— Конечно, не встречала, — немного грустно рассмеялся он, — если среди твоих знакомых нет никого с синдромом Марфана. На всякий случай объясню — это не заразно. Это наследственная болезнь. Именно от нее умер мой великий тезка Никколо Паганини. Вот у кого была действительно демоническая внешность, что, впрочем, никак не мешало ему пользоваться успехом у женщин. Среди его поклонниц были даже венценосные особы. Своим талантом Никколо вскружил голову сестре Наполеона Бонапарта, принцессе Элизе Бачокки.
Я почувствовала неловкость и не знала, как себя с ним вести дальше. Успокаивать? Но не похоже было, что он в этом нуждался, да и я понятия не имела, насколько опасна эта болезнь и чем она грозит. Наследственные болезни, как правило, не лечатся. Ник с улыбкой следил за игрой чувств на моем лице. Мне показалось даже, что он специально придумал эту историю со своей болезнью, чтобы смутить меня и заставить чувствовать себя неловко, но, бросив взгляд на его узкую ладонь с ненормально длинными пальцами, на бледное, даже болезненно-бледное лицо, я устыдилась своих мыслей.
— Это опасная болезнь? — спросила я, не сводя глаз с его необыкновенных пальцев. — Чем она грозит?
— Мне? — он не был похож на смертельно больного человека, даже смеялся надо мной и над собой, и я облегченно вздохнула. — Мне ничем не грозит. Моя болезнь замерла на стертой стадии и дальше не развивается… пока. Я даже не обзавелся полным спектром всех сопутствующих ей болячек. Сердце, легкие и зрение в полном порядке. А ведь некоторых эта болезнь уродует и убивает. А мне синдром Марфана подарил возможность так играть на скрипке, как никто другой. Вот такое в моей жизни приключилось чудо.
— Ник, — решилась я задать ему волновавший меня вопрос, — а что за мелодию ты играл тогда, в «Империи»?
— Понравилось? Это «Пляска ведьм».
В моей душе царил хаос. Плавясь, словно восковая фигура, под взглядом его горячих агатовых глаз, я готова была поверить не только в чудо, не только в дьявола — во все, что угодно, лишь бы вот так сидеть рядом и никогда не расставаться. И вот тогда в моей душе проснулся тот мерзкий черт, который частенько портил мне жизнь. Проснулся и ехидно пропищал: «Что, не пора ли раздеваться и в кроватку? Кажется, ты уже вполне созрела для этого шага». И сразу же все оцепенение спало. Резко поднявшись со стула, я вежливо поблагодарила хозяина дома за радушный прием и, извинившись, поспешила удрать домой под благовидным предлогом: «Ко мне должен сегодня прийти отец».
Вот так я уже во второй раз от него сбежала. Но теперь мне было гораздо легче, потому что я знала, что в любой момент могу его навестить и даже предлог для этого мне больше не надо придумывать, потому что уже в дверях он сказал:
— Мария, Маша, заходи иногда ко мне в гости. Не знаю, поверишь ты мне или нет, но здесь у меня нет ни друзей, ни родных — никого. Вся жизнь идет по одному заезженному кругу: ресторан — дом — ресторан. А иногда хочется с кем-нибудь просто поговорить по душам. Надеюсь, я тебя не сильно напугал своими россказнями о дьяволе и генетических болячках?
— Нисколько, — соврала я, — мне было даже интересно.
— Ну, если интересно, то у меня еще много таких историй. В отличие от тебя, я интересуюсь мистикой и еще скрипками. Когда-нибудь я тебе расскажу о них, о самых необыкновенных творениях человеческих рук!
Он говорил это таким восторженным голосом, что я даже немного приревновала его к музыкальному инструменту, что никак не вязалось с моим спокойным характером.
Весь день прошел в каких-то бессмысленных метаниях — и не отдохнула, и ничего толкового не сделала. Только к вечеру прошел мандраж от нашей с ним встречи и я смогла немного успокоиться.
Подойдя к окну, я обратила внимание, что в пустующем доме, торчащем черным пятном посреди нашего двора, как гнилой зуб, на третьем этаже горит свет. И свет этот не электрический — похоже, бомжи, или кто это там поселился, жгли свечи. Я как зачарованная смотрела, как мечутся в безумном танце длинные темные тени. Мне стало не по себе, уж очень это было похоже на какой-то шабаш. Да уж, кое в чем Раиса права, надо бы нашим властям с этим домом что-то решать, иначе скоро здесь у нас появится кое-кто похуже бомжей и готов. Может, и маньяк, зарезавший Светку, тоже где-то там обитает?
Щелкнул дверной замок, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Пришла мама. Всегда по воскресеньям она загружает мой холодильник едой. Сколько я ни пыталась с этим бороться, ничего у меня не получилось.
Родители не желали оставлять меня без своей опеки. Когда я нашла себе подработку, они в унисон убеждали меня в том, чтобы я бросила это грязное дело и не перегружала себя лишней работой. «Учись, Маша, поработать ты всегда успеешь. Тебе до пенсии еще жить и жить», — убеждали они меня изо дня в день. Капля, как известно, камень точит, и, чтобы избавиться от бесконечного промывания мозгов, мне пришлось отказаться от работы и вновь усесться на родительскую шею до окончания института. Но мне кажется, что и тогда, когда учеба уже будет позади, они не оставят меня в покое и будут опекать всю свою жизнь.
— Маруся, — возмущенно закричала мама из кухни, — чем ты питаешься? У тебя совершенно пустой холодильник. Я думаю, что тебе было бы лучше перейти жить к нам. У меня душа не на месте, когда думаю о том, что ты совершенно одна.
Я отлепилась от окна и пошла на кухню общаться с мамой. Когда она заводит эту старую песню, что никак нельзя было соглашаться с тем, чтобы я жила совершенно одна-одинешенька, мне хочется выть.
— Мамуль, ну давай не будем об этом, а? Ведь все в порядке, ничего страшного не произошло. Да и какое там «одна-одинешенька», если вы с папой постоянно меня навещаете и звоните по десять раз на день?
— А ты знаешь, что в нашем районе завелся маньяк? — спросила она. — На днях нашли десятилетнюю девочку, зарезанную и выпотрошенную. Да и у вас во дворе что-то похожее, я знаю, случилось. Маня, я спать спокойно не смогу, если ты не переселишься к нам.
— Мы об этом уже говорили, — попыталась я прекратить этот набивший оскомину разговор. — И согласись, ма, та десятилетняя девочка, которую зарезал маньяк, наверняка жила со своими родителями и не шлялась по ночам, но ей это не помогло.
Мама наконец разложила продукты на полках и села за стол. Теперь мы смотрели друг другу в лицо. Разговаривать стало легче, потому что трудно общаться со спиной своего собеседника.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — устало согласилась со мной мама, — но, если ты будешь рядом, мне будет спокойнее. Но я знала заранее твой ответ, и поэтому поговорила с Раисой Петровной, чтобы она присматривала за тобой.
— Мама, — рассмеялась я, — этого ты могла бы ей и не говорить. Да Раиса и так присматривает за всем домом, без всяких просьб, — это ее призвание! Мимо нее и мышь не прошмыгнет.
— Но так мне немного спокойнее. Конечно, Раиса Петровна — человек сложный, но без таких, как она, нельзя никак. Неравнодушные люди необходимы.
— Ма, Раиса не неравнодушная, она любопытная сверх всякой меры.
— Пусть так, но кто-то же должен следить за порядком.
Я знала, что мама, как и все в нашем доме, недолюбливает старую склочницу, но, когда дело касалось меня, она готова была перебороть свою неприязнь.
Мы еще немного поболтали о том о сем, и мама засобиралась домой. В дверях она немного задержалась и уже без всякой надежды спросила:
— Так ты не пойдешь жить к нам с Игорем?
— Нет, — ответила я так, чтобы у нее не осталось никаких сомнений в том, что я могу когда-нибудь передумать. — Но, чтобы ты жила спокойно, я обещаю тебе не гулять поздно, не пускать в дом незнакомых мужиков, — я хихикнула, — и хорошо учиться, а также хорошо питаться и не пить слишком много кофе.
Мама вздохнула тяжело и ушла. А я вновь прилипла к окну. Мне не давало покоя то, что происходило на третьем этаже пустующего дома. Эти безумные танцы совершенно не были похожи на те, что танцуют на дискотеках или в клубах. Движения напоминали мне какой-то ритуал. От них мороз пробегал по коже. Люди в черных плащах своими телами словно чертили незнакомые символы — буквы, слова, целые фразы.
Я пыталась рассмотреть лица тех, кто собрался там, но это было невозможно — слишком далеко, да и темные капюшоны надежно скрывали их от меня. «Так, — мелькнула у меня крамольная мысль, — а что если днем попытаться зуда сходить и посмотреть? Должны там остаться огарки свечей, какие-нибудь знаки на стенах или еще что-нибудь подобное. Во всяком случае, именно так изображают в кино подобные места. Конечно, если эти ребята действительно сатанисты. Днем не страшно, вокруг полон двор народа, если что-то случится, то я своим криком всех здесь на уши поставлю».
Я постаралась изгнать эту идею из своей головы, но так уж я устроена, что если втемяшится мне какая-нибудь дурь в башку, то уже не отстанет. И напрасно я обещала маме, что не стану лезть на рожон. Но затея эта казалась мне настолько безобидной и совершенно безопасной, что совесть меня на этот счет не мучила совершенно. Ну схожу, ну посмотрю, что и как, а потом вернусь спокойно домой. Зато погашу костер своего любопытства. Нет, не зря Раиса назвала их сатанистами, не зря! Есть во всем этом что-то зловещее.
Зимой темнеет рано. Не успеешь оглянуться, а день уже проскочил мимо, как угорелый заяц. Ну, этот выходной у меня хоть интересно прошел. Даже очень интересно. Я сразу же вспомнила наш с Ником поцелуй на брудершафт, и в груди сладко заныло. Невольно взгляд мой скользнул по часам. Так, скоро он вернется домой. Сразу же захотелось вновь увидеть его, но, чтобы погасить в себе это желание, пришлось нырнуть в ванну и киснуть там около часа. Натирая жесткой мочалкой кожу докрасна, я старалась специально причинить себе боль, чтобы отвлечься от тех сладких грез, которые рисовало мое треклятое воображение. Потом, втирая в кожу соль для тела, пахнущую лавандой, я смогла немного успокоиться.
После купания меня вновь, как магнитом, потянуло к окну. И сразу же мое внимание привлекла одинокая высокая фигура, медленно бредущая по двору. В темноте невозможно было рассмотреть лица, но я точно знала, что это он! Что-то такое было во всем этом безысходное, что я даже всхлипнула. Он шел ссутулившись, такой одинокий и неприкаянный, что даже наши местные бомжи на его фоне казались бы благополучными буржуа.
Ветер трепал полы его пальто и волосы. Он прижимал к груди свою скрипку — единственную настоящую любовь в его жизни. А следом за ним шел здоровенный черный пес. Никогда раньше я эту псину у нас во дворе не видела. Не эта ли собака выла накануне смерти Жадновой?
Внезапно он остановился и посмотрел, как мне показалось, в мое окно. Свет в комнате я не включала, и ясно, что он никак не мог меня увидеть, но инстинктивно я отпрянула от окна.
Все! Теперь спать! Если я не смогу уснуть до того, как он заиграет на скрипке, то наверняка мне захочется заявиться к нему в гости, а я обещала себе никогда не посещать его вечером. Нет, не потому, что поверила во всю эту мистическую ерунду, я боялась себя, своей слабости и своих желаний.
Глава 6
Каждый день я вела незримую борьбу с собой.
Наверное, звучит это слишком пафосно, но тот, кто хотя бы однажды пытался победить свои чувства, тот согласится со мной, что эта борьба посложнее всех других. Ну, казалось бы, какие проблемы, в чем сложности? А в том, чтобы не бегать за ним, как голодная дворовая шавка, и не сторожить у окна, ожидая, когда он появится во дворе. И еще в том, чтобы просто не пойти к нему в гости — ведь предлагал же. С этим искушением мне было бороться труднее всего. Знать, что стоит только выйти на площадку, подойти к его двери и нажать кнопку звонка — и вот он, передо мной.
Знаю, что это глупо. Ну влюбилась, все влюбляются, но зачем такие сложности? Как будто он меня съест, если я с ним вдруг увижусь. Все люди как люди, а я как контуженная. Видимо, слишком поздно у меня приключилась эта первая любовь. Этой заразой надо было переболеть лет в тринадцать, как все нормальные девчонки, а не тянуть почти до двадцати лет.
Но вся беда в том, что я чувствовала каждой своей клеткой, что от этого парня мне надо держаться как можно дальше, как будто на нем висела табличка с черепом и красной молнией, как на трансформаторной будке, и надпись: «Не влезай — убьет». И самое обидное, что мне не с кем было поговорить на эту тему, а так хотелось, что непроизнесенные слова чуть ли не выбивали мне зубы, стремясь вырваться наружу.
Раньше я могла бы обо всем рассказать Галке, но с тех пор, как она запала на Ника, я запретила себе касаться этой темы в разговоре с ней. Зачем портить отношения с подругой?
И тогда я решила: если ему очень надо, то пусть сам ищет со мной встречи. Но скорее всего, он уже забыл о моем существовании. Что ж, пусть тогда все остается так как есть, менять ничего не стану.
А он, сволочь, сволочь, сволочь, тысячу раз сволочь, каждый вечер наигрывал на скрипке, как будто звал, и ноги сами несли меня в коридор. Лишь у самой двери мне удавалось взять себя в руки и вернуться обратно в комнату. Это было похоже на то, что творилось со мной в тот вечер в «Империи», когда ноги рвались в пляс, а я из последних сил старалась усидеть на месте. Но тогда я убежала домой, а теперь мне бежать было некуда. Вспомнила слова мамы. Может, и правда пойти пожить к ним? Но я так уже привыкла к самостоятельной жизни, а мамин Игорь так меня порой раздражал, что от этой идеи мне пришлось сразу отказаться.
Вообще-то Игорь этот — нормальный мужик, но редкий зануда. Помнится, он даже пытался меня воспитывать и делал это смешно и неловко, как будто я маленький ребенок.
Человек не может постоянно находиться на пределе. В итоге мне настолько надоело это мое ненормальное состояние, что я решила с головой уйти в учебу, чтобы отвлечься от своей болезненной и так некстати свалившейся на меня страсти. Учеба заполнила все мое время. Я училась даже тогда, когда просто сидела в университетской столовке и тупо жевала сомнительный пирожок или помятую сдобную булку. Почему-то у всей столовской еды вид всегда такой, как будто ее до тебя уже кто-то ел. В этот момент я раз за разом прокручивала в голове то, что услышала от преподавателей.
Мое рвение не осталось незамеченным, и однажды ко мне подошел Славка Саватеев и, немного потоптавшись, сказал:
— Слушай, Азерцова, у меня тут хвосты накопились. Надо сдавать, а конспектов, как ты понимаешь, у меня нет. Ты мне не дашь свои? Будь другом, товарищем и сестрой!
Я давно подозревала, что Славка неровно дышит в мою сторону, но, поскольку мне это нисколько не мешало, я предпочитала не обращать на него внимания. Видимо, и он понимал, что шансов у него ноль, поэтому никогда не переступал ту черту, которую я между нами провела. Друг, одногруппник и не более того. И все же с ним мне было легче общаться, чем с остальными, наверное, потому, что я чувствовала его симпатию и мне это льстило.
— Ну, — согласилась я, — хорошо, я завтра принесу тетради. Тебе что именно надо?
— Не, Азерцова, давай лучше сегодня, — заупрямился Славка. — У меня там работы непочатый край. Меня ведь могут турнуть из универа. Мама этого не перенесет. Понимаешь, мне триста лет этот универ не нужен, но я у нее один, и если я облажаюсь, то компенсировать мое раздолбайство будет некому. Вот и приходится учиться. А я, Маня, мечтал быть столяром-краснодеревщиком.
Никогда не могу понять, где он шутит, а где говорит серьезно — такая уж у него манера общаться. Вот ведь шут гороховый!
— У меня с собой всего нет, — принялась я неловко оправдываться, — серьезно. Ты же не думаешь, что я все конспекты таскаю с собой?
— Ну, — весело предложил Саватеев, — пойдем к тебе. Не бойся, домогаться я к тебе не буду. Я человек порядочный и, если что, я и жениться могу, — он хохотнул.
— А я и не боюсь, — спокойно ответила я. — Как хочешь. Насчет женитьбы — отдохни от этих мыслей, я не спешу. Но, по-моему, один день ничего не решает…
— С ума сошла! — воскликнул он. — Это для тебя не решает, а я за сутки могу разрушить старый мир до основания и на его обломках построить новый. Пошли.