— Конечно, — Галка даже привстала, — я всегда держу свое слово!
— Это хорошо, — произнес он, уходя.
— И что ты ему обещала? — спросила я въедливо.
— Ой, брось, никакого криминала, — хихикнула она, — он уже давно за мной бегает. От меня не убудет.
Меня покоробил Галкин цинизм. Как же ее изменил короткий брак с Саньком! Или это мне так только кажется и она всегда была такой, а я просто этого не замечала, потому что не было подходящей ситуации, при которой она бы могла раскрыться с этой стороны?
Зал заполнился за считаные минуты, толпа хлынула, как селевой поток, и заполнила собой все.
Пока все не расселись по местам, я ждала, что в любой момент нас попросят выйти, но никому не было до нас дела. Все ждали появления скрипача. Мне даже показалось, что я нахожусь не в ресторане, а в филармонии. Но потом по залу засновали шустрые официанты с подносами, и эта иллюзия распалась. Воздух наполнился вкусными запахами, и я вспомнила, что еще ничего не ела, кроме чашки кофе и сомнительного пирожка из студенческой столовой.
Поскольку я совершенно не знала, как себя вести в подобных заведениях, заказ делала моя подруга. Скользя взглядом по меню, она сразу же считала в уме, во сколько нам выльется весь этот «скрипичный концерт».
— Вот зараза, — вырвалось у нее, — лучше бы он действительно играл в филармонии — это бы вышло дешевле.
— Так, может, уйдем? — спросила я трусливо.
— Ага, сейчас, — окрысилась Галюня, — будем теперь сидеть до победного, пока этот Паганини не покажет нам свое мастерство. Что-то уже и я сомневаюсь в его таланте. Похоже, нас опять развели на бабки.
Я хотела уточнить, что меня до этого дня еще никто и ни на что не разводил, но сдержалась, видя, как мрачнеет лицо подруги. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я завела разговор о наших общих знакомых и небрежно ковырялась вилкой в салате. Кстати, обычный такой салат, ничего сногсшибательного.
Мы мило болтали, забыв о цели нашего визита в «Империю», Галка громко, театрально смеялась, стараясь привлечь к себе внимание мужчин, сидящих за соседним столиком, чем вгоняла меня в краску. И никто, похоже, не заметил, когда появился ОН. Лишь когда жалобный голос скрипки неожиданно прорвался сквозь неразборчивый гул голосов, все, как будто подчиняясь какому-то неслышному приказу, замолчали и повернулись в сторону небольшой эстрады. Я тоже переставила свой стул так, чтобы можно было видеть ЕГО.
Он стоял в пятне света, такой одинокий, как будто в мире не было больше никого, только он и скрипка.
Я всматривалась в его лицо и не могла поверить своим глазам. Возможно, все дело было в освещении, но только он показался мне существом из другого мира. Не уверена, что его можно было бы назвать красивым, нет, он был прекрасным! Слишком бледное лицо, как будто он никогда не видел солнечного света, темные волосы и удивительно красиво очерченные губы. Его не портили ни темные круги вокруг глаз, ни великоватый нос, потому что его красота была не снаружи, а внутри него, и называлась она талантом. Я замерла, не в состоянии отвести взгляда.
А он играл и никого вокруг не видел, потому что в этом мире больше никого и не было. Потом струна закричала человеческим голосом, и в зал ворвалась невероятная, безумная мелодия.
Люди вскакивали со своих мест и пускались в пляс. Один толстый дядька даже не успел положить вилку, так и танцевал с ней. Одна пара залезла на стол и попыталась исполнить танго, но свалилась на пол, увлекшись танцем. Вскочила и моя Галка и ринулась в гущу извивающихся и дергающихся в каких-то противоестественных движениях тел.
Я почувствовала, как мои ноги под столом сами собой отбивали ритм, и с трудом сдерживала себя, чтобы не влиться в общую беснующуюся массу. Сложно сказать, что удерживало меня, скорее всего, мой вечный дух противоречия. Я лишь топала ногами под столом и не могла оторвать взгляда от скрипача. И рада бы была, но это было выше моих сил.
А он… Он никого и ничего не видел. Он смотрел куда-то над головами танцующих людей, далеко за пределы и этого зала, и этого здания, и этого города. Иногда его взгляд все-таки скользил по лицам людей, и тогда я замечала на его красивых губах презрительную ухмылку. Эти сытые, богатые, с ног до головы благополучные люди, для которых он играл, не вызывали у него ничего, кроме отвращения. Я это видела, и, что самое странное, я разделяла его чувства.
Лицо бочкотелого мужика с вилкой стало багровым, по нему градом катились крупные капли пота, но он и не думал останавливаться.
Потом он дернулся, как будто его прошил разряд электрического тока, и упал на пол. Но никто из танцующих не обратил на это внимания. Люди спотыкались об его неподвижную тушу и продолжали танцевать, ничего не видя и ничего не слыша, как заведенные. Мне стало не по себе от происходящего. Дорогой костюм на несчастном очень быстро покрылся грязными пятнами, которые оставляли на нем подошвы танцоров. Мне стало не по себе. Я смотрела на скрипача и уже не слышала ни топота ног, ни пыхтения, ни повизгивания экзальтированных дамочек, только мелодию скрипки и биение своего собственного сердца.
В какой-то момент мне вдруг показалось, что от смычка к рукам и ногам танцующих людей тянутся тонкие, почти невидимые нити, которые не позволяют остановиться Танцоры казались мне не живыми людьми, а марионетками. Но все это длилось лишь несколько мгновений.
«Надо бежать отсюда, — в панике подумала я, чувствуя, что еще немного — и я сама вольюсь в эту безликую танцующую массу. — Здесь пахнет не потом, а смертью». Подумала и не предприняла ни малейшей попытки встать и уйти.
И вдруг он увидел меня. Нет, сначала его взгляд так же быстро и равнодушно скользнул по моему лицу и, не задерживаясь, вновь устремился куда-то вверх. Но потом он вернулся, словно что-то забыл. Я встретилась с ним глазами и почувствовала, что мне не хватает воздуха. Это было ужасно. Выдохнула, а вдохнуть уже не могла. И сердце билось так, что от его стука у меня зашумело в ушах. Я утонула в этих темных, почти черных глазах, как в омуте. Меня закрутило, завертело, и от страха я заорала, но неслышно. Невероятным усилием воли я заставила себя отвернуться.
Музыка прекратилась, и вместе с ней прекратилось безумие. Люди, усталые и как будто выпотрошенные, возвращались на свои места. Некоторые женщины оказались наполовину раздетыми. А у ног скрипача валялись их лифчики, блузки и платья вперемешку с купюрами разного достоинства. А я даже не заметила, когда они все это успели набросать.
Наконец-то все заметили лежащее на полу неподвижное тело толстяка. Кто-то засуетился и стал звонить в «скорую», но я почему-то решила, что уже слишком поздно.
Ко мне вернулась запыхавшаяся Галюня.
— Слушай, это круто! — выдохнула она. — Никогда ничего подобного не ощущала. Знаешь, я как будто умерла, ничего не слышала, не видела и сама собой не управляла. Обалденное чувство!
— Дура, — вырвалось у меня, — это было похоже на массовый психоз, сплошное помешательство. Это было страшно.
— Ерунда, — оборвала меня подруга, — вечно тебе хочется испортить настроение. Слушай, Машка, а может, ты мне завидуешь, а?
Я поперхнулась своей минералкой.
— С ума сошла?! — возмутилась я. — Чему я завидую?
Она не ответила, а только пялилась с идиотским видом на что-то поверх моей головы.
Скрипач приблизился совершенно бесшумно, словно хищное животное. Я гордилась своим музыкальным слухом, но в этом случае я не смогла услышать ни единого звука, как будто он возник прямо из воздуха.
— Позволите немного с вами посидеть перед следующим номером? — спросил он тихим, слегка хрипловатым голосом.
— Конечно! — восторженно взвизгнула Галина, отодвигая свободный стул, чтобы скрипач мог сесть рядом с ней.
Скрипач подал кому-то знак, и тут же официант принес нам запотевшую бутылку шампанского. Галка расплылась в счастливой улыбке, как будто он решил угостить ее амброзией. Я же лишь смотрела, как он разливает напиток по бокалам. Потом спохватилась и заявила:
— Я не пью.
— Так это всего лишь шампанское, — с улыбкой, от которой у меня задрожали руки, сказал он. — Всего-то бокал за знакомство.
— Мы не знакомы, — проворчала я, отодвигая бокал. — Я же сказала, что не пью. Что, это так трудно понять?
Он не растерялся, одарил меня потрясающей белозубой улыбкой и все-таки вложил бокал в мою руку. И я уже готова была выпить, но на этот раз меня спасла Галкина ревность. Я так поняла, что она уже положила на скрипача глаз и его внимание к моей скромной особе ее бесило. Она фыркнула и громко заявила:
— Она никогда ничего спиртного не пьет, потому что у нее непереносимость алкоголя.
— Ах, извините, — как-то мило, по-детски, извинился он, тогда не буду настаивать. Как вам, девушки, моя музыка?
Мы с Галкой ответили одновременно. Но ответы наши были совершенно разными:
— Это что-то потрясающее! — восторженно воскликнула подруга.
— Это было ужасно, — тихо, едва слышно, призналась я.
— Я так плохо играл? — его темные брови от удивления поползли вверх. — Никогда бы не подумал.
— Нет, — поспешила успокоить я скрипача, — наоборот, вы играете слишком хорошо. Так хорошо, что даже страшно.
— Надо же, как вы это удачно подметили! — обрадованно воскликнул он. — Знаете, есть интересная норвежская легенда. Однажды в одну деревню в Норвегии пришел дьявол. Он стал играть на Хардангерфеле старинный норвежский танец…
— Что за хреньденьфель? — перебила скрипача Галюня.
— Хардангерфеле, — поправил он ее, — это такая норвежская скрипка. Так вот, он играл так хорошо, что все, кто слышал эту музыку, не могли удержаться и пускались в пляс. Дьявол играл и играл, а люди плясали и плясали до тех пор, пока все они не умерли от истощения. Но и после этого дьявол не прекратил свою игру, а он был виртуозным скрипачом, равных ему не было и нет. И уже мертвые тела, подчиняясь этой волшебной мелодии, продолжали танцевать до тех пор, пока плоть полностью не разложилась и пока их черепа не свалились с плеч.
— Ужас какой! — искренне возмутилась Галина. — Нельзя так девушек пугать. Так вы что же, дьявол?
— Нет, — он рассмеялся, но я увидела, что глаза его остались серьезными и даже печальными, — я всего лишь очень хороший музыкант. Это я, девушки, к тому, что скрипка — это удивительный инструмент, она может влиять на людей так, как ни один другой.
— Готова в это поверить, — выдавила я, вновь погружаясь на дно его черных глаз и чувствуя, как во рту становится сухо и шершаво от волнения, — я сегодня видела это воочию. И кое-кто, похоже, даже заплатил за это жизнью. Я про того толстяка, которого увезли на «скорой». Мне показалось, что он умер.
— С таким весом, как у него, не стоило так выплясывать, — равнодушно сказал он. — Не думаю, что он умер, скорее всего, это инсульт.
— Хрен редьки не слаще, — заупрямилась я, — человеку плохо, а никто этого даже не заметил.
— Люди вообще редко замечают чужие проблемы, им и своих хватает, — язвительно заметил он. — И музыка здесь ни при чем, она всего лишь обнажает человеческую сущность, выводит на поверхность то, что люди предпочитают таить на дне, подальше от посторонних глаз.
— Интересная у вас теория, — усмехнулась я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и ровно. — Не все люди такие, как вы думаете.
Он обвел взглядом зал, словно видел его впервые, и процедил сквозь зубы с неожиданной злостью:
— Здесь такие все. Я имею в виду этот зал. Жрут в три горла, пьют до потери человеческого облика и при этом считают себя хозяевами жизни.
Мне не понравился его тон. Он говорил так, как будто себя уже не относил к роду человеческому. Меня покоробило от такого высокомерия. Потягивая свою минералку, я следила за его лицом и вдруг заметила странную вещь. Его темные глаза посветлели и вдруг стали желтыми. Нет, даже не желтыми, скорее это был цвет расплавленного золота. Но странность длилась лишь доли секунды, и потом я уже не была уверена в том, что видела это на самом деле.
— Галь, — обратилась я к подруге, — ты не знаешь, здесь часом в еду и питье не добавляют какой-нибудь наркоты?
— С ума сошла?! — возмутилась Галина. — Да за такое «Империю» уже давно бы закрыли. Конечно же, никто ничего не добавляет.
Скрипач отвернулся, чтобы я не заметила его ухмылки. Странный тип, очень странный. Такое впечатление, что находится одновременно, и здесь и где-то еще.
Я никак не могла взять себя в руки. Этот парень странно на меня действовал. Меня к нему тянуло, как магнитом, но в то же время я его панически боялась почему-то. И когда он коснулся моей руки, меня заколотило, и скрыть эту дрожь было невозможно. Глядя на его удивительно длинные гибкие пальцы на моей руке, я тихо сходила с ума и представляла такое, о чем приличным девушкам даже думать не положено.
— Ну, — спохватился он, — мне пора. У меня сейчас еще один номер. Он должен вам понравиться.
Вспомнив, что творилось со мной во время исполнения первой мелодии, я запаниковала. До меня дошло, что на этот раз я с собой не справлюсь и тоже пущусь в безумный пляс. А тут еще эта его страшная легенда. Я представила толпу танцующих трупов и решила, что пора уходить отсюда.
— Мне тоже пора, — сказала я, хватая свою сумочку и поднимаясь со стула. — Уже поздно.
— Прекрати! — возмутилась Галина. — Какое поздно. Детское время. Ты, как хочешь, а я никуда не пойду.
— Ну, тогда я уйду сама, — упрямо заявила я.
— Иди, монашка чертова! — вырвалось у Галки. — Когда ты уже повзрослеешь?
— Наверное, никогда.
Звуки скрипки застали меня у дверей. Захотелось вернуться, но я лишь ускорила шаг. Хватит с меня этих экстремальных концертов, мои нервы на такое не рассчитаны.
Только на улице я смогла немного взять себя в руки. На душе у меня было тревожно и сладко. Я шла по скрипучему снегу, и мне казалось, что это не снег скрипит, а играет скрипка. Перед глазами постоянно возникало его лицо.
Все, я его больше никогда не увижу. В «Империю» меня теперь не заманишь.
Мороз пощипывал за нос, ветер бросал в лицо хлопья снега. Вокруг ни души, хотя еще не слишком поздно. Как будто все вымерли. Я шла к автобусной остановке и плакала. Зачем я ушла? Вот ведь дура! Но теперь уже возвращаться не имело смысла, нельзя же выставлять себя полной идиоткой.
Стоя на остановке и всматриваясь в проезжающие мимо меня машины, я думала лишь о нем, об этом загадочном скрипаче, имя которого я так и не узнала. От одной только мысли, что это была наша единственная встреча и больше мне ничего не светит, хотелось развернуться и бежать обратно. А потом уже не контролировать себя, а просто влиться в толпу танцующих людей и ни о чем не думать. «Чертова монашка» — как же правильно Галюня меня обозвала! Впервые за всю жизнь мне пришла в голову мысль, что что-то я делаю не так, что живу неправильно, как робот, а не как человек. Нельзя всегда поступать так, как надо, человеку ведь свойственно ошибаться.
Когда подошел мой автобус, я уже успела успокоиться и вернуть свое привычное состояние. Лишь легкая грусть напоминала о скрипаче.
Глава 4
Я сходила с ума. Ничего не могла с собой поделать. Этот скрипач не выходил у меня из головы. Он даже стал мне сниться, и часто среди ночи я просыпалась вся в поту от страха и от желания. Никогда раньше со мной такого не было. Все мысли были только о нем.
Однажды я чуть не сорвалась. Решила пойти к «Империи» и дождаться, когда он выйдет после своего выступления. И ведь пошла бы, остановило меня только то, что я понятия не имела, из каких дверей он появится. В «Империи» три выхода: парадный для посетителей, служебный для обслуживающего персонала и аварийный на всякий пожарный случай — и он мог воспользоваться любым из них.
Я ела, пила, училась, словно по инерции. Стоило лишь закрыть глаза, как тут же возникал его образ. Как наяву я видела его бледное лицо, хищный нос и удивительные глаза, постоянно меняющие свой цвет.