«При помощи совпадений Бог сохраняет
свою анонимность»
Альберт Эйнштейн
По пустынным улицам ночного городка Федала движутся три всадника. Ночь настолько темная, что невозможно различить что-либо в трех метрах, но первый всадник, в красной феске и накинутом на плечи черном плаще, видимо хорошо знает дорогу – едет уверенно, лавируя по кривым узеньким улочкам. Следующему за ним дорогу знать не обязательно, его лошадь привязана бечевкой к седлу переднего, а сам он лишен всякой свободы: руки привязаны к луке седла, ноги к стременам, и даже рот заклеен пластырем. На голове мешок, чтобы не видел, куда его везут. Это Владимир Макаров, одетый в костюм бедуина. У сопровождающих его арабов есть подозрение, что у их пленника здесь полно сообщников, потому такие меры предосторожности: чтобы не убежал и не позвал на помощь. Наконец они выбрались за окраину и пустились рысью, рассчитывая еще до восхода солнца покинуть оживленные пригородные места. Но рысили они недолго, у одного из них захромала лошадь, они перешли на шаг, но это не помогло. Выход был найден просто: Владимира распеленали и спешили, а араб пересел на его лошадь. Когда его привязывали за пояс к седлу его теперь уже бывшей лошади, он неожиданно рассмеялся.
– Ты это по поводу чего? – удивился Тордо, тот, который ехал первым.
– Хорошо, что вы еще ее седло не привязали мне на спину, – ответил поручик
– Мысль неплохая, может быть, мы еще так и сделаем, так что не очень смейся, – зло бросил араб. Он был зол на поручика, так как подозревал, что это именно он так больно щелкнул его по макушке, там под крепостной стеной, но доказать этот факт не мог. Да и доказывать было опасно, вся эта история, наверняка дошла бы до Перколе, в результате наказали бы его, Тордо. А если тогда и была передана информация о предстоящей продаже пленников? Тогда для него все это могло закончиться полнейшей катастрофой.
Владимир сейчас пытается хоть примерно разгадать намерения Турка; из подслушанных разговоров охранников (они не знали, что он понимает арабский, и говорили обо всем) можно было предположить, что у Тордо есть замысел, который не обязательно совпадает с планами Перколе. Но что конкретно? Ему пока лишь известно, что именно Тордо получил из рук людей Дабаз-Хана французских офицеров, найденных возле упавшего в горах самолета, и доставил их в замок. И именно с него и спросит за них неумолимый Дабаз. И что он ответит? Ни денег, ни товара. Перколе не станет ему помогать, так как считает, что именно подчиненные Турка проворонили явный барыш. Теперь этот новый пленник, француз он или русский неважно – в любом случае крупная птица – его единственный шанс договориться с Ханом. Но до Хана еще нужно добраться. Из-за захромавшей лошади они движутся теперь очень медленно; решено отыскать большую деревню, где обязательно будет кузница. Своего пленника он мог бы заставить бежать, пусть даже при помощи плетки, но лошадь жалко. День приближался к вечеру, когда со стороны перевала появилась огромная черная туча, предвестник скорого дождя. Она быстро двигалась им навстречу; ливень в горах опасен, и они принялись отыскивать хоть какое-нибудь убежище. Вскоре, на их удачу, они наткнулись на пустую саклю; была ли она построена на случай непогоды или же почему-то брошена хозяевами – неизвестно, но она их прекрасно устраивала. Большая комната пристроена к отвесной скале, в ней был очаг, который их согрел и напоил чаем. В углу запас дров, на столе сухари в глиняном горшке с крышкой, соль и заварка для чая. В этой комнате расположился Тордо, в двух других, совершенно маленьких, Владимир и второй араб по имени Фарид. Владимира обмотали веревкой вокруг пояса, а оба ее конца привязали к крюку в комнате Фарида. Угол этой комнаты держится на мощной вековой сосне, в которую и вделан этот крюк; возможно, что к нему когда-то привязывали лошадей. Гроза вовсю бушевала там наверху, а здесь прошелестел лишь небольшой дождь, который не помешал им крепко уснуть. Среди ночи поручика разбудил неясный шум, он доносился со стороны перевала. Что-то неведомое и очень шумное двигалось в их сторону, гул становился все громче, превращаясь в настоящий грохот, который уже совсем рядом. Он подергал за веревки, чтобы разбудить своего стража, но ничего не добился. Тогда он поднялся, намереваясь дотянуться до двери, когда их маленькую хижину потряс страшный удар. Это был сель, примчавшийся сверху, чтобы разрушить их убежище. Все три поперечные стенки снесло мгновенно, осталась только продольная и часть крыши, которая, вероятно, держалась еще и на ветвях дерева. Владимира спасло то, что он в момент обрушения стоял на ногах и стены оказались сложенными из мелких камней на глине. Поток хлынул со страшной силой, но его удержали веревки, обмотанные вокруг пояса. В этот миг в сплошном водовороте он увидел мелькнувшие человеческие руки, тщетно пытающиеся ухватиться хоть за что-нибудь и бледное, искаженное ужасом лицо. Он все же успел схватить за одежду несущегося мимо араба и удержался в этом бушующем и грохочущем извержении воды, грязи, песка и камней. Поручика надежно защищал толстый ствол дерева, который разделил поток на два ручья, оставив для него крохотный безопасный островок. Сель уже добрался и до комнаты, в которой находился Тордо, боковая ее стена рухнула, и Владимир увидел стоящего на кровати обладателя красной фески. Практически ему ничто не угрожало, ибо две другие стенки образовывала скала – монолит, которому никакой сель не страшен. Но лишенная опоры крыша начала медленно опускаться вниз, ее деревянная основа громко трещала, и нервы Тордо не выдержали. Наверное, ему показалось, что самое безопасное место там, рядом с Макаровым, удерживающим над бешеным потоком Фарида, и он решил перепрыгнуть со своей койки к нему. Но не рассчитал свои силы: он был слишком тяжел для такого прыжка и рухнул в середину бурного водоворота, который унес беднягу в ночную тьму. Владимир из последних сил старался не упасть, что означало бы выпустить из рук человека, который не подавал признаков жизни. Гроза все еще бушевала где-то наверху, но уже с меньшей яростью, и грязевой поток постепенно слабел, пока не утих совсем. Поручик снял кинжал с пояса араба, перерезал веревки и перенес его в соседнюю комнату; несмотря на наклонившийся потолок, там было сухо. Он положил на постель безжизненного молодого человека и осмотрел его. Множественные ушибы и ссадины на спине, голове и плечах, но ни одной, опасной для жизни. Владимир наклонился, прислушался и уловил слабое дыхание; юноша был жив. Макаров развел огонь и перенес Фарида к очагу, где он согрелся и открыл глаза. Слава Богу, хоть один жив, подумал он, может, теперь стоит пойти, поискать другого? Он вышел из хижины; солнце только собиралось выглянуть из-за вершины горы, а его яркие лучи уже заполняли блистающий чистотой лазурный небосвод. Воздух тоже чист и прохладен, птицы только просыпаются в кронах деревьев и расщелинах скал и робко пробуют свои голоса. Услыхав человека, тоненько заржала лошадь; он заглянул за скалу, у животных, привязанных под нависшей скалой, все в порядке, и воды вокруг вдоволь, чего нельзя сказать о корме. Владимир отвязал притороченный к седлу мешок и дал им овса. После этого он отправился вниз по следу только что пронесшегося потока. От унесенного полчаса назад Тордо нигде никаких следов, будто некая неведомая сила утащила его на небеса. Он решил все же дойти до того места, где тропа делала поворот у самого края пропасти. Тоже никого, и он уже решил вернуться, когда вдалеке увидел нечто чуточку красневшее на фоне серых камней. Это была феска, бывшая прежде ярко красной, зацепившаяся за уцелевший куст дрока. Поручик подошел к краю пропасти и заглянул вниз: на первом же уступе на таком же кустарнике распростертое тело Турка; он окликнул его несколько раз и, не получив ответа, направился к сакле. Когда Владимир приблизился, лошади, услыхав его шаги, снова обозвались, и он подошел к ним; овес – это конечно хорошо, но им так хочется травы, заманчиво зеленеющей после дождя. Он стреножил двоих, оставив хромую свободной, уж коллектив она точно не бросит, и вошел в помещение. Фарид спал, судя по всему, его жизнь вне опасности, а что с Тордо – предстоит еще выяснить. Но почему он должен этим заниматься, ведь это его враги, и заботиться ему о них вроде бы ни к чему? У него теперь есть лошадь, у седла Тордо приторочен карабин, в сумке револьвер, и, главное, он свободен. Им он оставит полторы лошади, как-нибудь доберутся. Хотя нет, пока Фарид не оклемался полностью, интересно все же взглянуть, что там с его начальником. Он связал все веревки, которые у них были в одну, и снова отправился к обрыву. Понятно, что кустарник его вес не выдержит, но если перекатить этот большущий камень к его корням, то получится надежный якорь. Владимир привязал к камню веревку и спустился на уступ; Тордо лежал ничком и не проявлял признаков жизни. Он осторожно перевернул араба: все лицо в ссадинах и на макушке пробитая голова, к счастью, кровь запеклась, и рана больше не кровоточила. Но это сейчас, а как было прежде, неизвестно, дождь смыл все следы. Поручик приложил пальцы к шее; пульс еле-еле, но все же прощупывался под посеревшей кожей, значит Турок жив. Сейчас стоит попробовать привести его в чувство. На поясе у Владимира две фляги: одна с водой, другая с коньяком, обе он взял в сумах у своих церберов. Арабы, известно, особо не пьянствуют, но немножко употребляют, и еще спиртное возят с собой как лекарство. И он им воспользовался: смешал с водой в равных долях и влил несколько капель в запекшиеся губы Тордо. Тот судорожно глотнул и открыл глаза.
– Help me!* – тихо прошептал несчастный. Это же надо, удивился Макаров, германский разведчик по кличке Турок (именно так назвал его Перколе несколько раз, если конечно все это не было обзыванием) попросил вдруг помощи на английском языке. Хотя это все вполне закономерно при таком смешении разведок многих стран в этой стране.
– Who are you?* – поинтересовался поручик.
– Тэд Джефферс, сэр. Простите, лейтенант Тэд Джефферс, сэр ….
Раненый явно бредил и принял Владимира за кого-то другого. Ладно, на этом следует остановиться, лейтенант слишком слаб, чтобы вести беседу. Стоит подумать, как его вытащить отсюда; нечего даже надеяться, что ему это удастся в одиночку, судя по комплекции, в нем не менее центнера веса, если не больше. Поднять такого на пять метров, не столь просто даже двоим здоровым, а Фарид пока не помощник. Значит, вся надежда на лошадей и на веревки. И этого у него достаточно. Теперь следует изготовить деревянный щит, чтобы не содрать с Тордо последнюю кожу.
Help mi – помогите (англ.) Who is you – кто вы (англ.),
К счастью в сакле нашелся топор; поручик вытянул из полуобрушенной кровли несколько подходящих досок и сколотил из них нечто похожее на носилки без ручек, но зато на полозьях, чтобы хоть чуточку скользить по каменной стене. Спустив вниз свое изделие, он отправился к лошадям, дружно щиплющим сочную траву у самого подножия горы. Одна из них подняла голову и приветствовала его тихим коротким ржанием; он узнал в ней ту, на которой он выехал из крепости. Судя по ее поведению, она немножко считает Макарова своим новым хозяином. Это уже хорошо, можно надеяться хоть на какое-то послушание с ее стороны. Погладив лошадь по голове и шее, он угостил ее сухарем из сумки Фарида и привел к обрыву, где привязал к тому же камню. Обвязавшись веревкой, спустился на уступ; вначале он собирался перекатить Тордо на носилки и к ним привязать, но затем понял, что в таком положении ему его не поднять.
Он прислонил их вертикально к стене, обвязал араба под мышками и вокруг пояса и снова влил в него немного коньяку с водой. Хлебнув и закашлявшись, Тордо открыл глаза. Владимир набросил конец веревки на торчащий вверху ствол лоха; деревцо тонкое, но в качестве блока должно выдержать.
– Тордо, ты слышишь меня? – обратился к нему поручик. Удивительно, но тот кивнул. – Я тебя подниму и попробую привязать к доске, постарайся постоять, хотя бы полминуты, и не упасть. Понял? Полминуты! – Тот снова кивнул. Но пока Владимир заводил ему веревку за спину, его колени подогнулись, и Тордо сел. Так повторилось несколько раз, пока Макаров не догадался притащить большой камень и привязать его к веревке как противовес. Теперь он поднимал пострадавшего, а камень тоже через ствол тянул вверх, хоть чуточку его поддерживая. Очередное усилие увенчалось успехом: он успел закрепить лейтенанта, прежде чем тот сполз вниз. Теперь все зависит от лошади, конечно, все было бы намного проще, если бы у него был хомут и постромки, а так пришлось привязать веревку к луке седла и тянуть не прямо, а чуть наискосок. Из двух толстых досок, соединенных толстым гвоздем, ему удалось соорудить некое подобие подъемной стрелы. Он долго гладил лошадь по шее и говорил ей разные ласковые слова: «ну, голубушка, всего несколько шагов, только потихоньку, прошу тебя». Они сделали эти несколько шагов, край носилок уже показался над обрывом, но веревка вдруг натянулась до предела.
– Стой! – скомандовал он лошади, и та послушно остановилась. Поручик бросился к обрыву; одна из поперечных досок, выступающая за полозья, уперлась в камень в полуметре от края. У него ничего не оказалось под рукой, поэтому пришлось сесть на самый краешек и ногой попытаться оттолкнуть щит от препятствия – занятие крайне опасное, держаться было не за что, а сорваться с обрыва он мог в любую секунду. Наконец он отцепил доску, но кто будет руководить движением? Если он отпустит ногу, щит тотчас же вернется на прежнее место. Владимир оглянулся: умное животное стояло, повернув к нему голову, словно ожидая дальнейших распоряжений. «Но, пошла, – негромко сказал он лошади, и та послушно потянула салазки, а они поднялись над скалой почти вертикально и затем рухнули вниз так резко, что он едва успел кувыркнуться через голову назад, чтобы не попасть под удар. Лошадь остановилась и снова оглянулась на человека. Поручик подошел, обнял ее за шею, так они простояли почти целую минуту. Человек и лошадь, только что проделавшие вместе труднейшую работу и словно понимающие ее значимость для того третьего, так громко застонавшего после удара о каменистый грунт. Но ничего, самое страшное уже позади.
Фарид уже настолько пришел в себя, что Макаров застал его подкладывающим в печку дрова. Дело с Тордо обстояло гораздо хуже, видимо, большая потеря крови, и кроме внешних повреждений, возможны внутренние, с которыми ему так просто не справиться. Они уложили его на тюфяк прямо возле очага и развели максимально большой огонь; как-никак он пролежал под дождем почти шесть часов, в результате совершенно холодные конечности, посеревшая кожа и прерывистое дыхание. Но кроме, как дать ему тепло, у Владимира нет ничего, и он всерьез опасается за жизнь Турка. Он поддерживает огонь и варит суп из куропатки, благо всякой дичи здесь полно. Хотя, кто они ему такие, чтобы о них заботиться? Нужно спасать себя и потому сматываться отсюда побыстрее. Но что-то удерживает его возле этих несчастных, и он варит им чай из чабреца и ромашки – это тоже входит в лечение. К счастью суп из дичи и витаминные чаи сделали свое дело; уже на следующий день Фарид окреп настолько, что заявил о своей готовности привезти из города врача. «Ну что же, пусть едет, решает поручик, я отправлюсь вслед за ним». Вслед за ним – это потому, что он не имеет никакого представления, где они находятся: мешок на голове и темная ночь сделали свое дело. Но не смог уехать тотчас, его подопечному стало настолько плохо, что он не мог его оставить одного. Пока он с ним возился, наступила ночь, и ему пришлось дожидаться рассвета: отправляться в темноту без каких-либо ориентиров не имело смысла. Макаров считал, что два-три часа до возвращения Фарида у него есть, но все пошло по-другому. За окном только начинало сереть, когда во дворе возник непонятный шум, топот копыт и лошадиное ржание; если это даже вернулся Фарид, он не мог так шуметь. Владимир пошел к двери, она в этот миг распахнулась, и в комнату ворвались вооруженные люди. На него тут же наставили винтовки: «собирайся, мы приехали за тобой», приказал один из них; его лицо скрыто капюшоном. На лежащего в постели араба не обратили никакого внимания. Поручику позволили одеться, вывели во двор и усадили на лошадь. Руки и ноги ему оставили свободными, лишь повод его лошади привязан к другому седлу. Остальные окружили их плотным кольцом, и они двинулись в сторону перевала, то есть туда, куда его везли Тордо и Фарид. Всадники скачут резвой рысью, иногда переходят на шаг, возможно, они уже проделали долгий путь и теперь, время от времени, дают краткие передышки лошадям. Полная яркая луна на чистом небе прекрасно освещает путь для этой странной кавалькады. Все молчат, лишь изредка одно – два слова на арабском, и только о происходящем сейчас, поэтому, кто эти люди, понять пока невозможно. Вскоре они достигли перевала, теперь перед ними ровная лесистая долина; села попадались не часто, и они совершенно маленькие – два-три десятка домиков, прилепившихся обычно к подножию горы. В одной такой деревушке, в долине, перерезанной вдоль шумливой неширокой речкой, они, наконец, остановились. Владимира спешили и завели в какой-то сарай с крошечным окошком над дверью; часа через два ему принесли большую миску плова, хлеб, три яблока и кувшин воды. Судя по такому щедрому обеду, ничего серьезного ему пока не угрожает. Куда его привезли и, главное, зачем – не понятно. Хотя у него есть некоторые предположения: эти люди, ворвавшись в хижину, не стали устанавливать его личность, а сразу же заявили «мы приехали за тобой». Значит, им было известно, кто я. А как они меня нашли? Скорее всего, их навел Фарид, здесь явно просматривается связь между поездкой Фарида и появлением этой банды возле заброшенной в горах крошечной хижины. Но такую связь мог установить только Перколе, следовательно, это продолжение все того же сценария, разработанного для него Морисом еще в кабинете римской крепости. Если бы Макарову стало известно, что посланный за лекарствами араб сразу же явился в замок и доложил германскому резиденту о ситуации, в которой оказался Тордо вместе с их подопечным Польдером, то он бы восхитился собственной проницательностью. Но он ничего об этом не знает и пока что размышляет о перспективе побега из его новой тюрьмы. Хоть о какой-нибудь, пусть даже самой невероятной.