— Деревенщина, если бы ты это увидел, то оценил бы по достоинству. Стены этого старого сарая были сплошь увешены скелетами, которые они склеили сами: кошки, кролики, ящерицы, мыши, змеи и даже большая старая рысь. Однажды ночью я вошел туда со старой масляной лампой и увидел все своими глазами. Я чуть на месте не обмочился. Эти кости и черепа, злобно глядящие на тебя, как призраки… Черт. Я сказал Сэди, но она заявила, что уже знает. И не видит в этом ничего плохого. Но я-то видел.
Кирби решил, что по этим детям плачет исправительная колония. Ну, или хотя бы школа-интернат. Где будет строгий режим, свободное время по расписанию и все дела.
Кирби начал серьёзно беспокоиться. Эти дети точно не были нормальными. Они не ловили лягушек, не засовывали ужей в карманы — если, конечно, те не были уже мертвы… Они не бегали на речку рыбачить и не дразнили соседских девчонок. Они ходили в одинаковых вельветовых костюмах и коротких штанишках, как английские мальчишки, и всегда были чистенькими — аккуратно причесанными и красивыми, без сопливых носов и оббитых коленок. Кирби начал подумывать, что Сэди держит их в одинаковых коробках и каждое утро заводит ключиком.
— Черт возьми, деревенщина, я уже серьёзно начинал беспокоиться. Все это съедало меня изнутри, как соль в заднице.
Он покачал головой и сплюнул на землю табачный сок.
— Сэди все еще гладила мой член каждую ночь, требуя, чтобы он встал и отработал по полной. Как я уже говорил, эта женщина заводилась с пол-оборота. Но дело было в том, что она оказалась ничуть не лучше своих сопляков. Она тоже становилась странной. Если раньше она прыгала на моем члене и мяукала, как кошка, и пела, как попугай, то теперь просто лежала. Иногда мне казалось, что я трахаю кусок мяса. Это заставило меня думать, что все те оргазмы, которые были раньше, были просто игрой.
Примерно в это же время пропали пистолеты Кирби. Он не слишком забеспокоился, потому что рассчитывал навсегда от них избавиться. И все же ему это не понравилось, а Сэди и дети утверждали, что ничего не знают.
И учитывая то, что происходило, он не стал напирать.
Но однажды ночью, после того как Сэди должным образом поработала, и он оказался в райских кущах, храпя, как сломанная бензопила, он проснулся. Безо всякой причины. Просто резко проснулся, как будто знал, что что-то не так. Он на цыпочках подошел к двери, приоткрыл ее… И что же он увидел?
— Господи Боже мой, деревенщина… Вот они, все четверо, идут по коридору голые, как новорожденные, и несут свечи. Забеспокоился ли я? Да, черт возьми! Если бы мой член однажды ночью встал и убежал, я бы и то забеспокоился меньше. Так что, будучи любопытным сукиным сыном, я последовал за ними в подвал и дальше — в угольную. Я никогда там не был — Сэди утверждала, что потеряла ключ. И угадай, что я там увидел?
Посреди помещения располагался небольшой алтарь, и все четверо стояли перед ним на коленях. Повсюду горели и мерцали свечи, отбрасывая казавшиеся живыми тени.
В воздухе стоял неприятный, спёртый запах, сразу напомнивший Кирби мертвецкую. Их маленький алтарь был украшен костями, как и сарай на заднем дворе, только здесь были человеческие кости. Черепа, кости ног и рук и все такое прочее. Сложены и свалены в кучу, как щепки для растопки. Центральное место занимали разрисованные краской кости, украшенные бусами и перьями.
— Я чуть не обделал своё нижнее бельё, деревенщина. Дело в том, что они услышали меня, и следующее, что я помню, это то, что у старой Сэди оказался дробовик, и она заставила меня подняться на чердак и лечь в постель, где мальчики привязали меня, как брыкающегося бычка.
С каждой минутой это становилось всё более странным.
Но Кирби уже почти все понял. У них постоянно появлялись и исчезали жильцы — ковбои, шахтеры, бродяги, солдаты и прочие. Сэди постоянно продавала лошадей и паковала коробки с подержанной одеждой в церковь.
Черт, все сходилось. Кирби понял, что они с мальчишками время от времени убивали гостей, которых никто не хватится. Забирали у них наличные, продавали лошадей и все такое. А кости? Ну кто же, во имя всего святого, знал?!
Но Сэди ввела его в курс дела. Да, они убивали людей — в основном, отбросы общества. Делали им одолжение своим безумным образом мыслей. Но мальчикам нужен был отец, и она хотела, чтобы им стал Кирби.
«Черт возьми, эти мальчики нуждаются в руководстве, в мужском влиянии, — сказала она, — и они не могут тратить свое время на разговоры с отцом на алтаре — том, что был украшен, как рождественский подарок. Со временем, — сказала она Кирби, — ты примешь наш образ жизни и захочешь к нам присоединиться».
— Я рассказал эту историю одному умному парню, которого встретил в Дакоте, деревенщина. Он рылся там в поисках костей больших ящеров, которые, по его словам, плавали в море еще до библейских времен, — сказал Кирби. — Он сказал мне, что то, чем они занимаются, называется «поклонение предкам». Дикари постоянно так делают — помещают кости усопших в свои хижины и поклоняются им, как Иисусу или святым. Для белых это чертовски странно, а для них — абсолютно обыденно.
Следующие две недели Кирби абсолютно голый сидел взаперти в той комнате. И вот однажды вечером Сэди с мальчиками отправились на церковный ужин, а Кирби перегрыз веревку, как бобр кору, и сбежал к чертовой матери.
— Знаешь, деревенщина, Чарльстон — чертовски злой город, и я никогда не намерен туда возвращаться. Если тебе когда-нибудь нужно будет там задержаться, скажи мне. Уверен, я сумею найти тебе вариант получше.
История была захватывающей, но у Партриджа в голове крутились совсем другие мысли.
«Неужели я хоть на секунду поверю в то, что какой-то парень, которого я никогда раньше не видел, сразу вручит мне восемьдесят тысяч? Неужели я действительно в это поверю?»
Но как же он хотел в это верить, Господи…
Анна-Мария сказала, что когда-то любила его. Возможно, она действительно любила. Он верил в это вопреки собственному опыту; ему нужно было в это верить.
Они с Кирби добрались до высокогорной местности, следуя по извилистой неровной дороге через заросшие можжевельником склоны и возвышающиеся над ними голые вершины. Из земли торчали выступы и обломки скал, а по периметру дороги виднелись огромные рыжие валуны.
— Мы должны разобраться с тобой в некоторых моментах, деревенщина, — в конце концов сказал Кирби; его лицо скрывалось под тенью широкополой шляпы. — Ты любил эту девчонку, и, возможно, она тоже любила тебя. Но это было довольно давно. И теперь все по-другому. Здесь только ты и я, и Бог знает, что ждет нас там, наверху.
Глаза Партриджа сверкнули на осунувшемся лице, как обломки кремня, и он произнёс:
— Если у тебя есть план, Малыш, то сейчас самое время им поделиться.
Кирби промолчал.
Они ехали по этой дороге еще двадцать минут; наконец, деревья с кустарниками начали редеть, и сквозь листву стал виден дневной свет. Они были уже близко. Шахта должна располагаться прямо за поворотом.
Они подошли поближе и разглядели буровые вышки и шахтные копёры, от поверхности которых отражался солнечный свет.
— Теперь у нас два варианта: мы можем поехать прямо туда, — сказал Кирби, — а можем сделать все по-умному: затаиться за кустами и понаблюдать.
Они повели своих лошадей через скалы в лес, пока не нашли тенистую защищенную пещеру, где можно было привязать животных и не бояться, что они убегут.
Они двинулись через подлесок пешком, опасаясь, что через час или около того стемнеет; тени уже начали удлиняться и ползти, как извивающиеся щупальца.
Они с Кирби двигались как можно тише, но оба уже давно не охотились и никого не преследовали, поэтому звуки оказались гораздо громче, чем хотелось бы — под ногами хрустели листья и сухие ветки. Кирби чуть не наступил на большую древесную гремучку, растянувшуюся у подножия травянистого холма, и когда она загремела трещоткой и откинула назад смертоносную лопатообразную голову, он плюнул ей в глаза табачным соком, и змея скользнула прочь сквозь сосновые иголки и ветки.
Они вышли на край небольшого лесистого хребта, и солнце снова стало пригревать. Они смотрели вниз, в небольшую лодкообразную долину, густо поросшую деревьями — теперь уже не соснами, а густыми лиственными породами, листья которых окрасились в багряные, оранжевые и золотистые цвета от прохладных ночей в горах.
Прямо под ними расположилась шахта «Дюрант» — нагромождение лачуг и пандусов, надворных построек и рифленых крыш, копёров и навесов для подъемников. Там же стояли загоны с большими тягловыми лошадьми и выстроенные в ряд повозки.
Но дело было в том, что там, внизу, стояла мертвая тишина. Ничто не двигалось, не шевелилось и не дышало. Было лишь слышно, как ветер шелестит в кронах деревьев. По периметру поднимались огромные уродливые кучи шлака, а в воздухе стоял тяжёлый запах дыма, золы, химикатов и смазки.
«Как на кладбище», — подумал Партридж.
Шахта, которая должна была работать до самой темноты, молчала, как могила. А в таком месте, где деньги достают буквально из-под земли, не привыкли сидеть, сложа руки.
У Партриджа по спине пробежал холодок.
— Мне это совсем не нравится, — прошептал Кирби.
И вскоре они поняли причину.
Лучи солнца поменяли угол падения и начали отражаться от предметов внизу — и не только от кусков слюды и кварца, железа и стекла, но и от стволов винтовок. Винтовок, которые держали люди, прячущиеся среди зданий, загонов и скал. Люди, которые сидели в засаде и ждали.
— Всё-таки подстава, — хмыкнул Кирби. — Наверно, нужно им намекнуть, что мы уже приехали.
Мысль была безумной, но Партридж был достаточно взбешён, чтобы пойти на поводу у Кирби.
Кирби вскинул винтовку и дважды выстрелил. Сидевшие в засаде даже не поняли, откуда были выстрелы, и начали палить в белый свет, как в копеечку, тем самым раскрывая свои позиции.
Некоторые из них встали и начали стрелять в сторону дороги, другие поливали пулями холмы. Партридж прикинул, что противников было не меньше двадцати, а может, и больше.
Но уже через две-три минуты Кирби со своим «Генри» и Партридж с «Винчестером» проредили их ряды на добрый десяток. Они постоянно перебегали на новую позицию и вносили еще больше сумятицы.
В конце концов, они перестали стрелять и начали просто наблюдать за неразберихой внизу. Наконец, какой-то большой и злобный сукин сын поднялся и начал что-то кричать.
— Кажется, нам пора валить, — заметил Кирби.
И в этот самый момент они услышали, как по дороге приближаются всадники. Отряд? Трудно было сказать; в поле зрения появились лишь четверо, и Партридж увидел, что трое из них были одеты как воины-апачи, а четвертый носил чёрную широкополую шляпу и плащ цвета хаки, который развевался вокруг него, как флаг на высоком шесте. У него были жесткие седые волосы, рассыпавшиеся по плечам, как вьющиеся лозы.
Партридж не сводил глаз с этого человека, и по спине у него побежали мурашки.
Было в нём что-то, что-то…
— Перестаньте стрелять!
Это прокричал Глен Маккол — суровый управляющий шахты «Дюрант». Конечно, его никто не послушал. Стрелки опустошали обоймы так быстро, насколько позволяло их оружие.
Выброшенные из стволов пули летали в воздухе, отражая лучи послеполуденного солнца. Стрелки перезаряжали винтовки, не останавливаясь. Макколл, стоя на коленях за осколком скалы, призывал их прекратить стрелять, но они не останавливались. Может быть, они не слышали его из-за треска и грохота винтовок, а может, просто испугались. Эти люди были шахтерами, обычными рабочими, а не профессионалами.
Большинство из них носили винтовки на плече, но очень немногие когда-либо использовали их против другого человека. От зрелища своих друзей, распростертых в траве — с дырами в животе, с пулями в голове, пущенными с идеальной точностью этими ублюдками на хребте — что-то щёлкнуло у них в голове, затопив разум страхом и паранойей.
В конце концов, Макколл не выдержал и вскочил на ноги, подставляя себя под огонь, но к тому моменту ему уже было плевать.
— Прекратите стрелять, чёртовы засранцы! — закричал он, вырывая винтовки у нескольких человек и швыряя их на землю.
И вот это возымело эффект.
Джонни Макс Сильвер сказал Макколу, что в их шахту направляется беглый преступник, собравшийся ограбить контору казначея. Именно так ему всё преподнесли.
Как он остановит этого человека, зависит только от него. У Макколла оставалось очень мало времени, чтобы подготовить приличное ополчение. Он собрал всех рабочих, которые были на местах, и куда это его привело?
Господь милосердный…
Около дюжины убитых, еще трое или четверо тяжело ранены. Повсюду были разбрызганы кровь, мозги и осколки черепа. Мужчины стонали. Мужчины всхлипывали. Мужчин тошнило от вида кровавой бойни.
Макколл посмотрел вверх, на границу подлеска, зная, что тот, кто был там, уже сбежал.
— Итак, — произнёс он. — Те из вас, кто умеет ездить верхом, вперёд! Мы отправляемся за этими ублюдками. — Он посмотрел на двух мужчин, которых сильно трясло. От них не будет никакой пользы. — Вы двое! Погрузите раненых на повозку и отвезите их в Дед-крик. Все остальные — за мной!
Примерно в это же время на дорогу, ведущую в долину, спустились четыре всадника.
— Господи, — произнёс один из мужчин. — Чёртовы индейцы!
Маккол повернул голову и не смог поверить собственным глазам.
Индейцы-апачи под предводительством белого.
И снова началась стрельба.
* * *
Было уже темно, когда Джон Пеппер пришёл в себя.
Он очнулся в панике; в голове у него стучало, он понимал, что надежно связан, и, хоть убей, никак не мог вспомнить, как очутился здесь. Он помнил, как ехал в горы, кружил вокруг Дед-крика, а потом…
Что же, во имя всего святого, произошло потом?!
«Вот видишь, идиот, — подумал он, — вот до чего ты докатился. Ты думал, что у тебя остался последний шанс, но ты был совершенно неправ. У тебя не осталось ничего, и посмотри, к чему тебя это привело, посмотри…»
Пеппер огляделся вокруг; это было нелегко, потому что зрение на левом глазу было затуманено, а правый не хотел прекращать слезиться. Похоже, теперь это состояние стало постоянным.
Вся левая сторона его тела безумно колола, как будто муравьи забрались под кожу и сновали под ней. На самом деле, она не только колола, но он даже не чувствовал свою левую руку, а левая нога была похожа на деревянный протез, который кто-то пришил ему в шутку. Даже если бы его не связали, он понимал, что не смог бы встать. Его лицо онемело, и когда он попытался пошевелить губами, чтобы к мышцам прилило хоть немного крови, оно оказалось холодным и бесчувственным.
На этот раз он действительно попал в передрягу.
Господи, и что это за запах?!
Правый глаз перестал слезиться, и он смог сосредоточиться, но только собрав всю силу воли в кулак. Пеппер увидел старую повозку, и его мозг, по-прежнему неплохо работающий, со страхом напомнил ему, кому она принадлежит, и кто держит его в плену.
Солнце клонилось к закату, и на земле лежали густые тени.
Пеппер лежал на небольшом лугу, окруженном со всех сторон стеной деревьев. Горел костер.
Мужчина заставил себя поднять голову и оглядеться.
— Рад, что вы смогли присоединиться к нам, маршал, — сказал Кой Фаррен, поправляя потертую шляпу-котелок на узкой голове. — Мне кажется, вы в плохом состоянии и отчаянно нуждаетесь в немедленной медицинской помощи. И поверьте мне, сэр, мое христианское сердце искренне сочувствует вашим очевидным страданиям. Но я чувствую, что ваше положение, увы, безвыходно. Ты согласен со мной в этом, Лайл?
Джон Лайл стоял возле повозки и точил боевой нож о камень. Он скрежетал зубами, и его глаза горели диким и голодным огнём.
— Ага, согласен. Положение безвыходное.
Пепперу пришлось проглотить страх, который скрутился у него в животе. На языке остался лишь отвратительный металлический привкус. Он попытался заговорить, но, похоже, просто не знал, как это сделать. Его губы казались резиновыми, а язык — просто мокрым куском ткани.