— Гонорар, — улыбнулся.
— Взятка, — поправил Басс, хихикнул и положил на стол заявление.
Ректор, не читая его, написал резолюцию: «Принять документы». Расписался и подчеркнул свою подпись. Это был его шифр. Вскоре дочь мясника была зачислена в институт.
А дальше все шло как по писаному. Басс искал клиентов, брал у них деньги, часть оставлял себе, остальные передавал Гию…
Я посетил школу, где учился Волошко. Познакомился с учителями, директором, нашел его соучеников. Почти все они рассказывали одно и то же: Волошко учился плохо, постоянно тянул класс по успеваемости вниз. Вызывали родителей, обсуждали его успеваемость на педсовете. И вдруг — поступил в институт. Это было неожиданностью для всех. Его же сосед Заремба учился на хорошо и отлично, горел желанием поступить в медицинский, но не набрал проходного балла. Особенно возмущалась классный руководитель — Наталия Степановна.
— Непонятно, по каким правилам принимают сейчас в институт. Подали документы двое — один двоечник, а второй отличник. Двоечника зачислили… Почему? Он же не хотел туда поступать!
Наталия Степановна задумалась, как бы взвешивая что-то, а затем подняла голову и с грустью сказала:
— Получилось то, что мы и ожидали. Умер ни в чем не повинный ребенок. Потому что жизнь его доверили тому, кого нужно было гнать из института.
Беседую с Зарембой. Скромный, застенчивый парень, очень огорчен неудачей.
— На все вопросы я ответил, — стал рассказывать, — те, что сидели за столом в приемной комиссии, замечаний не сделали. Думаю — прошел. Вдруг экзаменатор задает мне дополнительный вопрос: «Скажи, где у муравья сердце?» Члены комиссии переглянулись. Мне стало не по себе: «Где же оно?» — стучало в голове. «Не проходили мы этого», — ответил я. Она впилась в меня своими серыми глазами. Такими мутными, на всю жизнь запомнил их. И сказала: «Плохо, юноша, надо знать». Как обидно. Готовился, готовился — и напрасно. Печально и другое. Волошко вообще ни на один вопрос не ответил, в школе баклуши бил, а ему поставили «пять». Почему? Все в школе возмущены.
Видно было, как переживал Заремба, я ему сочувствовал. Что значит потерять веру в свои силы. И как остро калечит души молодых людей проявленная несправедливость.
— На следующий год поеду поступать в другую область и добьюсь своего, честно, без подкупа и подачек, — сказал Заремба.
— Что значит без подкупа и подачек? — перебил я его.
— А то, что отец Волошко отвез ректору пять тысяч рублей, — вспыхнул он.
— Откуда тебе известно?
— Известно. Все село говорит.
В тот же день я запросил сберкассу. Пришел ответ. Накануне сдачи сыном экзаменов в институт Волошко снял со сберкнижки четыре тысячи рублей. Заремба был прав.
Закончив проверять личные дела абитуриентов, их письменные работы, я назначил экспертизу. Эксперты Черновицкого государственного университета пришли к выводу, что по всем мною представленным письменным работам оценки значительно завышены.
Но это еще не был конец дела. Следствие только начиналось. Нужно было найти ниточку и распутать до конца клубок преступлений Гия, разоблачить его соучастников.
В это время Гий уже не работал в институте, переехал в Киев и там возглавлял один из научно-исследовательских институтов.
Допросы членов приемной комиссии ничего не дали. Многие из них только числились в списках, на экзаменах не присутствовали.
Бывший председатель приемной комиссии Барбара ничего вразумительного не сказал. Видно было по всему: все они защищают Гия. Согласно правилам приема экзаменаторы обязаны были вести дневники и фиксировать знания абитуриентов, чтобы затем сообщать в школы для последующего устранения недостатков учебного процесса на местах. Мы взялись за архивы приемных комиссий. Эти документы без всякой системы лежали на чердаке.
Несколько дней я и Сарапин разбирали пухлые папки и перечитывали накопленные в них черновые записи. Потратили на эти раскопки около двух недель, но упомянутых тетрадей не нашли. Правда, в папках обнаружили отдельные письма и заявления абитуриентов, положенные туда без всяких проверок. В письмах приводились факты злоупотреблений со стороны приемных комиссий, подтасовки экзаменационных билетов, завышения оценок отдельным абитуриентам и тому подобное.
Все эти письма и заявления были изъяты и приобщены к уголовному делу.
Поиски черновых тетрадей мы продолжали. Все экзаменаторы категорически утверждали, что тетради они сдали секретарю приемной комиссии Немцевой.
Вызвал ее на допрос. Это была блондинка лет сорока пяти. Несмотря на свой возраст, выглядела молодо. Вела себя непринужденно. На вопросы отвечала четко и уверенно. По всему было видно — честный человек.
— Да, да, черновые тетради были. Я их лично после экзаменов складывала в тумбочку письменного стола Барбары. Вы не думайте, что я причастна к безобразиям, которые обычно творятся на экзаменах. Я человек маленький. Написала Гию докладную, но тот вызвал меня и сказал: «Не твоего ума дело. Суешь свой нос куда не надо. Смотри мне».
— И вы испугались?
— Я-то не испугалась. На партийных собраниях критиковала Гия.
— Татьяна Николаевна, помогите найти черновые тетради. Для нас это очень важно.
Свое обещание Татьяна Николаевна сдержала. Нашла две тетради и с сопроводительным письмом направила их в прокуратуру. Они оказались ценными для следствия. Особенно тетрадь экзаменатора Пастушок Лизы Семеновны. Велась она четко. Например, в ней имелись такие записи: «дуб в квадрате», «дуб в кубе», «никс». Абитуриентам она ставила оценки за каждый ответ. Имелись и такие случаи, когда против вопросов стояли двойки, а итоговая оценка была отличной.
Лиза Семеновна входит ко мне в кабинет. Стройная, молодая, красивая женщина. На щеках ямочки, яркий румянец по всему лицу. Глаза голубые, схожие с синевой утреннего моря. Я показал ей присланную Немцевой тетрадь.
— Да, это я ее вела, — уверенно ответила.
— Скажите, что значит слова «дуб в квадрате», «дуб в кубе», «никс»? — задал я вопрос.
Она блеснула глазами и улыбнулась:
— Это значит — ни в зуб ногой. А яснее — абитуриент ничего не знал.
— Интересно, почему же в данном случае вы выставили ему оценку отлично?
— Ну что ж, скажу, — снова улыбнулась Лиза Семеновна, — потому, что оценки выставлялись еще до сдачи экзаменов. Сам Гий это решал.
— Непонятно.
— Что тут непонятного? Перед началом экзаменов нам Гий давал ведомости абитуриентов, а в середине лежала полоска бумаги, на которой указывались регистрационный номер абитуриента и оценка. Эту оценку, независимо от знаний абитуриента, экзаменаторы должны были указать в ведомости.
— Но ведь это же преступление! — не выдержал я.
— Конечно. Мы возражали. Гий объяснял это тем, что так планировалось свыше, дабы выдержать проценты приема в институт сельского и городского населения.
— Какую оценку получил по физике Волошко?
Лиза Семеновна нашла соответствующую запись в тетради и сказала:
— Я ему выставила по всем трем вопросам двойку. Но Гий заранее выставил ему отлично, поэтому я и продублировала его оценку.
Аналогичные показания дал и второй экзаменатор. Для изобличения остальных членов приемных комиссий пришлось делать очные ставки.
Улики, добытые нами за последние дни, являлись еще недостаточными для обвинения Гия и его посредника Басса. Добыто было лишь маленькое звено в длинной цепи, найден лишь первый след. Нужно было помешать преступникам замести следы, сбить следствие с верного пути. Нужны были веские, бесспорные доказательства. В первую очередь предстояло найти взяткодателей. Это куда труднее, чем опросы экзаменаторов.
И я решил начать с Волошко.
Денис Игнатьевич — мужчина средних лет, низенький, полный, круглолицый, шатен. Брови широкие, вьющиеся. Они торчали во все стороны, прикрывая маленькие, глубоко посаженные зеленые глаза. Долго не упирался, не было смысла. Снятые со сберкнижки четыре тысячи рублей, продажа кабанов в канун приемных экзаменов явились серьезными, неопровержимыми уликами, изобличающими Волошко-старшего в даче взятки.
— Деньги я давал не ректору, а мужчине по имени Борис. Кому он их дал, мне неведомо, — категорически заявил Волошко. — Договор был таков: я даю деньги, и сын будет зачислен в институт.
Передачу денег Бассу подтвердила и жена Волошко — Клавдия Федоровна.
Когда я предъявил Станиславу Волошко его заявление о приеме в институт, он категорически отрицал свою подпись и сам текст. Но заявление мог составить от имени Волошко сам Басс. Так оно и было.
Я вынес постановление о задержании Басса. Дома его не оказалось. Уехал в Москву пробивать вопросы снабжения колхоза лесом. Ехать за ним в Москву не было смысла. Мы предупредили руководство колхоза — о появлении его немедленно сообщить нам.
Задержали Басса у его любовницы в Черновцах. Приметы этого человека я знал из показаний свидетелей, и если бы он встретился на улице, я бы узнал его: плотный, среднего роста, лет за пятьдесят.
— Разрешите сесть, — смело, с широкой улыбкой спросил Басс.
— Садитесь.
— Товарищ следователь, произошло какое-то недоразумение, — смущенно произнес он. — Меня задержали по вашему постановлению. Я думаю — ошибка.
— Никаких ошибок. Все законно.
— Я в Москве, в Госснабе был… Выбивал запчасти для автомашин, — начал Басс, переменив тему разговора.
— Ну и как?
— Хо, там, где я берусь, во! — улыбнулся Басс, показывая большой палец.
— По нарядам достали? — уточнил я.
— По нарядам?! — раскрыл широко глаза Басс.
— Дружки помогли?
— Да, лучше имей сто друзей, чем сто рублей… Как сказал нам дорогой Аркадий…
— Ладно. Хватит. Ближе к делу, — перебил я его.
Басс насторожился, притих, в глазах мелькнуло беспокойство, но он, стараясь скрыть его, улыбнулся:
— Может, анекдотик?.. Московский, свежий?
— Анекдоты потом. В камере будете рассказывать, — парировал я.
— В камере? За что? Это недоразумение! — удивленно, наигранно произнес Басс, но увидев, что я заполняю протокол о допросе его в качестве подозреваемого, сразу замолчал и насупился, стал рыться в карманах. Вскоре вытащил валидол, дрожащими руками, тоже наигранно, отломил полтаблетки, положил под язык, скривился.
— Можно? — спросил он, показывая на графин с водой.
— Да-да, пожалуйста.
Он встал, потянулся к графину.
— В последнее время что-то пошаливает. А сейчас…
— Может, доктора пригласить?
— Упаси бог! — махнул рукой Басс. — Есть тут у меня сосед. Коновал. Мою жену залечил. — Запив таблетку водой, Басс продолжал стоять.
— Садитесь, — велел я ему.
— Ничего, я постою. Может, отпустите, — слукавил Басс. — Пожалеете больного человека. Сердечника!
— Нет, Борис Михайлович, разговор у нас будет неприятным и долгим. Сегодня выясним общие вопросы, а завтра начнем по эпизодам…
— Эпизодам? Да что же это такое? Я ничего не делал, ничего не знаю, а меня камерой запугивают, эпизодами…
— Вы же сами когда-то говорили: «Если рисковать, так на большую сумму!»
— Товарищ, я удивляюсь, — Басс решил сыграть на моих чувствах. — Вы, кажись, следователь по важнейшим делам. О! Это большой человек! Знаем, ошибаются и по важнейшим. Меня уже раз так заграбастали. За что вы думаете? За простые анекдоты, маленькие шедевры народного творчества, так сказать.
— Нет, вас судили за — антисоветскую агитацию и пропаганду — за государственное преступление. В деле есть справка о вашей судимости, вот она.
Басс задумался, обмяк, побледнел. Улыбка с его лица сошла, он опустил голову.
В кабинете воцарилась тишина.
Я в это время стал записывать в протокол анкетные данные подозреваемого.
— Ваша профессия?
— Я все могу, для себя и для других, — пытался улыбнуться Басс.
— Образование?
— Не высшее и не среднее. Ушел со второго курса мукомольного техникума.
— Соцпроисхождение?
— Из ремесленников. Отец в период нэпа держал сапожную мастерскую.
— Семейное положение?
— Имею жену и двух дочерей — Беллу и Эмму.
— Последнее место работы?
— Экспедитор колхоза. До этого работал в связи и много сделал для Черновиц. Телебашню достал и к ней начинку. — Басс улыбнулся. — Без меня они бы до сих пор на дохлых кошек смотрели.
В действительности, как было установлено позже, Басс и здесь нагрел руки, принимая самое непосредственное участие в приобретении за взятки аппаратуры для телевидения.
— Расскажите подробно, когда и какие суммы денег вам давали родители за содействие в приеме их детей в медицинские институты?
— Это ложь, — буркнул Басс. — Другое дело телебашня. Там пришлось раскошелиться.
— Но и здесь вы платили не свои деньги, а государственные?
— Правильно. Представил акт на закупку агрегатов на рынке, и мне вернули все сполна. Еще бы, вышка-то стоит. Как памятник мне.
— Не рисуйтесь, Басс. Вы оставили после себя память другую, черную, — перебил я его.
— Ошибаетесь, товарищ по важнейшим, — недовольно буркнул Басс. — Я ведь достал…
— Документы подделывали. Чужие деньги получали.
— Подумаешь! Мелочь!
— За эту мелочь вас и уволили?
— Ну кого я надул?! Ну было такое, исправлял дату в билетах. Иголкой лишнюю дырочку проколол. Так это же ради общего дела. Все на телебашню шло, — выпрямился, гордо поднял голову. — Я им и художественную самодеятельность организовал… Мастером слова прозвали меня… Грамоты и денежную премию получал. А это какая память?
— Рассыпалась ваша самодеятельность. Кончились и ваши похождения.
Связи с Гием Басс категорически отрицал:
— К науке я не успел добраться.
Вскоре мы установили, что Басс организовал Гию пошив костюмов, платьев жене и дочерям у закройщика Замялова. Деньги за материал и пошив, как показал закройщик, платил лично Басс.
Было также установлено, что Басс для семьи Гия приобрел у спекулянтки по фамилии Машева импортные товары: кожаное пальто, каракулевую шубу, костюмы, и для примерки возил туда Гия, его жену и детей. И тут за все товары деньги платил Басс.
Помимо этого, Басс неоднократно снабжал Гия и его семью билетами на концерты московских артистов и в цирк.
Тесные связи Гия и Басса подтвердили, кроме Замялова, Машева и другие свидетели.
Клубок преступлений начал разматываться. Но Басс все отрицал. По всему видно было — за спиной у него большой груз преступлений. Как потом показало следствие, так оно и было.
Особое внимание мы по-прежнему уделяли выявлению взяткодателей. Проверялись в первую очередь лица, у которых оценки в контрольных работах были явно завышены.
Допросы Басса мы умышленно прекратили. Пусть побудет в неведении.
Прошла неделя. Басс не выдержал, написал мне заявление и попросил о встрече. Я поехал в тюрьму. За это время он осунулся. Подолгу молчал. Пытался разузнать, чем располагает следствие. Под конец попросил у меня чистый лист бумаги. На вопрос, зачем ему бумага, ответил:
— Представлю повинную, дабы ускорить расследование и заслужить снисхождение.
Прошло несколько дней, и Басс направил прокурору республики заявление, в котором признался, что дважды передавал Гию взятки, в первый раз — от Волошко, во второй — от зубного техника Гробмана.
Встал вопрос о привлечении к уголовной ответственности Гия. Было принято решение перед задержанием произвести у него дома и на работе обыск, который я проводил совместно со следователем по особо важным делам Слесарем. Мы изъяли у Гия три ружья, из них одно — ТОЗ-34 с инкрустацией золотом и серебром стоимостью свыше тысячи рублей, три кинокамеры, фотоаппарат японской фирмы «Сопоп», транзисторные радиоприемники иностранной марки, серебряный вьетнамский сервиз и много изделий из золота, всего на сумму свыше десяти тысяч рублей.
Кроме того, было изъято наличных денег и облигаций трехпроцентного займа на сумму свыше пяти тысяч рублей, сберегательные книжки на имя Гия с остатком вкладов свыше пятидесяти восьми тысяч рублей и на имя жены — Гий Лидии Ивановны с остатком вклада свыше семнадцати тысяч рублей. Описано имущество на сумму около тридцати тысяч рублей, в том числе: автомашина «Волга», кооперативный гараж, моторная лодка, румынский гарнитур стоимостью пять тысяч семьсот рублей и многое другое.