Дуй до милиции, да привези наших ребят из отдела.
Историю с аварией можно было замять сразу, но мальчик скончался, до больницы не довезли.
Вёз его сам Турин вместе с плачущим отцом на новенькой машине, которой так и не удалось догнать Странникова. До прибытия Ковригина с бойцами Турин урегулировал конфликт, если не считать плачущих женщин в чёрных накидках у ободранных, без единого деревца глиняных землянок, где и произошла трагедия. Ковригин упал в ноги отцу, тот молча пнул его ногой, и Турин скомандовал, чтобы шофёр поблизости не мельтешил. Фамилия секретаря губкома нигде и никем не произносилась.
А потом перед Опущенниковым, метавшим гром и молнии, Турин маячил, вытянувшись струной и поедая его глазами, а Ковригин понуро мучился над листом с объяснениями. Они ему никак не давались.
– Турин! – взвизгнул, потеряв терпение, бегавший по кабинету из угла в угол Опущенников. – Ты бы хоть подсказал своему олуху, как писать нужно. Сумел человека угробить, умей и ответ держать.
– Одну минутку, товарищ начальник, – подсел Турин к Ковригину. – Ну, чего у тебя не катит?
– Да не получается ничего! – бросил ручку тот. – Никогда не писал этих объяснений. С чего начинать, чем заканчивать?
– Спокойнее, чудак, – подтолкнул его плечом Турин. – Нет ничего проще. Слушай внимательно и строчи, а я диктовать буду.
– Они у тебя все такие оболтусы! – ругался Опущенников. – Набрал архаровцев! Этот чем занимался?
– Ездил, вы хотели спросить?
– Ну ездил, чёрт его подери!
– Значился охранником ответственного секретаря губкома, – Турин со значением взглянул на Опущенникова и добавил: – После того нападения на Иорина, если не забыли, считается также личным водителем Странникова.
– По приказу?
– Вы подписывали.
– Не помню. Всё у нас как-то в спешке… Иорин как?
– Жив-здоров.
– А те?..
– Как и положено, – развёл руки в стороны начальник губрозыска. – Все три бандита в земле сырой. По заслугам и в соответствии с законом.
– Хм, – подпёр кулаком нос Опущенников и дёрнул себя за ухо.
– Да не терзайте вы себе мозги, Ефим Петрович. – Турин привстал, закончив диктовать. – Тем более уезжая. Персючонок сам виноват, на перекрёсток вылетел, удирая от папаши, который его на рынок спозаранку гнал, вот и угодил под колёса. У шофёра и мгновения не было, чтобы затормозить. Пацанов нарожали инородцы, присмотра никакого, они же как кошки носятся туда-сюда. Потерпевший претензий не имеет. С отцом я вопросы все решил.
– Решил?
– Понятливый мужик. Мы в отделе собрали гроши, оказали материальную помощь родственникам. Довольны. На похороны выделил милицейский оркестр.
– Я ещё тебя не назначил исполняющим, – прищурился Опущенников. – Никак не дождёшься, когда укачу?
– Извиняюсь, за вас распорядился. Покойники не ждут.
– С оркестром переборщил.
– Уберём. Пришлю гражданских.
– Он мусульманин, говоришь?
– Персюк.
– Там музыка совсем не желательна. Они его в покрывало, и бегом, чтобы до заката солнца успеть земле предать.
– Точно! Как же я обмишурился! – хлопнул себя по лбу Турин. – Закрутился совсем. Ну да ничего, подскажу Сунцову, он всё исправит.
– Сунцову?
– Второй день там дежурит на всякий случай.
– Китаец, что ли?
– Ну да, Ван-Сун. Он за своего уже в губкоме. Быстро в образ вжился, паршивец.
– Что докладывает про аварию?
– А ничего. Обстановка нормальная. С недовольными работа проведена. На советскую милицию обид нет. Со спокойной душой можете уезжать, Ефим Петрович.
– Писать жалобы потом начнут. Это сейчас они тише воды ниже травы. Некстати всё это. Ох, некстати!
– Примем соответствующие меры. До вас эти жалобы не докатятся.
– Турин! – Опущенников хлопнул ладонью по столу. – Гляжу я на тебя – на все вопросы готов ответ. Или ты горбатого лепишь с кондачка?
– В розыске волокита вредна, товарищ начальник.
– Чего?
– Дураков не люблю, – тихо буркнул Турин.
– Я в столицу собираюсь, о чём тебе хорошо известно, придётся обстановку докладывать? Этот случай очень меня беспокоит.
– Всё обойдётся, а вас с повышением, Ефим Петрович.
– Не известно ничего. В какую-нибудь тьмутаракань ушлют…
– У вас заслуги такие, что не посмеют.
– Я ему про Фому, а он про Ерёму! Происшествие с мальчишкой всех на уши поставит!
– Да им наверху до этого, что ли? Тем более, повторяю, официально установлено прокуратурой, что имел место несчастный случай. Прокурор Арёл и постановление отписал по этому поводу.
– Мне бы бумагу.
– Я сейчас пошлю своих. Принесут.
– Познакомился с прокурором-то поближе? Как он тебе?
– Требовательный.
– А мне что-то не показался.
– Он на всех поначалу нагонял страх. А потом ничего.
– Да ты успел подружиться с ним?
– На убийство выезжали вместе, а там быстро человека познаёшь.
– Ну-ну. Значит, постановление добудешь?
– Считайте, у вас в кармане, Ефим Петрович.
– Так… – задумался Опущенников и кивнул на Ковригина, – что с этим делать? Его же наказывать надо, мальчишку-то сгубил?
– А гоните его к чёртовой матери! Что он тут вообще ошивается? – с беззаботным видом выпалил Турин. – Он за Странниковым значится, пусть тот и кумекает.
– Сам приказ подпишешь, – ухватился за последнюю фразу тот. – Я сегодня отбываю, исполнение обязанностей возлагаю на тебя, тебе и отписываться за всё.
– Понял! – вытянулся Турин. – Василия Петровича вы сами известите об отъезде или?..
– Уже согласовал.
– Тогда попозже я позвоню сам Странникову насчёт Ковригина?
– Ты бы лучше сбегал сейчас, Василий Евлампиевич, пока я здесь. Если что не так, найдёшь меня дома, поезд вечером отходит.
– Есть, товарищ начальник.
– Ну с Богом! – махнул рукой Опущенников куда-то в пол без интереса в лице.
Они скучно обнялись.
Не прошло и получаса, как Турин постучался в дверь приёмной секретаря губкома.
– Василий Петрович вас ждёт, проходите, – открыла ему дверь кабинета секретарша. Однако, шагнув внутрь, Турин оказался в пустом помещении.
– Отлучился. Бывает, – не смутилась секретарша. – Значит, кто-то вас опередил, но он велел ждать Может, хотите чаю?
Турин отказался, а секретарша быстро ушла, так как совсем близко ему почудились тихий женский голос и смех.
«Такого ещё не бывало, – задумался Турин, – этим поступком Странников после всего случившегося даёт понять, что полностью мне доверяет. А я бы скрыл от него тайную комнату, если б она имелась?..» Домыслить он не успел, неслышно отворилась незаметная дверца за креслом ответственного секретаря, и он, пригибая голову, без смущения и неловкости предстал перед начальником губрозыска. Они уже несколько раз переговаривались по телефону с утра по поводу отъезда Опущенникова, но эти короткие, мелкие фразы, похожие на намёки, объясняющего конца не имели, а Турин жаждал большого, ясного разговора, рассчитывая, что Странников всё же не забудет добра и своих обещаний. На всякий случай он тоже пришёл не с пустыми руками – заготовил предложение о выселении семьи погибшего ребёнка на Восток, поближе к Узбекистану, убрал другие шероховатости автоаварии, подчистив так, что комар носа не подточит. Были у него и другие задумки, с которыми он не спешил, но помнил и перебирал в мыслях, пока бежал в губком.