– Вот хлебушка бы родимого кусочек – и мяса никакого не нужно! Да, хлеб всему голова, без него и жизнь не мила!
Атаман долго терпел нытьё на эту тему, наконец, не выдержал:
– Так, страдальцы! Я вижу, что до весны вы умом тронетесь. То вам не так, это не эдак, а по сему завтра идём на вылазку! На днях народ масленицу гулять будет, и потянется он в одну знакомую деревеньку. По наледям двух речек мы дойдём до дороги с мостом, а где будем перескакивать по снегу – чтобы шли след в след, как волки!
В логове поднялся одобрительный шум, все принялись готовиться к знакомой и необходимой работе.
Утром вереница лиходеев двигалась по льду – идти было легко, а главное – следов не оставалось. В верховьях речки, где полоса наледи сужалась и раздваивалась, один из людей Мирона пошёл не в след и провалился по пояс в ледяную воду. Его выдернули, дали пинка и отправили обратно в схрон. Архип негодовал:
– Если кто ещё сделает шаг в сторону, подо льдом и останется – я его туда дубиной запихну!
Когда речка стала совсем узкой, атаман вывел ватагу в целину, и они с версту двигались медленно, проламывая наст местами по колено. Перевалив через гриву, разбойники оказались уже на другой речке, покрытой такой же наледью. Архип дал передохнуть всем и сделал последние наставления:
– Через пару вёрст подходим к дороге – все сразу под мост. Сидим тихо и берём первую же подводу, едущую слева направо. Мороз долго сидеть нам не позволит. Живых не оставляем, а то нас быстро выследят. Монах по дороге присматривает жердь, а ты, Авдошка, держи пику наготове – и чтобы не дрогнул!
Когда подошли к мосту и забрались под него, Архип знаком дал понять, чтобы сидели тихо, сам же пробил тропу наверх и осмотрелся. Время шло медленно, а мороз донимал всё сильнее и сильнее. Послышался стук копыт, но подвода шла справа налево – Архип покачал головой со стороны в сторону, одновременно показав кулак. Проскрипели брёвна моста, и пахнуло конским духом. Опять томительное ожидание.
Наконец, вот он звук саней, и как раз с нужной стороны. Монах с Авдеем, а за ними и все остальные, выскочили вовремя – кровавое дело свершилось за несколько мгновений. С поклажей управились быстро, благо подвода была одна, и хотя добыча оказалась не богатой, хлеб всё же имелся. Тела невинно убиенных атаман приказал свалить на сани. После чего он стеганул лошадь кнутом, и та, с ржанием, понеслась по дороге. Заровняв тропу, набитую из-под моста, разбойники бегом двинулись в обратный путь. К логову подошли уже в сумерках. Уставшие, но довольные, они долго чавкали перед сном таким долгожданным хлебом.
Апрель, как и положено ему, начался большими припарками. Авдей подолгу сидел на южном склоне горищи и наблюдал за разительными переменами всего окружающего. Клиньями и стаями летели перелётные птицы, певчие же заполняли трелями все часы суток, не смолкая даже ночью. Проталины с каждым днём становились все больше, зеленее, и вот, наконец, последние пятна снега исчезли – такая длительная и тоскливая зима закончилась.
Как-то утром Архип объявил:
– Завтра уходим в летние хоромы, теперь нас каждый кустик пригреет, а сюда без моего дозволения возвращаться строго заказываю. Если кто даже под пытками выдаст это логово – на том свете сыщу и жилы повыдергаю!
Быстро, медленно ли – кому пролетело, а кому протянулось два года. Немеряно кровушки пролила шайка чернобородого, да и самих разбойников полегло немало, а переловлено было и того больше. Но много на земле псковской обездоленного и обозлённого люда, который продолжал пополнять ряды лиходеев.
Многому научился за это время Авдей, а главное привык к крови. В первое разбойничье лето он удержу не знал на вылазках, сомневаясь в нужности своего существования – не раз бывал на волосок от смерти, играючи уходил от погони. Однажды Архип рассказал ему историю далёкой давности, которую поведал его предшественник: «Раньше разбойники собирались в большие ватаги до сотни душ и делали налёты даже на монастыри. Был такой атаман Евсевий, который повёл свою шайку на Крыпецкий монастырь. Что там у них получилось, неведомо, но вот только не стали убивать лиходеи монахов и разорять храм, а убрались, прихватив лишь харчи. Сам же Евсевий остался в монастыре, и до конца дней замаливал грехи». После паузы Авдей недоумённо спросил:
– К чему это ты, Архип?
– А к тому, что рука начала дрожать, да пелена на глаза настилаться. В нашем деле это конец. Грехи замаливать я не собираюсь, а вот чтобы кости мои зверьё да вороны растаскивали, не хотелось бы. Ну, да ты смышлёный, должен понять.
Ничего не сказал Авдей, лишь посмотрел в глаза чернобородому да шумно выдохнул сдавившей на миг грудью.
Как в воду смотрел Архип. Погожим деньком два десятка разбойников расположились в засаде на Рытной горе, через которую вздымался тракт Гдов – Псков. До ночи по дороге не проследовало ни одной телеги, и налётчикам пришлось остаться на ночь, благо парная погода не ломила костей. В бору стоял сосновый, с примесью черничника и толокнянки, аромат. Авдею не спалось – опять привиделась Марьянка, укоризненно качающая головой: «Мол, не то ты делаешь, Авдоша, не то». Видение прервал Архип, проверявший подельников.
– Ну что, Авдошка, тебя ещё не сморило?
– Да нет, что-то не спится и на душе как-то томно.
– Что так?
– Видел неподалёку след на кротовине какой-то необычный, ненашенский.
– Ну и что?
– Да место это больно примелькавшееся, проследить опытному ловцу не так уж и трудно.
– Накаркаешь, Авдошка: помяни чёрта – он и появится!
– И всё же, я бы с началом зорьки смотался, от греха подальше.
– Ладно, утром решим.
Не знал Архип, но чувствовал неладное Авдей, а между тем помощнику воеводы Микифору Юдину уже доложил лазутчик о том, что разбойники днём засели на горе Персиянке.
Забрезжил рассвет, а Архип всё не давал команды на отход. Авдей уже хотел сам найти атамана и напомнить ему о ночном разговоре, но в это время послышался стук подков – две телеги начали подниматься в гору. Раздался залихватский свист, и разбойники, выскочив из укрытий, бросились на дорогу. Но не тут-то было – десяток путников, оказавшись хорошо вооружёнными пиками и саблями, дружно встретили налётчиков. Вдобавок к тому послышался гул приближающихся верховых всадников.
– Ловушка! Врассыпную!
Раздался вопль чернобородого, но было уже поздно – половина разбойников полегла прямо на дороге, а убегавших начали настигать всадники по краям дороги. Авдей с Архипом кинулись к ложбине, выходившей к моховому болоту, но чернобородый начал отставать, а сзади послышался конский топот. Авдей, спрятавшись за раскидистой сосной, пропустил тяжело дышащего атамана с окровавленной рубахой, и когда наездник поравнялся с ним, сбил того пикой. Схватив лошадь за повод, в несколько прыжков догнал Архипа. Тот уже качался, и Авдей с трудом взгромоздил его на коня. Выйдя в моховое болото и, быстро перейдя открытую его часть, они скрылись в гриве корявых сосен. Несколько вёрст Авдей вёл лошадь с седоком за повод по зарослям багульника с дурманом, где следы были малозаметны. На краю гривы возле бугра, когда Архип начал хрипеть, пришлось остановиться. Он из последних сил держался на коне, вцепившись пальцами в гриву. Авдей снял раненого атамана с лошади и положил на землю – на шее зияла рубленая рана, из которой обильно сочилась кровь. Посиневшие губы Архипа проговорили:
– Ну вот, дружок, и всё!
– Ничего-ничего, потерпи!
Оторвав подол рубахи, Авдей приложил его к ране.
– Нет, Авдоша, отбегал я своё на этом свете!
Несколько раз Архип затихал и снова открывал глаза.
– Где я? Где погоня?
– Оторвались мы далеко, не достанут.
– А, это ты, Авдошка? Не забудь – о чём просил тебя…
Грудь Архипа стала рывками вздыматься, а из-под тряпки просочилась кровь – началась агония.
Ох, и тяжело грешная душа атамана разбойников расставалась с телом. Ох, и тяжело…
На бугре с видом на чистое моховое поле и схоронил Авдей чернобородого Архипа, выполнив его последнюю волю.
Тяжёлые мысли роились в голове Авдея: «Что делать дальше? Продолжать разбойничать или поменять свою жизнь? Изменить – а как? Уйти куда-нибудь далеко. Но все пришлые разбойники говорили, что везде одинаково на Руси, а в иных местах и ещё горше люду живётся». И тут он вспомнил о Марьянке и о том, что не был ещё на её могилке. Сразу же возникло решение навестить зазнобушку да посмотреть, что творится в родной сторонке.
Деревня как будто вымерла – до полудня ни одного человека. Авдей, затаившийся в малиннике между крайней избой и погостом, с наслаждением впитывал в себя забытые звуки деревенской жизни. Раньше он не понимал того, как приятно слышать мычание коров, блеяние овец, гортанные песни петухов – как хорошо жить не прячась. Ожидание затянулось, наконец, Авдей увидел одинокого парнишку, спешащего куда-то по своим делам. Подозвав мальца, немного перепуганного незнакомцем, он протянул ему горсть медных монет, отчего парнишка повеселел и перестал торопиться. Первым делом он показал могилку Марьяны, которая была не ухожена – Авдей сразу принялся обрывать траву и одновременно расспрашивать парнишку:
– Как звать-то?
– Бориской кличут.
– А что в деревне-то никого не видно?
– Да, отсыпаются все – ночь гуляли да через костры прыгали.
– Нынче что, Иван Купала?
– Да, а ты что не крещёный?
– Крещёный, да долго в пути был – со счёта сбился.
В доказательство Авдей трижды перекрестился и поклонился холмику с крестом, под которым покоилась Марьяна.
– А кто сейчас распоряжается хозяйством Дементия?
– Это того, которого в Рачевьем озере утопили?
– Да, того самого.
– А брат его Кузьма.
– Лютует?
– Ещё как! Мою мамку недавно вожжами высек за то, что вовремя долг не принесла.
Авдей достал из-за пазухи кошель, отсыпал десяток серебряных монет и подал собеседнику.
– На, держи – это тебе за уход могилки. Будешь следить за ней, а через год, тоже на Купалу, я сюда приду и ещё подкину тебе деньжат. Да не вздумай кому сболтнуть про меня, а то наша дружба враз и кончится. Понял?
В глазах парнишки загорелись искорки безусловного согласия. Авдей потрепал его по вихрастой голове.
– Ну, иди по своим делам да помни наш уговор.
С камнем на душе уходил Авдей из родной сторонки и с твёрдым намерением не менять своей разбойничьей жизни, пока живут на земле такие, как Дементий, Кузьма и прочие кровососы. Несколько дней бродил он по тайным убежищам лиходеев, вёл осторожные разговоры о роковой засаде, об атамане, и о том – как быть дальше. К удивлению – большинство отшельников знали его, хотя виделись они впервые. Когда речь заходила об Архипе, то многие вспоминали и его молодого друга. Чернобородый, предчувствуя неизбежный конец, разнёс весть о том, кому можно доверять и поставить над собой атаманом.
В одном из летних убежищ лиходеев Авдей встретил монаха, не принимавшего участия в трагической засаде на Рытной горе. Увидев товарища, тот языком жестов дал понять всей компании, что они знакомы и что его друг отчаянный разбойник. Один из присутствующих, мелкого росточка, но, как часто бывает среди таких сморчков, с большим гонором и ножом в руке, подскочил к Авдею со словами:
– Сейчас мы посмотрим, что этот юнец вчера кушал!
Резкий удар Авдеевой руки свалил наглеца наземь. Отползая прочь, тот пробормотал:
– И пошутить нельзя? Я же проверял.
Мужики рассмеялись, побалагурили с часок, а самый старший из них подвёл итог:
– Замаялись мы без атамана – каждый тянет на себя, хочет по-своему, а в нашем деле нужна вот такая твёрдая рука да фартовая стезя. Так что, хоть и молод ты, но слух прошёл, что можно доверить тебе наши забубённые головушки.
Авдей был готов к такому предложению, но, не задумываясь, поставил условие:
– Погулял я с чернобородым, пролил кровушки невинной и понял, что душить надо живоглотов, а простых людишек лишать жизни нельзя. Да, конечно, иные отпущенные могут навести погоню, но по-другому я не могу и не хочу. Так что подумайте, прежде чем довериться, а о послушании я и не говорю – казнить за глупость и нерадивость буду жестоко.
С минуту стояла тишина, после чего всё тот же старший изрёк:
– Молчание – значит согласие. Да и куда нам деваться, ведь вам с Архипом черти будто бы дорогу мостили, а так мы вот-вот пропадём. А звать тебя будем Авдошей и если, что не так – казни!
Авдоша помнил всё, чему учил его чернобородый да и сам додумал многое – главным образом – как не попасться служивым людям. Западня на Рытной горе говорила о том, что теперь нападать на тракте будет гораздо сложнее – стражники не дремлют и будут всё чаще устраивать ловушки для разбойного народа. Большое внимание Авдоша стал уделять разведке обстановки и местности, где предстояло совершить нападение. Посылая для этой цели своих людей, он понял, что не все правильно могут оценить ситуацию и поэтому начал ходить на разведку сам. Надевая лохмотья и прикидываясь юродивым, новоиспечённый атаман проходил большие расстояния, наблюдал, слушал, запоминал. Это принесло несомненную пользу – его ватага казалась неуловимой. Другие группы разбойников начали пропадать – по рассказам бежавших, их ловил отряд стражников во главе с Митрофаном Юдиным – ушлым и настырным псом.
Однажды Авдоша в очередной раз, нарядившись юродивым, проходил вдоль тракта. Неожиданно его окружили люди в одежде стрельцов и, дав по зубам, начали допытываться: «Кто такой и что здесь делаешь?» Авдоша принялся мычать, закатывать глаза, чтобы его приняли за умалишённого странника, но старший из них не очень-то и поверил – пойманному юродивому связали руки и кинули в телегу. По положению солнца Авдоша понял, что везут его в Псков.
Этим же днём в Пскове Сергей Поганкин сидел на завалинке своего недавно купленного дома и вспоминал события последних двух лет, так изменивших его жизнь. Началось всё с луковых грядок – на том же луке пока и остановилось. Дело было так. Небольшой огородик, прилегающий к покосившейся избе на окраине города, обрабатывали ещё его усопшие отец, дед и, наверно, прадед. Несколько лет назад посередине участка начал вылезать камень – поначалу он не мешал, лопата едва доставала до его тверди, но впоследствии стрелки начали желтеть в этом месте, а луковицы вырастали мелкие и сморщенные. Надоело это Сергею, и осенью он принялся выкапывать валун. Камень оказался плоским, а когда с помощью ваги был перевёрнут, под ним забелела береста. Убрав рассыпавшийся в труху слой, Сергей нащупал под ним глиняный горшок. Предчувствие чего-то необычного возбудило его до крайности – дрожащими руками сосуд размером с овечью голову был извлечён и распечатан. В нём находились серебряные украшения и заморские монеты. «Вот так привалило!» – подумал Сергей сын Иванов и стал строить планы на будущее. Решение пришло быстро – раз грядки его обогатили, значит, на лук надо всё и потратить! А вот как расплачиваться за покупки, не приобрести завистников да не навлечь грабителей – здесь надо думать долго, чтобы не наделать ошибок. Украшения понемногу начал носить в ювелирные лавки, мелкие иноземные монеты и так шли неплохо, а вот крупные ефимки показывать было страшно. Случай свёл Сергея с кузнецом монетного двора Фёдором, который за половинную мзду, втайне от начальства, стал потихоньку перечеканивать талеры и шиллинги на русскую чешую.
Первыми покупками стали клети для хранения овощей и нива, а к сбору урожая сбылась мечта счастливчика – лавка в луковом ряду стала собственностью Поганкина. Судьба благоволила Сергею во всём. Урожай на новой ниве выдался обильный, и на вырученные средства у вдовы Христины он купил дворовой участок в Мокролужской сотне. Теперь его стали называть «посадским человеком», правда, с обидной приставкой «огородник», что означало низшую категорию «молодших» предприимчивых людей. А были ведь ещё «средние» и самые зажиточные «лучшие». Хотелось Сергею, ой как хотелось перескочить в эти сословия – но как? Найденное серебро заканчивалось, а на одном луке такой высоты не осилить.