Кто это?..
Москва. Май 1918 г.
– Вставай к стенке! – голос комиссара пронзил меня пулей. Нет, тремя пулями: в голову, в сердце и в живот. Наверное, именно туда попадут эти трое молодых красноармейцев, еще вчера засевавшие поля где-нибудь под Рязанью, а теперь мобилизованные большевиками для борьбы с контрреволюцией. – Одной контрой сейчас станет меньше!
Комиссар выпрямился во весь свой огромный рост, широко расставил ноги, скрипнув сапогами, заложил руки за спину и, смерив меня презрительным взглядом, подал знак красноармейцам. Стволы винтовок нацелились мне в голову, в грудь и в живот. Все правильно…
Комиссар прошёлся у них за спиной, глядя в пол. Остановился с другой стороны.
– Унтер-офицер кавалерии… служил царю, награды получал, германский плен… Теперь решил служить делу революции?! И ты думал, мы тебе поверим?! Не разгадаем твоё империалистическое нутро?!
Мой вид представлял собой жалкое зрелище: небритый, босой, из одежды только подштанники. Два месяца на Лубянке не прошли бесследно.
– Товарищ, комиссар…
– Гражданин комиссар!
– Гражданин комиссар, я говорил на допросах, что на фронте и в плену проникся революционными идеями. Ваши товарищи открыли мне глаза на империалистическую сущность войны. Хочу защищать революцию и бороться с интервентами.
Комиссар смерил меня взглядом полным недоверия.
– Заряжай! – приказал красноармейцам. – Именем революции и трудового народа…
– Отставить! – в каземат зашёл невысокий человек в пенсне и в такой же, как у комиссара, кожаной куртке, перепоясанной ремнями, и в кепке со звездой. Жидковатая бородка, из-под кепки виднеется густая чёрная шевелюра. – Отставить, товарищи!
– Отставить! – повторил приказ комиссар и вытянулся по струнке перед вошедшим.
– Товарищ Председатель Революционного Военного Совета, приводим в исполнение решение суда трудового народа. Царский золотопогонник! – доложил комиссар, а я почувствовал, что его самоуверенность улетучилась как пар из кипящего чайника.
– Какой он вам золотопогонник?! То старшие офицеры и генералы, а он унтер-офицер. Золота на погонах у него никогда не было!
Председатель держал в руке мои бумаги.
– У Вас отсутствуют некоторые документы, – обратился ко мне.
Я пожал плечами.
– Всё, что сумел, сохранил.
– Социальное происхождение?
– Отец из обедневшего рода дворян. Умер, когда мне было 13 лет. Мать – казачка.
– Поэтому пошли в кавалерию?
– Именно.
– Считаете себя дворянином или казаком?
– Казаком. Скорее, простым крестьянином, – поторопился поправиться я, ибо большинство казаков не приняло революцию. Значит, надо сойти за своего, за крестьянина.
Председатель пронзил меня умным, леденящим взглядом. Стёкла пенсне отражали рыжий свет керосиновой лампы – единственный источник света в моём расстрельном каземате – придавая угрюмому лицу председателя явный оттенок сюрреалистичности. Демон, подумал я. Истинный демон революции.
– Правильно! Рабочие и крестьяне – вот за кого мы боролись и продолжаем бороться. Именно для них делали революцию. Хотите присоединиться к нашей борьбе?
– Так точно, – я едва по привычке не добавил «Ваше превосходительство».
– Рад, что и к Вам пришло осознание правильности нашех идей. Что же Вас убедило, не считая агитационной работы наших товарищей на германском фронте?
Вспомнить, что из коммунистической литературы я читал в 1917-м.
– «Социализм и религия» и «Большевики и мелкая буржуазия» товарища Ленина. А также «Наша революция» и «Война и Интернационал» товарища Троцкого.
Сдержанная улыбка появилась на лице председателя, как будто демон, наконец, получил очередную жертву и готовился праздновать победу.
– Что же Вам понравилось в «Нашей революции»?
– Теория перманентной революции.
– Рад, что моя книга помогла Вам выбрать правильный жизненный путь революционера. Читали работы Сталина?
– Кто это?
На сей раз лицо председателя расплылось в торжествующей, несдерживаемой улыбке и раздался оглушительный хохот.
– Вы правы! Ох, как правы!.. Откуда родом?
– Из Царицына Саратовской губернии.
Председатель выдержал паузу, не сводя с меня внимательного взгляда.
– Дайте ему помыться, накормите, оденьте и завтра ко мне в кабинет.
– Слушаюсь, товарищ Троцкий! – отчеканил комиссар.
Генерал в фетровой шляпе
Новочеркасск. Ноябрь 1917 г.
Приёмная генерала Алексеева напоминала обычный штаб Императорской Армии России: офицеры одеты по форме, держат выправку, приветствуют друг друга по уставу. Выделяюсь только я – гражданская одежда и недельная небритость. Офицеры бросают в мою сторону быстрые взгляды. Кажется, угадывают сослуживца.
Адъютант изучает мои документы. Наконец, решается подать генералу. Входит в кабинет и через минуту возвращается без них. Значит, генерал согласился рассмотреть мою кандидатуру. Ожидаю более часа с четвертью. Наконец, у адъютанта звонит телефон.
– Исполняю, Ваше превосходительство. Проходите в кабинет, господин Истомин. Генерал желает с Вами беседовать.
Поднимаюсь, привожу себя в порядок насколько могу и вхожу в кабинет. Передо мной за широким массивным столом в стареньком засаленном мундире сидит маленький старичок с высоким лбом, курносым носом и пышными усами, кончиками расправленными в стороны. В глазах как будто с детства застыла печаль.
– Значит, Вы унтер-офицер кавалерии, закончили Николаевское кавалерийское училище и служили на Западном фронте? А теперь желаете вступить в Добровольческую Армию?
– Именно так, Ваше превосходительство.
– Армия только формируется. Как узнали?
– Из Вашей телеграммы, отправленной в штаб Петроградского Военного округа в минувшем месяце.
– Как оказались в штабе? С каких пор туда пускают унтер-офицеров кавалерии?
– Так сложились обстоятельства, – отвечаю первое, что приходит в голову, и понимаю, что ответ совершенно бездарный.
Генерал Алексеев вновь пролистывает мои документы.
– Телеграмма была зашифрована. Её могли прочитать только офицеры штаба.
Молчу. Сказать нечего.
– У Вас чистые, опрятные руки кабинетного офицера, без следов от поводьев. Походка не вразвалку, как у кавалеристов. Ноги держите вместе и немного сутулитесь, как-будто просиживали над бумагами многие часы. К тому же чувствуется привычка общения с высокими чинами. Так что? Вы по-прежнему кавалерист?
Ну что ж, придётся раскрыться, иначе будет отказ в службе.
– Документы не мои. Использовал для конспирации. Я – штабс-капитан Петроградской Военной контрразведки Проскурин. Служил в отделе подполковника Истомина, разрабатывал связи большевиков с германской разведкой. Документы принадлежат его сыну. Подполковник посчитал, что мне так будет легче пройти проверки новой власти и уехать заграницу. Но прочитав телеграмму, решил отправиться к Вам добровольцем.
– Где настоящие документы?
– Спрятаны.
– Можете предъявить?
– Никак нет! Они в Петрограде, а там большевики.
– Каков результат Ваших изысканий в отделе подполковника Истомина?
– Большевики получали огромные средства от германского командования для подготовки революции. Их вожди были доставлены на поезде из Швейцарии по прямому приказу германского Генштаба. Ими управляли немцы, в основном через революционера Парвуса. Он на этом успел заработать несколько миллионов марок, но позже был отстранён от операции.
– Я был знаком с подполковником Истоминым. Можете назвать одну из его привычек?
– Так точно, Ваше превосходительство. Гладит бороду перед тем, как начать говорить.
Алексеев искренне рассмеялся.
– Бесподобно! Меня сие забавляло.
Кажется, мне поверили. Отменно!
– Откуда Вы родом?
– Царицын.
Генерал удивлённо посмотрел на меня.
– Саратовская губерния, – пояснил я.
Алексеев продолжал молча смотреть на меня.
– Знаю, – обернулся на карту, висевшую у него за спиной, затем снова повернулся ко мне. – Отужинаете со мной?
– Почту за честь!
Вечером того же дня сижу напротив Алексеева. На столе уха из судака, отварной картофель, копчёная колбаса с кардамоном и салат и маринады. Невиданное роскошество после голодного Петрограда и Москвы! Композицию дополнял графин водки в центре стола.
Алексеев расспрашивал о моём детстве, семье, учебе в Николаевском училище и царицынской жизни. Этикет, подумал я и ошибся.
– А теперь попрошу Вас набраться терпения и выслушать меня старика, – задумчиво произнёс генерал после трапезы. – Во время октябрьского переворота большевиков я в Петрограде создавал новую армию. Жил на Галерной улице в квартире, снятой специально для меня Советом Общественных Деятелей. Мы готовились противостоять надвигающейся анархии и немецко-большевистскому нашествию. Знаете, никогда ещё не охватывала душу такая давящая тоска, как в те дни. Вокруг бессилие, продажность, предательство! Это особенно чувствовалось в Петрограде, ставшем осиным гнездом и источником нравственного и духовного разложения государства. Как будто по чьему-то приказу исполнялся предательский план по развалу Отечества. Когда Вы упомянули Парвуса и германский штаб, у меня в голове всё расставилось по местам. Действительно был план уничтожения России! Власть бездействовала, зато говоренья было бесконечно много. Явное предательство господствовало во всём.
Генерал тяжело вздохнул.
– В день выступления большевиков я, не зная о происходившем в городе, пошёл на заседание Временного Совета Республики в Мариинском дворце, но не был допущен конвоем, выставленным большевиками. Тогда направился в штаб Петроградского Военного округа, где мне настоятельно порекомендовали срочно скрыться, ибо по всему городу расклеили листовки с призывом арестовать меня. Близкие друзья спрятали у себя на квартире. Затем перевезли на другую квартиру, так как, выйдя на улицу, я был узнан случайным прохожим. Купили билеты на поезд до Ростова и вечером 30 октября в штатской одежде мы отправились на вокзал. Признаться, от штатской одежды я совершенно отвык. Представьте себе генерала в потёртом осеннем пальто тёмно-шоколадного цвета, не по росту длинного, и чёрные брюки, натянутые поверх военных сапог. На голове синяя фетровая шляпа, опоясанная чёрной лентой. Я натянул её по самые брови. В кармане паспорт отца жены моего друга, тайного советника в отставке. Но всё было тщетно – в поезде меня узнали пассажиры, но до Ростова, слава Богу, добрались благополучно.
Алексеев перекрестился.
– В это время на Дону атаман Войска Донского генерал Каледин уже ввёл военное положение и выгнал большевиков. Я встретился с ним сразу же по прибытии сюда, в Новочеркасск. Представьте себе, он отказал в моей просьбе дать приют русскому офицерству! Сослался на то, что казаки-фронтовики устали от войны и ненавидят старый режим, а потому донские полки, что возвращаются с фронта, будут защищать от большевиков только Донскую область. Просил меня не задерживаться в городе более недели и не формировать добровольческие силы. Я был вне себя от негодования! Конечно же, не послушал его и опубликовал воззвание к офицерам, призывая спасти Отечество.
Генерал наполнил рюмки водкой и продолжил.
– Через месяц ко мне присоединился генерал Корнилов, Лавр Георгиевич. Думаю, Вы о нём слышали, – Алексеев недвусмысленно улыбнулся, первый раз в моём присутствии.
– Конечно! Командующий Петроградским Военным округом!
– Именно. Приехал в Новочеркасск, имея в виду не только найти временный приют, но и начать работу по спасению Отечества, как и я. К нам стали прибывать офицеры самых разных родов войск, а также юнкера и гардемарины из разгромленных училищ. Мы начали работу по организации не только нашей Добровольческой Армии, но и всего антибольшевистского сопротивления, а также подполья в крупных городах. Я уверен, что необходимо восстановить монархию, прекратить превращение страны в коммуну и восстановить связи с союзниками!
– Я тоже придерживаюсь монархистских взглядов.
Генерал помолчал. Видимо, готовился сказать главное.
– Могу предложить Вам два варианты службы. Первый – кавалеристом у меня в армии, чего, признаюсь, мне хотелось бы менее. Второй – поедите в Москву и попытаетесь получить у большевиков назначение в Царицын, чего мне хотелось бы многим более. Мы там готовим летнее наступление. Хорошо бы иметь побольше надёжных людей. С Вами выйдут на связь, когда наступит Ваша очередь действовать. По нашему плану освобождение Отечества от революции начнётся именно с Царицына.
– Согласен на второй вариант.
– Превосходно! Детали обсудите с моим начальником разведки подполковником Ряснянским. А пока адъютант отвезёт Вас на квартиру на окраине города. Постарайтесь никуда не выходить и ни с кем не общаться.
Остановить развал Империи!
Киев. Харьков. Москва. Апрель – май 1918 г.
Сорокалетний полковник Императорской Армии России Анатолий Леонидович Носович, выпускник Николаевской Академии Генерального штаба, участник Первой мировой войны и Георгиевский кавалер, весной 1918-го года оказался в Киеве. Человек живой, умный, полный энергии и оптимизма, один из лучших слушателей академии и спортсменов Санкт-Петербурга, он беспомощно наблюдал за драматическими событиями в городе.
Образовавшаяся к тому времени Украинская Народная Республика не приняла революцию большевиков и подписала военную конвенцию с Германией и Австро-Венгрией. Германские войска в короткий срок заняли большую часть Украины, в том числе и Киев. В апреле 1918-го года УНР была ликвидирована в результате государственного переворота гетмана Скоропадского, поддержанного оккупационными войсками.
– Остановить развал Империи! Выгнать, уничтожить всех революционеров, интервентов и местных царьков! Восстановить монархию! Вот мой долг! – решил для себя Носович. Решение было бесповоротным.
В Киеве Носович встретился с генералом Драгомировым, связанным с белыми генералами на Дону и на Кавказе. Драгомиров посоветовал пробираться в Москву и установить связь с представителями Добровольческой Армии.
В Харькове на вокзале Носович случайно встретил сослуживца и близкого друга – полковника гвардейской конной артиллерии Чебышева, служившего теперь в Главном Артиллерийском Управлении большевиков. Чебышев тайно сотрудничал с белогвардейским движением и находился в Харькове по заданию московского отделения штаба Добровольческой Армии генерала Алексеева. Он пригласил Носовича пожить у себя в Москве на Большой Дорогомиловской улице и вступить в организацию. Начальник штаба московского отдела Добровольческой Армии полковник Страдецкий уже жил у Чебышева.
В Москве на Кузнецком мосту по дороге на квартиру к другу Носовича узнал какой-то молодой офицер лейб-гвардии конно-гренадерского полка и стал громогласно призывать вступить в подпольную организацию, которая готовила восстание против большевиков. Носович отмахнулся и проследовал далее, решив, что действовать надо умнее.
По рекомендации Чебышева 9-го апреля в Москве он явился к Бонч-Бруевичу – управляющему делами Совета Народных Комиссаров. Попросился на военную службу к большевикам.
Через два дня Носович пошёл во французскую военную миссию в Москве, где встретился с генералом Лавернем, а также с начальником службы разведки и представителем военной миссии Франции при генерале Деникине полковником Корбелем. Носович рассказал о Драгомирове, Чебышеве, Страдецком и содействии Бонч-Бруевича в его назначении на высокий пост в Красной Армии.
Но ответ французов его крайне разочаровал: их союзник Деникин не верил в успех внедрения бывших офицеров в Красную Армию и считал риск неоправданно большим.
Носович долго доказывал генералу Лаверню необходимость такой миссии и поддержки белогвардейского движения со стороны союзников. Лавернь согласился и начал подготовку по внедрению Носовича на должность военного руководителя Мурманского полуострова. Но по рекомендации французского посла Нуланса назначение досталось генералу кавалерии Звягинцеву.