«Пишуть твої друзі. Твій чоловік убивця. Ти була зовсім мала, як він у вашій хаті убив твого батька і матір. Як він знущався, зразу виколов очі, відрізав їм носи, потім вуха. Вирізав зірку на грудях… Як ти його терпиш, цього катюгу? Його не покарали, і він, щоб скрити сліди, женився на тобі. Це тобі розкаже і чоловік, який дасть тобі пісьмо. Схаменися, Стефо, відкрий свої очі. Катюзі — по заслузі. 26 серпня. Твої друзі».
Письмо я предъявил понятым и тут же спросил Стефу:
— Кто передал вам это письмо?
Потупив голову, она то и дело облизывала пересохшие губы, вся дрожала. А на виске, я заметил, как-то по-особому сильно затрепетала фиолетовая жилка. Ее самообладание таяло на глазах.
— Ну, отвечайте, — торопил Смага.
— Не знаю, — тихо сказал Стефа. — Я его вижу впервые… А икону мне подарили соседи, когда мы уезжали.
Мы продолжали осмотр. Помимо следов крови и письма, в золе, разбросанной по огороду, нашли две подковы и медные гвозди.
— Во что был обут Сергей в тот вечер? — поинтересовался Смага.
— Кажется, в кирзовые сапоги, — ответила она.
Подозрения в отношении Стефы были серьезными: кровь в доме, сожженные сапоги.
До конца обыска Стефа вела себя замкнуто, отвечала грубо, время от времени плакала.
Обыск и осмотр окончили в девятом часу вечера. Я уехал первым.
Но не успел расположиться в кабинете, как по настоянию прокурора привели Стефу. Я возмутился. К допросу Стефы нужно было подготовиться. Орешек она крепкий, голыми руками не возьмешь. Все выходы она уже обдумала. Сейчас бы получить заключение экспертизы о принадлежности крови, обнаруженной на потолке. Чья это кровь — человека или животного?
— Сажать ее надо, — настаивали прокурор и начальник милиции. — Сколько с ней цацкаться?
Арестовывать ее было нельзя. Тем более теперь, когда в деле появился неизвестный мужчина. А вдруг он-то и есть настоящий убийца? Сейчас главное — наблюдение за домом.
Все же я вынужден был допросить Стефу. Она была бледна, у нее дрожали руки, заплетался язык, на все мои вопросы она шумно вздыхала и отвечала одно и то же:
— Ой, мої діти! Ой, мої діти!
Промучился я с ней более двух часов, но, вопреки настояниям прокурора и начальника милиции, арестовывать не стал, а отпустил домой, обязав явиться утром следующего дня.
Придя в гостиницу, я долго не мог уснуть. Думал о Стефе, анализировал события.
Смага тоже не спал, пришел ко мне в час ночи, присел на уголок кровати.
— Ситуация, скажем, просто аховская, — вздохнул он. — Жаль детей, Стефу. Поспешила расправиться с ним сама, отомстила. А вообще — подлецу туда и дорога.
— Но почему она не признается? Деваться-то ей некуда. Записку нашли, кровь на потолке, шнур, такой же, как и тот, которым были связан топор и нож.
— Я уже мозговал над этим и пришел к выводу, — продолжал Смага, — что она не хочет выдавать своего соучастника, а может, и самого убийцу…
— Помнишь, в записке указано, «чоловік, який дасть тобі пісьмо…»
Возможно, это тот мужчина, о котором говорили соседи.
— Тут и другое, — не выдержал Смага. — Ведь она мать троих детей. Она-то понимает, что ей не поздоровится. Отвечать придется… Осудят. Дети останутся, а кому они нужны? Родственникам?
— Когда она уходила после допроса, — сказал я, — в ее глазах было жуткое отчаяние. Как бы с собой чего не сделала.
— Я думаю, нет. Женщина она мужественная, с характером, — возразил Смага. — Детей сиротить до конца не станет.
Смага глубоко вздохнул, потянулся, пытливо посмотрел на меня и произнес:
— Тяни не тяни, а арестовать ее придется. Закон есть закон.
Утром, ровно в девять, Стефа пришла ко мне. Я предложил ей сесть. Лицо желтое, под глазами большие синие круги, в глазах глубокое страдание. Припухшие красные веки нервно моргали, взгляд был тупой, безразличный.
— Расскажите все по порядку, что же произошло?
Она посмотрела на меня и зарыдала. Слезы ручьем потекли по ее желтым щекам.
— Не надо плакать. Так или иначе, а рассказывать придется. Легче станет, поверьте!
Она будто очнулась от долгого сна, глубоко вздохнула и покачала головой… Я догадывался — разговора не будет. И в этот раз я не стал задерживать ее, отпустил домой.
Оперативники, наблюдавшие в сумерках за домом Стефы, заметили неизвестного мужчину, который закоулками пробирался к ее дому. Увидев работников милиции, он тут же скрылся.
Я пожурил их, заметив, что нужно было остановить, выяснить личность.
— Таких указаний не было, — оправдывался старшина Соловьев. — Сказано было не сводить глаз с дома — и баста…
Ночью мне снова не пришлось спать — в первом часу меня подняли. По сообщению соседей, в дом Стефы зашел тот неизвестный мужчина, которого видели и раньше.
Выслали наряд милиции, задержали, доставили в прокуратуру. Им оказался некий Занулин Иосиф Маркиянович, в возрасте около пятидесяти лет. Высокий, худощавый, чернявый. Буйная шапка волос, лицо продолговатое, похожее на дыню, упрямый подбородок. Одет в синий рабочий комбинезон. Вел он себя спокойно, видно было, что вины за собой не чувствовал. Отвечал на все вопросы свободно и полно.
— Да, я знаю Стефу давно, — начал он. — Отца и мать тоже. До войны жили в одном селе. Я недавно перебрался в Кривой Рог, работаю на обогатительной фабрике.
Далее Занулин показал, что ездил за семьей и односельчане передали ему письмо для Стефы… Он привез его и отдал ей лично в руки. Содержания письма он не знает.
— Когда вы были последний раз у Стефы, и знал ли об этом Сергей? — уточнил я.
— Как я уже сказал, первый раз привозил письмо. Вторично был в конце августа. Дома был и Сергей. Он почему-то сторонился меня. Может, приревновал к Стефе. Пробыл у них я около часу.
Занулин вдруг умолк, прикусив верхнюю губу, почесал затылок, прищурившись, внимательно посмотрел на меня:
— Почему-то Стефа интересовалась судьбой своих отца и матери. Кто их убил. Я ей ответил, мол, люди говорят — работа Сергея, ее мужа. Она посмотрела на меня так, что страшно стало…
Занулин задумался, а затем тряхнул головой, попросил разрешения закурить. Глубоко затянулся, глотая едкий дым.
— Чтобы Сергея увели мужчины? Вранье! Не верьте ей! — напористо и уверенно произнес он.
Из поведения Занулина было ясно — он к убийству не причастен. Его показания были правдоподобными, звучали искренне и убедительно. Мы его отпустили. Очную ставку со Стефой не сделали. Она и сама уже не отрицала прихода к ним в дом Занулина и вручения письма.
Чем больше я обдумывал все тонкости этого дела, тем чаще виделась мне Стефа. Уверенность в ее причастности к убийству росла, но не было основного — трупа. Обвинять ее в таком тяжком преступлении, как убийство, без трупа было нельзя. В жизни всякое бывает. Уедет человек со злости, а затем вернется…
Утром следующего дня труп Сергея все же нашли.
…Кладовщик колхоза Захар Петрович в тот день встал рано. Еще до работы решил поправить туалетную, которая находилась на огороде. Прошли дожди, и она стала быстро оседать. Взяв заступ, отправился на огород и тут же обратил внимание, что за ночь туалетная перекосилась еще больше.
— Придется переносить, — буркнул сам себе Захар Петрович.
Сдвинул надстройку и чуть было не закричал. Из отхожей жижи торчала рука. Бросив заступ, он с криком побежал назад. Собрались люди. Подъехали оперативники. Из туалетной вытащили части расчлененного трупа. Это был Сергей Оленко. Вскоре туда прибежала Стефа. Упала на колени, подползла к останкам тела, заголосила, причитая: «Ой, Сереженька, мой дорогой! На кого же ты нас покинул?»
Затем, обхватив голову Сергея, начала целовать ее.
— Дьявол, а не женщина, — возмутился прокурор. — Убила, а теперь побивается.
Эксперт констатировал: Оленко убит обухом топора в висок, расчленен на четыре части прямо в одежде. Сапоги, кепка и шарф отсутствовали. На левой руке у Сергея были часы, стрелки остановились в 23 часа 43 минуты.
Провели все возможные экспертизы.
Эксперты подтвердили: убийство и расчленение трупа сделано топором, который был найден в туалетной школы. Брызги крови на потолке дома Оленко — сходные с группой крови Сергея.
Итак, цепь улик замкнулась…
Похороны останков Сергея Оленко состоялись на второй день. Все шло, как и было запланировано: послали наряд милиции, заранее его подготовили, выставили посты. Но когда Стефа появилась на кладбище, ее встретили враждебно, особенно родственники Сергея.
— Убийца! Убийца! — кричали со всех сторон люди. — Прогоните ее!
Но это не остановило Стефу.
— Дайте проститься, — горько упрашивала она, широко размахивая руками, расталкивая людей. Ее лицо осунулось, постарело. Черная траурная одежда сидела на ней мешковато, и Стефа походила в ней на пугало, выставленное на огороде.
Люди обступили могилу и наглухо заколоченный гроб. Пробравшись сквозь толпу взрослых и детей, Стефа упала на колени, подползла к гробу, обхватив его руками, зарыдала.
— Прости меня, дурочку… я ведь не хотела!..
— Убийца, убийца! Вон, вон отсюда! — гудела толпа.
Гроб опустили в яму. Комья свежей земли полетели в могилу, падали на крышку гроба.
За несколько минут на кладбище вырос новый, свежий холмик.
Толпа расходилась. Ушли и родственники убитого. Остались только Стефа, ее дети и кладбищенская обслуга. Стефа лежала на земле лицом книзу, а возле нее сгрудились дети.
Они сидели долго, пока не зашло солнце и на землю не опустились сумерки. Только после этого, крадучись, задворками, добрались домой, зажгли во времянке свечи и в жуткой, тревожной скорби просидели до утра.
Итак, дело вступило в стадию своего завершения. Встал вопрос об аресте Стефы. Но я все оттягивал это роковое событие.
— Пусть побудет с детьми. Получим ответ о Сергее, тогда и решим.
Материалы проверки о причастности Сергея к убийству матери и отца Стефы поступили в тот же день, к вечеру.
Смага был возмущен:
— И надо же такому случиться! Сергей ни к какому убийству не причастен.
— Кто же подкинул Стефе это письмо?
— Сестра первой жены Сергея — Каптух Светлана.
Теперь дело приняло совершенно иной оборот. В смерти Сергея была повинна и Каптух, подстрекнувшая Стефу к убийству.
Поведение Стефы действительно было странным и загадочным.
В связи с этим нами была назначена судебно-психиатрическая экспертиза. Стефа была признана вменяемой и должна была нести уголовную ответственность. Дело пора было заканчивать. Детей мы определили в детский дом, а Стефу арестовали.
Она тем временам пришла в себя и уже не возмущалась, сознавая, что за убийство мужа нужно отвечать.
Допрашивали ее несколько дней подряд, выясняя все: ее жизнь, обстоятельства убийства, причины, побудившие стать на путь преступления.
— За что же вы убили Сергея? — спросили ее.
— Это произошло случайно, — стала рассказывать Стефа. — Жили мы хорошо, хотя нам нелегко пришлось. Оба работали, строили дом, воспитывали детей. Однажды меня вызвали на почту и вручили заказное письмо от Каптух, сестры первой жены Сергея. Идя домой, я распечатала его и ахнула. В нем писалось такое… Мне стало страшно… Письмо от Сергея скрыла. Вы нашли одно, а другое я спрятала на чердаке.
— Где именно? — перебил я ее.
— Я засунула его под шифер. Могу показать, — вздохнула Стефа и продолжила: — Лягу в постель, а мать и отец у меня перед глазами. Я запомнила их на всю жизнь — искалеченные, изувеченные… От этого я вскакивала ночью. Были минуты, когда хотела убить Сергея, заранее брала топор и ложила его под подушку. Но все же трое детей… Матери и отца не вернешь. И я почти было смирилась. Но вдруг явился Занулин, мужчина из нашего села. Дал мне новое письмо. И я выдержать уже не смогла, не было больше сил терпеть и страдать. Первого сентября уложила детей раньше, легла и сама. Сергей работал у соседа. Устанавливал двери. А у меня мысли в голове — словно муравьи в муравейнике. Встала, взяла топор, положила под подушку, помолилась. В полночь пришел Сергей. Нашел еду. А у меня тело одеревенело, то жарко мне, то холодно. Хотела отнести топор обратно в сарай и не брать грех на душу. Встать не могу, ноги и руки занемели. А дальше помню, как в тумане… Остальное вам уже известно. Это я подбросила шарф и кепку Сергея… Подобрала на улице окурки. Хочу одного — проститься с детьми. — Она заплакала. — Знаю, получу большой срок. Дети повзрослеют и разлетятся в разные стороны. Меня забудут. Обещаете?
Я пообещал.
Следствие по делу закончено. Стефе предъявили обвинение. Читала она все подряд внимательно и плакала, нервно покусывая губы.
Когда дошла до материалов о Сергее и окончательно убедилась, что он не повинен в смерти ее матери и отца, вскочила, заметалась по камере, заголосила.
— Боже мой! Что же я натворила! Сдуру. Мужа убила, а детей осиротила!..
Как я и обещал, на следующий день мы повезли Стефу в детский дом, куда определили ее детей. Там был как раз тихий час. И нам пришлось ожидать, пока проснутся дети. Стефа нервничала, не находила себе места, кусала руки. Лицо у нее было бледное, губы дрожали. Сделает несколько шагов, остановится и смотрит в одну точку потухшими глазами.
И вот дверь открылась, и на пороге показалась няня, пожилая женщина. На руках она держала Иванка. Он уже проснулся, тер кулачками глаза и потягивался. Увидев его, Стефа кинулась к нему, хотела обнять. Иванко широко открыл глазки и стал отмахиваться. Стефа опять к нему, а он от нее.
— Сыночек! Иванко! Это я, твоя мама! Не узнал? Ну глянь же… я так соскучилась!
Иванко, вскинув голову, посмотрел на нее серыми, жалобными глазками, будто вспоминая, где он ее видел, а затем заплакал и отвернулся. Стефа снова приблизилась к нему:
— Сыночек, Иванко! Я твоя мама! Забыл? Я… я… я… — застонала и облилась слезами.
Заплакал и Иванко, но так и не подпустил к себе мать…
«БЕЗНАДЕЖНОЕ ДЕЛО»
На одном никопольском комбинате ревизией была выявлена крупная недостача гипса, мраморной крошки, цемента и других материалов. Причину столь большой недостачи установить не удалось. По материалам ревизии прокурор района Гречаный возбудил дело. Дважды оно закрывалось. Поступали жалобы, следствие возобновлялось… и вновь прекращалось.
Наконец это почти что безнадежное дело попало в мои руки, к четвертому по счету следователю.
Материалы дела я изучал долго: тщательно и внимательно читал показания свидетелей, анализировал документы, разрабатывал новые версии. Действительно, дело было запутанным, сложным, но интересным. В самом деле, куда же девались дефицитные строительные материалы? Ответа на этот вопрос я так и не нашел в материалах дела. Следствие велось без всякой системы, поверхностно и, по существу, было заведено в тупик. Подозреваемых значилось много: один был дважды судим, другой — замешан в валютных операциях, третий — спекулянт и отъявленный вор, иные просто тунеядцы, шабашники и т. п. Следователи добивались от них признания в хищении материалов, и в этом заключалась основная их ошибка. Сбором новых доказательств никто из следователей по-настоящему не занимался. Нужно было все начинать сначала.
На комбинате строительные материалы расходовались безучетно. Со склада их брали все, кто хотел, без документального оформления. Преступная халатность многих ответственных лиц была налицо. Бесхозяйственность чувствовалась повсюду. Везде валялись куски металла, перемешанного с землей и щебнем. Из арматуры и труб сделан забор высотой в два метра, который опоясывал огромную территорию предприятия.
В экспериментальной мастерской, где отливались из гипса детали, вовсю кипела работа. Работали три человека. Один из них размешивал гипс, другой черпал его ковшом и заливал в пресс-формы, третий стоял рядом, уткнувшись в чертежи. Они так увлеклись работой, что не заметили моего прихода. Я поздоровался, мне ответил за всех тот, что держал чертежи. Высокий, стройный шатен, с продолговатым лицом и грустными серыми глазами.