Но не из-за Чарльстона, а из-за ограбления поезда полгода назад. Очевидно, его опознали. Его подробно расспрашивали о Чарльстоне, но даже кассиры банка не могли с уверенностью сказать, что этот чисто выбритый человек был одним из грабителей.
Так что Партридж скатился к заключению и получил десять лет за ограбление поезда. Его быстро осудили и вынесли приговор.
И тогда жизнь для него превратилась в отчаяние и страдания в Аризонской территориальной тюрьмы в Юме.
* * *
Партридж без труда прошёл через дверь.
Гиббонс пошел с ним, и хотя они оба выглядели немного потрепанными и немного уставшими, у них были деньги. Учитывая все обстоятельства, у Партриджа было около сотни долларов. У Гиббонса — гораздо больше.
Они направились в гостиную и заказали выпивку. Это было нечто. В вазах стояли свежесрезанные цветы, и в глазах рябило от хрусталя и бархатной мебели, атласных и шелковых драпировок. На стенах висели кричащие картины маслом, которые заставили бы покраснеть проповедника. Вдоль стен в золотых канделябрах были расставлены свечи. В комнате было тепло и сумрачно, пахло духами, маслом для тела и плотскими удовольствиями.
И, конечно, здесь было много женщин — блондинок, брюнеток, рыжих.
Здесь были даже азиатки и индеанки. Они были худыми и царственными, толстыми и грудастыми, простыми симпатяшками с соседней улицы и экзотическими красавицами. Если хоть на одну из них у вас не встал, значит, вашего мертвеца уже ничего не расшевелит.
— Ну что ж, странник, — сказал Гиббонс, обнимая цветную девушку с соблазнительными раскосыми восточными глазами, — делай, что считаешь нужным, но держись подальше от неприятностей. Оглянись вокруг, ради любви к Иисусу и Марии… Ты уверен, что твоя жена того стоит? Ты уверен, что хочешь с ней разбираться, когда сам застрял посреди Сада земных наслаждений?
— Я должен её увидеть, — ответил Партридж. — Именно поэтому я приехал в Дед-Крик.
— Ну, как знаешь. Как закончишь, я буду здесь. — Он засмеялся и уткнулся носом в пышногрудую блондинку. — А может, черт возьми, и не буду. На самом деле, я чертовски уверен, что буду нежиться в ванне с красотками, шлепая их по попкам и распевая церковные псалмы. Да, странник, хвала Господу и его творениям! У меня такое чувство, что сегодня старая мачта наконец-то поднимется!
«Для него всё так просто, — подумал Партридж. — Но не для меня…»
Он кивнул Гиббонсу. Пора было разобраться с делами.
* * *
Он подождал, пока она не осталась одна.
Её комнаты располагались на верхнем этаже.
Человек размером с небольшой горный хребет попытался удержать его, но Партридж хладнокровно взвел курок пистолета и запер его в чулане. Затем он вошел в ее комнату. Он нашел ее в маленькой, роскошно обставленной гостиной.
В первую секунду она его не узнала. Наверно, она не узнала, что сделала с ним тюрьма. Теперь он стал крепким и жилистым, сложенным так, словно вырезан из дуба. Его лицо было худым и острым, а скулы так и норовили прорезать плоть под темными безжалостными глазами. А ещё он отпустил усы, свисавшие сейчас до самого подбородка.
— Какого чёрта ты тут забыл? — произнесла женщина, и в ее голосе прозвучала резкость, которую он никогда раньше не слышал.
О да, это был голос Анны-Марии, но теперь она привыкла отдавать приказы, которые беспрекословно выполнялись.
— Лучше бы тебе развернуться и бежать к двери, пока ещё можешь!
Но Партридж не двинулся с места. Он стоял и смотрел на неё, впитывая каждую частичку, как измученный жаждой человек у ручья. При одном взгляде на неё у Партриджа внутри всё кипело.
— Здравствуй, Анна, — выдавил он, наконец. — Хорошо выглядишь.
Она сидела на диванчике, обитом роскошным пурпурным бархатом, с гроссбухом на коленях. Добросовестная деловая женщина, как и всегда. Она снова посмотрела на посетителя, а потом Партриджу показалось, что ее челюсть вот-вот упадет на ковер. Она нервно облизнула губы, но быстро взяла себя в руки.
— Нейтан, — прошептала женшина. — Матерь божья…
— Выглядишь вполне здоровой для женщины, погибшей при пожаре.
Анна-Мария вздохнула.
— Ты не понимаешь…
— Да, наверно, не понимаю. Так может, просветишь меня прямо сейчас? И знаешь: я и так уже убил людей больше, чем могу припомнить. Поэтому будет лучше, если мне понравится твой рассказ.
Она отложила гроссбух в сторону и начала приподниматься, но тут же снова села.
— А что, если я скажу, что скучала по тебе?
— Тебе это зачтётся.
— Я скучала, — произнесла она, но слова прозвучали сухо и ненатурально. — Ты, наверное, думаешь, что я просто сбежала с деньгами и забыла о тебе. Но это не так. Поверь мне, это не так, позволь мне объяснить…
— Да уж, постарайся.
Нейтан снял шляпу и сел напротив нее на диван, в который провалился, как в пух. Он никогда раньше не чувствовал такого комфорта.
Мужчина расположился так, чтобы хорошо видеть запертую дверь и входы в соседние комнаты. На правом бедре у него висел «шофилд» калибра.45. Он оставил револьвер в своей арендованной комнате, полагая, что привлёчёт больше внимания, если станет ходить по городу, обвешанный оружием. А лишнее внимание ему сейчас было ни к чему.
На хрустальном подносе для компота лежали только что свернутые сигары. Партридж взял одну и удивился, насколько они гладкие. Деньги и положение, несомненно, имели свои преимущества.
— Давай кое-что проясним, Анна, — сказал он, выпуская из ноздрей густой и приятный дым. — Если кто-нибудь решит прийти к тебе на помощь, я убью его. Если кто-нибудь из твоих парней вломится в эту дверь, я пристрелю их к чертовой матери. А, может быть, и тебя заодно. Это ясно?
Она сглотнула.
— Предельно.
И начала говорить.
— Нелегко было быть женой Нейтана Партриджа. Это было чертовски трудно, понимаешь? Куда бы я ни пошла в этом городе, я чувствовала, что все смотрят на меня и показывают пальцем. Жена преступника. Жена убийцы. Но, несмотря на все это, я любила тебя и хранила верность. Однако потом стало слишком тяжело…
За год их брака, пока он был свободным человеком, она видела его очень редко. Она просто застряла на ферме в городе, где никого не знала. У самого Нейтана друзей не было, и у нее тоже.
После того, как его отправили в тюрьму, она осталась в горах совсем одна. Но она оставалась верной и любила его, писала ему письма и даже дважды навещала его.
Да, это было немного, но ровно столько она могла вынести.
Но время шло, а она оставалась одна. Совсем одна. Десять лет в тюрьме казались неисчислимым количество времени. Но после первых трех лет она убедила себя, что это не так уж и долго. Если бы у нее были друзья, все было бы проще. Но она была женой преступника, и мало кто хотел иметь с ней дело. Точнее, вообще никто.
Ее мать умерла, а на востоке жила тетка, которую она не знала, а кроме нее у Анны был только дядя Джон. Но Джон Пеппер был в ее представлении жестким и пустым человеком. Бесстрастным и холодным, как деревянная статуэтка. Он проповедовал высокую мораль и свою драгоценную этику, но, похоже, не применял их к своей собственной жизни, которая состояла из охоты на людей и убийств. Он не нравился Анне сейчас и не нравился никогда.
В семье все знали, что у него где-то есть сын, которого он бросил во время войны; так кто он такой, чтобы проповедовать добродетель?! Кроме того, он никогда не интересовался ее образом жизни и выбором мужа.
— В общем, я осталась одна, а ты ушёл, и я сходила с ума. Это правда. И вот однажды я проснулась в подавленном настроении и начала строить планы. Деньги не были проблемой. Кроме зарытой добычи у нас было больше пяти тысяч в банке. Именно тогда я поехала в Дед-крик. Я сказала соседям, что у меня там семья, но правда была в том, что мне там понравилось. Это был процветающий город, и правильные инвестиции в нужные места могли принести много денег. Поэтому…
— Поэтому ты купила это место, отстроила его, а потом сожгла ферму, — закончил за неё Партридж.
— Да, именно так. Я потратила около десяти тысяч из денег, оставшихся после ограбления, не больше.
— И теперь ты — преуспевающая деловая леди, — Партридж затянулся сигарой. — А я? Разыскиваемый преступник. Где мои деньги?
— У меня. Я всё сохранила, и даже вернула те десять тысяч, которые одолжила. Всё у меня, в целости и сохранности.
Партридж кивнул. Уже кое-что. По крайней мере, у него остались деньги.
— Я понимаю правильно: ты построила это местечко для нас? Чтобы мы смогли жить вдвоём припеваючи, когда я вышел бы из тюрьмы?
Она слегка покраснела, и Партридж сразу понял, что это неправда. Но Анна продолжила свои сладкоречивые сказки:
— Конечно. Я всем сердцем надеялась, что ты отсидишь срок и станешь свободным человеком. Но сейчас… Я не знаю…
— Но ты была верна мне?
— Да, конечно!
— Чушь собачья, — сказал он. — А кем тогда был тот скользкий кусок дерьма, с которым я тебя видел?
— Лорд Джонни Макс Сильвер. Он — мой деловой партнёр. Не больше.
Партридж затушил сигарету, встал и подошел к ней. Она напряглась от беспокойства и, возможно, от страха. В зеркале он видел своё отражение, приближающееся к ней с другой стороны. Он также видел, что она больше не любит его. А может, никогда и не любила.
— Как твой муж, я имею определенные неотъемлемые права, не так ли?
Он подошел ближе, схватил ее за кружевной корсаж и, прежде чем она успела ахнуть, разорвал его прямо на плоском животе. Великолепная грудь, о которой он мечтал в тюрьме, оказалась выставленной на всеобщее обозрение. Молочно-белая, налитая, полная обещаний. Они вздымались вверх-вниз в такт дыханию. Партридж наклонился, обхватил губами один из сосков и начал посасывать его, пока тот не стал твердым, как наперсток.
Он не оставил без внимания и вторую грудь. Анна-Мария его не останавливала. Он сорвал с нее оставшуюся часть платья, затем — кружевное бельё. Его язык плавал в горячем океане ее рта. Он расстегнул молнию на штанах и скользнул вглубь неё. Он начал врезаться в нее мощными толчками. Комнату заполнили звуки соприкасающихся тел и прерывистое дыхание Анны-Марии.
А потом они кончили практически одновременно… к удивлению обоих.
* * *
Развалившись на диванчике, они курили, пили вино и говорили о старых временах, но все это было пустым звуком.
Однако они продолжали в том же духе, сидя по обе стороны дивана и стараясь друг друга не касаться. Они были друг для друга чужими, воспоминаниями прошлых лет.
Наконец наступила тишина.
— Я запер твоего охранника в чулане в коридоре, — нарушил молчание Партридж.
— Ты же его не…
— Нет, просто вырубил. С ним всё будет в порядке.
Она облегчённо вздохнула. Она, как и он, насладилась сексом, но это была чистая физиология. Может быть, она тоже мечтала и фантазировала о том, как это произойдёт снова. И теперь оба знали.
Анна-Мария взяла себя в руки.
— Ты порвал моё платье, — с усмешкой протянула она.
— Уверен, у тебя есть куча других.
— Что ты собираешься делать дальше?
Партридж ненадолго задумался.
— Я не могу здесь оставаться. Я нигде не могу оставаться. Мне нужно куда-то ехать. Может, в Мексику. Может, в Центральную Америку. Я слышал, там тепло и можно собирать бананы прямо с деревьев. — Он замолчал и застегнул молнию. — Полагаю, с моей стороны было бы чертовски глупо просить тебя продать это заведение и поехать со мной?
Ответом ему было молчание.
— Где мои деньги, Анна?
— У меня.
— Это ты уже говорила. Где именно?
— Мы с тем мужчиной — лордом Джонни Максом — являемся партнерами по серебряному руднику в горах Суеверий.
Он бросил на нее угрожающий взгляд.
— А в чем еще он для тебя партнёр?
— Ты несправедлив. — Анна отшатнулась, словно ей дали пощечину, но быстро пришла в себя. — Шахтерский лагерь называется «Дюрант». Его легко найти. Дорога там размечена, фургоны с рудой приходят и уходят весь день в направлении Дед-крика. Деньги находятся в сейфе шахтерского управления в черном чемодане. Я пошлю человека предупредить, что за деньгами придет человек, и они отдадут этот чемодан тебе.
— А сама не хочешь со мной туда съездить?
Она покачала головой, и ее каштановые волосы рассыпались по золотистым плечам.
— Нет. Нельзя, чтобы меня видели с тобой.
Партридж взял себя в руки и надел шляпу.
— Не пытайся обмануть меня, Анна-Мария. Если я нарвусь на ожидающий меня отряд, то вернусь сюда, за тобой. — Он взял еще одну сигарету. — В тюрьме я стал жестоким. Жестким и подлым, и я думаю, что такой образ жизни вытравил из меня все хорошее и порядочное, что у меня когда-либо было. Мне больше нечего терять. Но скажи мне — какое бы сердце у меня ни осталось, — скажи мне правду. В то время… ты меня любила? Ты действительно меня любила?
Ее лицо озарило странное сияние.
— Да, — ответила она. — Я очень тебя любила.
Она говорила правду, и Партридж это видел. Этого было достаточно.
— Предупреди своих людей, что сегодня я заеду за деньгами.
— Хорошо.
Он повернулся, чтобы уйти, и уже взялся за ручку двери.
— Я тоже любил тебя, Анна-Мария, и часть меня до сих пор любит.
Глаза женщины наполнились слезами.
— Забирай свои деньги, Нейтан, и когда они будут у тебя… пожалуйста, не приходи сюда больше.
* * *
Партридж вернулся в свою комнату в пансионе.
Он не стал проверять, нет ли поблизости Гиббонса. Если этому сумасшедшему старику повезло, то он снова переживал свою молодость в ванне, полной женщин. Партридж не хотел его видеть. Он никого не хотел видеть.
Он побродил по улицам и зашёл в конюшню. Посмотрел, что за его лошадью хорошо ухаживают, и остался доволен. Затем зашел в салун, названия которого потом даже не вспомнил, и выпил виски.
И уже только после этого вернулся в свою комнату. Он заказал у хозяйки ванну и поднялся по скрипучей узкой лестнице к своей койке.
Закрыв за собой дверь, он не был уверен, что чувствует. Угрызения совести? Депрессия? И это, и слишком много других эмоций. Он все время твердил себе, что ему нужны именно деньги, но, находясь рядом с Анной-Марией, Партридж понял, что дело совсем в другом.
«Клянусь Богом, я действительно люблю эту женщину, но теперь уже слишком поздно, потому что все кончено, и, может быть, если мне повезет, я уйду от всего этого с чемоданом наличных и оставлю всё позади».
Опустошающая победа.
Партридж бросил шляпу на кровать, вылил воду из кувшина в фарфоровую миску и принялся тереть лицо. Затем сменил повязку на руке.
В комнате стояла отвратительная вонь. Он решил, что запах доносится из уборной в переулке внизу, и закрыл окно. После этого Партридж упал на кровать, настолько обессиленный всем произошедшим за последнее время, что даже не понял, что находится в комнате не один.
До того момента, как дверь шкафа со скрипом приоткрылась и оттуда появилась темная фигура с пистолетом в руке, и тихий голос произнёс:
— Нейтан Партридж, я полагаю?
ГЛАВА 15
Джон Пеппер приближался к горам Суеверий и думал: «Теперь всё почти закончилось. Черт возьми, я сделал это. Каким-то образом мне это удалось. Я сделал свою работу и практически отыскал и отца, и сына. Может быть, я сошел с ума; может быть, я потерял остатки разума, но я это чувствую. Я почти ощущаю их запах и знаю, что здесь все и закончится».
Хотя боль охватывала его голову, как огненные муравьи человека, намазанного медом, Пеппер все еще был в состоянии мыслить трезво. И его мысли были острыми, сверкающими лучами солнечного света в этой пульсирующей болезненной темноте.