Виктор Саввич проработал в районной больнице без малого двадцать лет. За это время одинаково старательно готовился и к сложной и к самой простой операции. Свой долг исполнял честно и добросовестно, отдавая своей работе всего себя без остатка. За это его любили все сотрудники больницы, с особым уважением относились больные.
— Эх, молодым этого не понять, — часто ворчал Марухно, вспоминая молодого хирурга.
Как-то вечером, после работы, в разговоре с Ириной Петровной молодой хирург нечаянно обронил слова:
— Не люблю я свою профессию. Боюсь ее… не уверен в себе.
Сказанное им не на шутку встревожило. Ирину Петровну, и она, приблизившись к Волошко, как мать, начала успокаивать:
— Привыкнешь. Учись у Виктора Саввича, он человек сильный и знающий.
Станислав криво улыбнулся, теребя рыжие кудри:
— Откровенно сказать, я не хотел поступать в медицинский… Бабушка моя Настасья Ивановна, покойная, настояла: «Хочу, чтобы свой врач был». А какой из меня врач, тем более хирург?
Волошко прошелся по комнате, заложив за спину руки. Что он думал, угадать нельзя было. Остановился у окна.
— Отсиделся в стенах храма науки, — продолжил он, — куда попал тоже с помощью бабушки… Теперь страдай… в этой глухомани.
Ирина Петровна заволновалась.
— Сынок, послушай меня, — начала ласково. — Всякое новое, непонятное — страшит. Не отчаивайся. Профессия врача почетная, благородная. Помочь человеку в беде, сделать ему доброе — это радость всей жизни.
— Мистика! Все это, дорогая Ирина Петровна, фантазия, — раздраженно произнес Волошко. — Не умею я, не могу! Понимаете? Не могу!
Этот откровенный разговор глубоко запал в душу Ирины Петровны, и она притихла, старалась избегать встреч с Волошко.
«Пусть живет как умеет», — решила старушка.
С этого дня она перестала называть его сыном.
Поначалу Волошко доверяли несложные операции: вскрыть фурункулы, поверхностные опухоли.
Когда Виктор Саввич делал сложные операции, брал в помощники и Станислава, наблюдал за ним, проверял его на этом сложном деле и надеялся, что тот все же изменится, приобретет опыт и станет хирургом.
— Учись, Денисович, вот выйду на пенсию — заменишь, — говорил.
Но так случилось, что еще до назначения пенсии Виктор Саввич оставил любимую работу: тяжело заболел. Стали дрожать руки, ухудшилось зрение. С болью в душе оставил он операционную.
Назначили на его место Волошко. Первую самостоятельную операцию он провел удачно. Но на второй споткнулся. Советы старого хирурга не помогли.
Оперировал Васю П., ученика шестого класса, удалял аппендикс. Закончилась операция трагически. Мальчик умер от перитонита.
Узнав об этом несчастье, Виктор Саввич сразу же прибежал в больницу, набросился на Волошко:
— Разве ты хирург! Шарлатан! Загубил ребенка!
— Ну хватит оскорблять, — окрысился тот. — Статистика говорит, что из ста случаев пять заканчиваются смертельным исходом.
Но Марухно не дал ему больше говорить, схватил его за грудки:
— Статистика? Откуда она у тебя? Что ты мелешь! Да как ты смеешь так говорить! От твоих рук умер такой парень!
Волошко же почти не переживал. «Человеку свойственно ошибаться», — успокаивал он себя.
Как-то на улице его встретила мать погибшего и в присутствии людей кинулась к нему:
— Зарезал дитя мое! Окаянный! Единственную радость отобрал… Убийца! Судить тебя надо!
Впоследствии на основании ее заявления и было заведено уголовное дело.
Вначале его вел молодой следователь местной прокуратуры. Он считал, что Волошко допустил ошибку, и не усмотрел в действиях молодого специалиста уголовного проявления.
Свое мнение-он высказал и родственникам Васи. Посыпались письма во все инстанции, теперь уже с жалобами не только на Волошко, но и на следователя.
Аналогичное письмо поступило и в прокуратуру республики. В письмах сообщалось и о том, что Волошко поступил в институт за крупную взятку.
Я в тот период работал начальником следственного отдела прокуратуры Днепропетровской области.
Получив телеграмму, вылетел в Киев.
Заместитель прокурора республики Степан Федорович Скопенко был краток:
— Вам поручается ответственное дело. Надеюсь на успех. Изучите материалы, заходите ко мне, вместе и решим.
Под руководством Степана Федоровича Скопенко мне приходилось работать по многим сложным делам. Это всесторонне грамотный, талантливый и очень обаятельный человек. Всю свою сознательную жизнь, то есть свыше сорока лет, — на следственной работе: от рядового следователя до заместителя прокурора республики. Узнав, что направляюсь в его распоряжение, я обрадовался: значит, дело пойдет.
В тот день сидел допоздна. Дело изучил от корки до корки, оно не показалось мне сложным. По существу было два дела. Одно — в отношении Волошко и второе — о взяточничестве при приеме в Тернопольский мединститут.
Свои соображения я доложил Степану Федоровичу. Он их одобрил. Мне в помощь дали молодого следователя из города Черновцов Сарапина. Опыта у него, конечно, было мало, но был он энергичным, принципиальным и добросовестным работником.
…Первым долгом решил вызвать на допрос Волошко.
В назначенное время он не явился. За ним пришлось посылать милиционера. Едва переступив порог кабинета, Волошко стал возмущаться:
— Что вы от меня хотите? Я ведь все написал… Моей вины нет…
Заметно было, что он нервничает. Сначала откинулся на спинку стула, затем, закинув ногу на ногу, вытащил сигареты, зажигалку, закурил.
— Так я вас слушаю.
— Нет, не вы, а я должен вас слушать, — перебил я его. — От ваших рук погиб человек, объясните почему?
Съежившись, он вытер рукой вспотевший лоб, тихо сказал:
— Я здесь ни при чем, мое дело резать, а штопает сестра. Она допустила ляпсус, зашила пинцет.
— За операцию отвечаете вы и обязаны были сами проверить. Вы же хирург, — остановил я его.
Волошко помрачнел, развел руками.
— Выходит, человек умер, а виновных нет?
— Ясно, что нет. Ошибки по статистике допускаются. — Он встал, потянулся и продолжил: — А у меня тем более. Я еще молодой специалист.
— Я вижу, у нас разные понятия. Врач должен служить человеку, а не губить его. Когда и какой вы окончили институт?
— Тернопольский, — буркнул он.
Дальше Волошко показал, что он и не стремился в медицинский. Бабушка заставила туда пойти. Конечно, без помощи родителей не обошлось, но как они отблагодарили шефов за прием в институт, — он не знает. Учился так себе… Было желание перевестись в другой институт, но осуществить это не представилось возможным.
— Значит, не было желания учиться, нет желания и работать хирургом? — перебил я его.
— Ловите на словах? — вспыхнул Волошко. — Да, да, так и запишите. Не люблю свою профессию. Но это не значит, что я повинен в смерти мальчика.
Убедившись в том, что признавать свою вину Волошко не собирается, я отпустил его.
Листая книгу абитуриентов, нашел фамилию Волошко. Знакомлюсь. Проходной балл набран, оценки выставлены: по литературе — «5», физике — «5», химии — «5», биологии — «5».
А что в личном деле? Письменная работа. Тема: «Человек — звучит гордо». Читаю. Работа написана слабо. Одних только грамматических ошибок — двенадцать. В конце стоит оценка «5» и подпись экзаменатора. А нужно ставить двойку.
Выходит, главную скрипку в приеме играли экзаменаторы. Так я решил сразу. Куда же смотрела комиссия?
Вызвал Степанову. Это женщина средних лет, маленькая, курносая, с темно-карими глазами. Принимает экзамены не первый год. Опыт педагогической работы большой. Она подробно рассказала о порядке приема экзаменов, категорически утверждая, что ею все оценки выставлены абитуриентам заслуженно. Со стороны ректора и членов приемной комиссии давления не было.
Тогда я предъявил контрольную работу, выполненную Волошко.
— Это я выставила оценку по литературе, и вполне заслуженно. Написано чисто, — решительно ответила она.
— Прочтите, — предложил я, — и ошибки не забудьте отметить.
По мере того, как Степанова читала, ее лицо изменилось, на лбу появились капли пота, а затем задрожали губы…
— Недосмотрела. Сознаю. Ночью сидела, — тихо сказала она, краснея.
— И сколько там всякого рода ошибок?
— Шестнадцать.
— Какая должна быть оценка?
— Неудовлетворительная.
— А выставили «пять»… Точно так же вы поступили, проверяя и некоторые другие работы. Выходит, сделано с умыслом?
Падающий из окна яркий солнечный луч на мгновение осветил ее лицо, и оно словно загорелось, побагровело.
Наконец она тихо сказала:
— Привлекайте за халатность. — Эти слова были произнесены неискренне. Она опять опустила голову, замолчала.
— Ну, ну, продолжайте.
— Я взяток не брала, просто ошиблась, — горько вздохнула Степанова.
— Мария Ивановна, лучше расскажите правду, как все это произошло. Человек не хотел поступать в институт, а его волоком затащили. И все за так?
Степанова не ответила. Опустила голову вниз, будто рассматривая что-то на полу у своих ног.
…Допросил я еще шесть человек по работам абитуриентов, оценки которых явно были завышены.
Все в один голос отвечали: ошиблись. Что здесь? Круговая порука: все за одного и один за всех? Или же экзаменаторы все решили сами и ректор Гий здесь ни при чем? Но многие вопросы остались не выясненными, были только предположения. Вывод напрашивался один: нужна постепенная, настойчивая и кропотливая работа.
В письме на имя прокурора республики говорилось о каком-то мужчине из Черновцов, имевшем доступ в институт. Кто этот мужчина?
Подключили оперативников милиции и общественность, нужно было во что бы то ни стало найти его.
Помог нам шофер ректора института — Николай. Он вспомнил один эпизод, который и пролил свет на наше дело.
Еще в 1959 году ректор института Гий ездил во Львов на совещание. Потом обедали в ресторане. Машина стояла тут же, на привокзальной площади. Николая, конечно, в ресторан не пригласили, и он обедал всухомятку в кабине автомобиля.
Во втором часу дня к машине подошел мужчина около пятидесяти лет, плотный, среднего роста, блондин, с длинной седеющей шевелюрой, зачесанной назад. Лицо овальное, густые нависшие брови, прикрывающие маленькие, как у крысы, серые глаза.
— Шефа привез? — спросил Николая.
— Ректора института, — ответил шофер.
— В Тернополь поедете? — улыбнулся незнакомый мужчина.
Шофер сразу не ответил. Вылез из кабины, протер переднее стекло и тогда только сказал:
— Да, милый, скоро должны отчаливать.
— Мне тоже по пути. Возьмете?
— Как Петр Емельянович распорядится. Его дело.
— Петр Емельянович? — обрадовался незнакомый. — Давненько не видел, знаю его. Может, бутылочку коньячку прихватить?
— Мне-то какое дело, — буркнул шофер.
Мужчина на некоторое время исчез и вернулся со свертком. Ждать Гия пришлось еще долго. Его привели двое мужчин, усадили в машину и, попрощавшись, ушли. В это время неизвестный стоял в стороне и наблюдал. Когда мужчины ушли, он подошел к машине и громко сказал:
— О, Петр Емельянович! Как я рад видеть вас!
— Кто это? — Гий вопросительно посмотрел на Николая.
— Ваш знакомый, в Тернополь просится.
— Знакомый? Садись. Мне не жалко. — Гий махнул рукой. — Машина не конь, овса не попросит.
Ехали молча. После выпитого Гий дремал. Его попутчик раз за разом поднимался на заднем сиденье, посматривая на Гия и ожидая удобного момента для разговора.
Это был некий Басс — аферист, шулер и мошенник с очень широкими связями. Главное его оружие — нахальство, девиз — «Я тебе, ты — мене». Ранее судимый. Выдавая себя за администратора одного из московских театров, удачно провел несколько афер, посредничал во взяточничестве. Собеседников ловил на дешевом остроумии, лез в душу и Добивался своего. Знал множество анекдотов. Умел их рассказывать.
Последнее время Басс значился экспедитором в одном из колхозов Черновицкой области. На деле эта должность была для него ширмой, которой он пользовался для прикрытия своих махинаций.
Связи с Гием он искал давно: знал его темные делишки.
…Ректор сладко потянулся, зевнул и, обращаясь к шоферу, выдавил:
— Духота. Малость разморило.
— На совещании были? — улыбнулся Басс. — Правила приема в институт не изменились?
— Ах, это вы? — привстал Гий, будто увидев его впервые. — Все остается так же.
— А как у вас с ремонтом здания? — задал Басс больной для Гия вопрос.
— Туговато. Материалов нет. Бьюсь, бьюсь, как рыба об лед, а воз и ныне там.
— Материалов?! — горячо вскрикнул Басс. — Могу помочь. Это пустяки. Цемент, белила, кирпич, лес, плитку…
На половине пути остановились возле ресторана в одном из райцентров, где Басс для закрепления деловой дружбы угощал коньяком. Дальше уже ехали вместе на заднем сиденье, Басс рассказывал анекдоты, а Гий громко смеялся. В пути они еще дважды останавливались «подкрепиться», из ресторана выходили, взявшись за руки.
Гий себе цену знал. Простых и честных людей к себе не подпускал. Что от них взять?
Ремонт института, ремонт собственной квартиры… Потом — заменить всю мебель, и на такую, какую хочет Гий: импортную, в Тернополе такой не достать. Басс обещал помочь. Однако главное — не это…
Подъезжая к Тернополю, Басс будто невзначай бросил:
— У вас такая должность, а моя племянница хочет быть врачом, — сделал паузу, обнял ректора и уже со смешком продолжил: — Я ее и так и сяк. А она на своем: «Хочу, и все!»
— Поможем! — отозвался Гий, хлопая собеседника по плечу.
Расставшись с ректором, Басс вернулся в Черновцы, зашел к своему знакомому, мяснику Синько.
— Слыхал, твоя дочь хочет в медицинский? Помогу, всего пять тысяч рубчиков без сдачи. Ну? По рукам?
— Ого! — вскричал мясник. — За такие деньги машину можно купить…
— Хм! Машина — груда металла, — широко улыбнулся Басс. — Образование не валяется и не заржавеет. Впрочем, как хочешь. Твоя дочь, твои деньги.
— Многовато, — стал торговаться мясник.
— Эх, Синько, стоит ли об этом. У тебя денег… Ну ладно, ты же сам меня просил. Соглашайся, пока вакантное место имеется.
— Сразу всю сумму не дам, — продолжал торговаться Синько. — Аванс — два с половиной куска. Остальное — после зачисления. Договорились?
— Скупердяй же ты. Несолидно! Чужие деньги жалеешь. Я же знаю, они ворованные, — улыбнулся Басс.
— Ворованные или не ворованные, а они мои. Вот здесь, — сказал тот, хлопая по карманам.
Выклянчить всю сумму Бассу так и не удалось. Получил половину.
На следующий день Басс зашел в приемную ректора, низко поклонился полногрудой блондинке-секретарю Зое и тут же выложил ей на стол коробку дорогих конфет.
— К ректору? — засияла Зоя.
— К нему, — кивнул Басс.
— Обождите, я доложу, — блеснула карими глазами.
Находясь в приемной, Басс наскоро заполнил бланк заявления о приеме в институт от имени дочери Синько и расписался за нее.
Гий принял Басса с широко распростертыми объятиями.
— О, дружище! Привет тебе в моих хоромах. Заходи, рад видеть!
Беседовали они долго. Басс обещал достать для института строительные материалы и попросил Гия сейчас же составить их перечень. Когда все было готово, проситель напомнил о племяннице.
— Да, да, я не забыл.
Глаза их встретились — завистливые и жгучие. Гий не спешил с решением, вышел из-за стола, прошелся по кабинету, широко шагая по добротному, мягкому ковру, остановился у окна, постоял, возвратился к столу.
«Задаром не хочет», — догадался Басс.
— Я привез две — вроде аванса… Остальное потом.
Их глаза снова встретились. Гий раздумывал, не врет ли его новый друг. Басс ругал себя за поспешность. Зачем назвал две тысячи, можно было бы назвать и полторы.
Схватка двух дельцов продолжалась недолго. Басс положил на стол Гию конверт с деньгами. В нем было тысяча восемьсот рублей. Гий дрожащей рукой схватил конверт, не считая деньги, убрал его со стола в ящик и закрыл на замок ключом.