«Уж не сошел ли я с ума?», — подумалось ему. Снова все осмотрел — и снова захотелось ущипнуть себя за ухо.
Он вышел из дома и остановился в растерянности на пороге.
«Я ничего не понимаю», — он вроде бы этого не говорил — готов был поклясться, но услышал эти слова. Словно сказал кто-то другой, но его голосом. Реальное и нереальное смешались в кучу и кашу, кучу-кашу, и он снова подумал, что все это ему снится. И что надо меньше пить…
«Я сейчас проснусь», — решил он. И внутренне напрягся — ожидая возвращения в явь. Но сон, как пришлось признать, был упрям и не оставлял Алеся. Перед ним в темноте все так же моросил тот же самый унылый дождь, веяло той же самой сыростью и холодом. И, кроме того, снова померещился перед глазами Ленин, не ко сну будь помянутый, который подмигивал из своего стеклянного гроба.
«Ничего, разберемся», — подбодрил он себя, решительно шагнув в темноту ночи.
х х х
Улица Музейная, 18. Здесь в квартире на втором этаже жил друг Минича адвокат Люциан Зелинский.
Алесь вошел в темный подъезд и снял шляпу, стряхивая с нее дождевые капли. И тут же заметил в сумраке, рядом с лестницей, чью-то фигуру, которая явно пряталась. Без всяких раздумий журналист выхватил свой револьвер и, цепко схватив незнакомца за ворот, приставил ему ствол ко лбу:
— Что вам от меня надо? Зачем вы за мной следите? Выкладывай, а то пристрелю!
Пойманный затрясся от страха. Он не производил впечатления опасного субъекта, да к тому же от него воняло, как от мокрой собаки, проведшей ночь в мусорной яме. Алесь брезгливо поморщился и, таща за руку, выволок незнакомца к подъездной двери, где смог рассмотреть его лицо.
Теперь он его узнал. Это был местный бездомный дурачок, которого звали то Янушом, то Яном. Он часто видел его в этом районе города, а пару раз даже давал ему денег. Видимо, бездомный прятался в подъезде от непогоды.
— Добрый пан, не убивайте меня! — захныкал бродяга. — Вы мне рукав оторвали, добрый пан…
Минич заметил, что в самом деле оторвал рукав у дырявого пальто, которое служило бездомному одеждой на все сезоны года.
— Ладно, не скули, — сказал он, успокаиваясь и пряча оружие в кобуру.
Действительно, некрасиво как-то вышло. Накинулся, как в припадке, на попрошайку, порвал ему одежду. И вообще чуть не пристрелил…
— В чем же я теперь ходить буду? — продолжал горевать и хныкать бездомный над своим оторванным рукавом пальто.
— На, держи! — Алесь снял свой серый плащ и бросил его Янушу-Яну. — А свое тряпье выброси.
— Дзякуй вам вяликий, добрый пан! — просиял бродяга. — Да храни вас Матерь Божья!
Когда журналист стал подминаться по лестнице, вслед ему донеслось слезливо:
— А даст ли добрый пан мне пару грошей на хлеб?
— Там в правом кармане плаща десять злотых, — ответил Минич, не обернувшись.
х х х
Дверь открыл адвокат Зелинский. Поверх ночной пижамы был надет домашний халат, на ногах тапочки. А лицо заспанное и унылое, но когда он рассмотрел на пороге журналиста — взъерошенного и с безумно горящими глазами, то вмиг оживился.
— Видать у вас, пан Алесь, действительно что-то стряслось, — заметил он. — Ну, проходите, проходите…
— Вы позвали полицию? — спросил Минич, снимая мокрую шляпу.
— Конечно, нет, — ответил адвокат, проводя гостя в комнату, освещенную неярким светом абажура. — Где вы ночью найдете полицейских? Но, к счастью, как раз надо мной, этажом выше, живет полицейский. Правда, в отставке… Это пан Стефан Лазаревич, мой хороший сосед, мы с ним частенько играем в шахматы. Пришлось поднять его среди ночи к вашему приходу. Уж очень вы меня напугали. Знакомьтесь…
Из кресла навстречу журналисту поднялся сосед Люциана Зелинского — пожилой полноватый человек с колким и скептическим взглядом. На нем тоже был домашний халат, а лицо выражало одновременно и любопытство, и досаду за прерванный сон. Алесь пожал ему руку.
— А где ваш плащ? — спросил Зелинский. — Шляпа мокрая от дождя, а костюм сухой…
— Я тут чуть не убил одного человека в вашем подъезде, — с неохотой признался Алесь. — Не знаю, как получилось, но чуть его не пристрелил. Пришлось отдать ему мой плащ…
Отставной полицейский и адвокат переглянулись, а Минич зачем-то достал из кобуры револьвер и повертел им в воздухе.
— Вот, едва в лоб ему пулю не всадил… И там еще в кармане плаща десять злотых…
— Упокойтесь, дорогой пан Алесь! — испугался Зелинский, увидев оружие. — Тут ваши друзья! Не надо стрелять!
— Ах, да… — мотнул головой журналист, пряча в кобуру свой «Detective Special».
Он почесал затылок и нахмурился, пытаясь собраться с мыслями.
— Я что-то устал и плохо соображаю… Прошу прощения, панове… Каша какая-то в мозгах…
— Так вы об этом убийстве говорили? — поинтересовался Стефан Лазаревич, сев в свое кресло.
— Что?
— Вы об этом убийстве говорили по телефону? — повторил тот.
Мужчины смотрели на Минича с вежливым добродушием и участием, но на самом деле в их глазах читалась тревога.
— Нет! Я никого не убивал, — замахал руками Алесь. — Повторяю, я никого не убивал! Поверьте мне! Все эти трупы — это не я! Я не собирался никого убивать!..
— А кто их убил? — спросил бывший полицейский.
— Не знаю… — стал размышлять вслух Минич. Пожал в растерянности плечами: — Причем вот труп есть, то есть я сам труп видел, когда в свой подъезд входил… А выхожу — глядь, а трупа-то и нет! И еще пропала восковая фигура в музее, словно ожила и куда-то ушла… И Ленин на меня смотрел и подмигивал…
— Какой Ленин?
— Ну, известно какой. Тот самый, из гроба в мавзолее… Лежит лысый с закрытыми глазами, а потом так раз — и открыл. А взгляд злой такой… И снова закрыл свои зенки…
Вспомнив это, Алесь перекрестился.
Адвокат и его сосед снова многозначительно переглянулись.
— Та-ак… — вздохнул Зелинский и, потерев нос, прошелся по комнате. — У меня есть один знакомый врач, очень хороший специалист… Лечит в своей весьма престижной клинике, причем лечит анонимно…
Он повернулся к Миничу и задал неожиданный для него вопрос:
— Вы много пили в последнее время? От вас, мой дорогой друг, пахнет, как от вагона с коньяком…
— Вообще-то, да… — признался тот. — Три дня сплошной карнавал…
— Ну вот! — улыбнулся адвокат, обняв журналиста за плечо. — Вот причина. Вы что-нибудь знаете о белой горячке?
От этих слов Алесю снова стало муторно. Он побледнел и опять ощутил, как земля уходит из-под ног. Все снова показалось каким-то нереальным, фальшивым…
— Что-то мне не по себе… — проговорил он, вытирая на лбу холодную испарину.
Рука стала мокрой от пота. Он с удивлением смотрел на нее.
— Идите и умойтесь холодной водой, — Зелинский проводил его в ванную комнату с заботой, словно тяжелобольного человека. — А я пока сварю кофе…
х х х
Алесь вымыл лицо ледяной водой и потом долго смотрел на свое отражение в зеркале. Взгляд какой-то затравленный, как у побитой собаки, и полный страха и недоумения. Что-то такое с ним уже когда-то было. Причем совсем недавно. Дежа вю, уже это видел.
Попытался собрать свои мысли, но они разлетались в стороны, словно голуби на мостовой, когда за ними побежишь…
Он вернулся в комнату.
Адвокат и его сосед сидели в креслах. Головы с открытыми ртами опрокинуты в стороны, на груди на домашних халатах небольшие дырочки, вокруг которых расплываются пятна крови…
Еще два трупа.
Минич закрыл глаза. Через минуту открыл снова. Картина не поменялась…
Похолодев от ужаса, он вдруг понял что-то очень страшное, во что поверить было нельзя, но что крутилось в голове. Он осознал, что сам убил всех этих людей. Спятил от белой горячки и всех перестрелял в беспамятстве.
Лишившись последних сил, Алесь опустился на пол, на колени — ноги не держали. Его трясло, как в лихорадке, и снова все поплыло перед глазами, потемнело.
За эту ночь он видел пять трупов. Значит — пять пуль. Проверить легко: достать свой «Detective Special», открыть барабан и взглянуть на патроны. Если он увидит пять пробитых капсюлей, то он — сошедший с ума убийца…
Превозмогая дрожь в руках, он вытащил из кобуры револьвер и, отщелкнув рычаг, оголил барабан. Долго смотрел в него, ничего не понимая. Из револьвера не стреляли — все капсюли на шести патронах были целыми.
Это открытие вроде бы должно было обрадовать, но все равно мало что проясняло. Происходящее вокруг не перестало казаться фантасмагорией.
Немного успокоившись, он собрал свои силы, поднялся и, оглядываясь, заговорил сам с собой вслух:
— Одно из двух: или я сплю, или… это сон…
Мысль о том, что он сошел с ума, казалась ему особенно неприятной.
Алесь, словно лунатик с застывшим лицом, медленно обошел квартиру адвоката, все время пытаясь то ли проснуться, то ли понять нечто непостижимое. Другие комнаты оказались пустыми и темными, в них никого не было. Через жалюзи на окнах лился тусклый свет ночных уличных фонарей, и на стенах лежали полосатые тени. Потом он вернулся и постоял еще какое-то время возле двух трупов под светом абажура, прислушиваясь к полнейшей тишине ночи — даже дождь за окном уже почти прекратился.
Куда идти? И что делать?
Ему вспомнился профессор Чеслав Дайнович, с которым он распутал несколько загадочных дел. Трезвый аналитический ум, проницательность и интуиция… Пожалуй, это единственный человек, который сможет помочь разобраться в этом ночном кошмаре…
— Вот что мне нужно! — и он, воспрянув духом, вышел из квартиры адвоката, дверь которой оказалась незапертой.
Надев шляпу, спустился по темной лестнице на первый этаж.
Открывая подъездную дверь, Алесь чуть не споткнулся: на полу лежало тело в его сером плаще — лицом вниз и раскинув руки. Это был тот самый бездомный, которого он едва не убил. На спине дырка от пули, ткань плаща вокруг уже пропиталась кровью…
Отпрянув, он попятился в сторону, снова чувствуя, что сходит с ума. Шестой труп за два часа…
— Я все-таки сплю… — прошептал он.
Глава третья,
в которой профессор Дайнович рассуждает логически
Шесть утра. Бульвар канцлера ВКЛ Льва Сапеги, 5. В этом доме, в квартире 7 жил профессор Чеслав Дайнович.
— Пан журналист! — удивился он, открыв дверь. — Что-то стряслось?
Алесь снял шляпу, с которой стекали дождевые капли, и, вздохнув, задумался. Смотрел он при этом куда-то в пространство, взглядом испуганным и одновременно каким-то ошарашенным.
— Не знаю… — проговорил он, поджав губы. — Наверно, у меня белая горячка… Или я сошел с ума…
— Давайте заходите, — потянул его за рукав мокрого пиджака профессор. — Вы же промокли, еще простудитесь…
Он провел его на кухню, где готовил себе завтрак. Усадил Минича на стул и налил ему чашку кофе. С тревогой посмотрел на изможденное и отрешенное лицо журналиста.
— Где это вы развлекались всю ночь? — уловив запах спиртного, спросил Дайнович. — Выкладывайте, Алесь…
— Что? — очнулся от своих мыслей Минич.
Услышав слова профессора, он словно вернулся к действительности и стал тереть ладонью лицо.
Чеслав Дайнович налил и себе чашку кофе и сел рядом за кухонный стол, с тревогой глядя на гостя. Профессору давно исполнилось пятьдесят, в темных волосах заметна седина, усов и бороды он не носил и казался чуть полноватым. На нем был полосатый домашний халат поверх брюк и рубашки, а на груди висели на широкой черной ленте его неизменные золотые очки. Он преподавал историю и философию в Виленском университете и слыл известным логиком.
— Так что же случилось? — повторил он свой вопрос.
— Сам не понимаю… — пожал плечами Алесь. — Наваждение какое-то… Я ночью Ленина видел…
— Кого?! — чуть не поперхнулся своим кофе профессор.
— Ну того самого… Мертвеца из Совдепии… — журналист указал пальцем куда-то в сторону России. — Он в гробу лежит и на меня пялится… И два трупа рядом… Я прихожу к адвокату Зелинскому, — он ударил ладонью о ладонь, — и еще два трупа… Нет, три… И там три, а не два… Но я не Ленина имею в виду… Хотя и Ленин труп… Но этот не считается…
Алесь замолчал и, задумавшись, стал сосредоточенно загибать пальцы. Загнув шестой, он просиял:
— Ну да, шесть трупов. Но Ленин не считается. Потому что его давно убили. Так что Ленина мы вычеркиваем…
Минич отогнул свой шестой палец. Потом встрепенулся:
— Нет, вы меня путаете! — замахал он рукой и снова загнул палец. — Ленина мы не считали. Вот сейчас правильно.
Чеслав Дайнович внимательно смотрел на него с открытым ртом.
— Да, еще деталь, — добавил Алесь, нахмурив брови. — Там и седьмой был. Но не труп, а статуя, которая сбежала… Вроде краем глаза вижу — стоит. А возвращаюсь после трупов — и нет ее… Я еще подумал: как это статуя может ходить? Ха-ха.
Он засмеялся без улыбки и смеха. И, замолчав, посмотрел на профессора с болью во взгляде.
Тот наконец сглотнул комок в горле и заморгал. Открыл было рот, не зная, что и сказать, но Алесь его опередил и замахал перед его лицом указательным пальцем, хитро прищурившись:
— Нет! Не выйдет! Я знаю, что дальше будет! Вы мне скажете в ванную комнату пойти и холодной водой умыться. А я вернусь — и вы труп. Все вы так делаете, знаю я вас…
Журналист горько вздохнул и, подперев голову ладонью, замолчал, уйдя в свои мысли. Его лицо выглядело несчастным.
— Так… — сказал себе Дайнович. — Пойду-ка я сам умоюсь холодной водой.
Он вышел из кухни. А через минуту вернулся с початой бутылкой коньяка и двумя рюмками.
— Подобное лечится подобным, — он разлил коньяк по рюмкам.
х х х
Выпили по рюмке коньяка. Потом еще по рюмке. Зажевали ломтиками лимона.
Как и ожидал профессор, его гость порозовел и понемногу вернулся к жизни: взгляд обрел осмысленное выражение.
— Ну а теперь, дорогой Алесь, — сказал Дайнович, — все снова, но по порядку и с самого начала.
Минич закурил папиросу и, уже окончательно придя в себя, стал рассказывать. Рассказывал — и сам не верил тому, что говорит…
— И вот я оказался у вас дома… — закончил он свое повествование и с неподдельной тревогой спросил: — Что вы думаете, пан профессор? Я схожу с ума?..
Чеслав Дайнович задумался. Поразмыслив, ответил:
— У меня в комнате диван. Ложитесь и спите, пока я пройдусь по местам ваших ночных приключений. А там видно будет…
Он поднялся и вышел из кухни, потом вернулся уже не в домашнем халате, а в клетчатом пиджаке и с зонтом в руках.
— Только никому не открывайте и не отвечайте на телефонные звонки…
Замыкая дверь квартиры на ключ, он добавил сам себе:
— Береженого Бог бережет…
х х х
Профессор вернулся к трем часам дня. С собой он привел человека неопределенного возраста с заурядной незапоминающейся внешностью и в такой же заурядной одежде. Русые волосы, серые глаза, серый плащ и серый костюм, ничего примечательного — увидишь в толпе и забудешь тут же.
— Это наш друг Янкович, — представил он гостя. — Для нас он просто Ян Янкович.
Алесь, уже выспавшийся и совершенно протрезвевший, пожал руку незнакомцу, у которого из кармана плаща выглядывал скрученный в рулон какой-то журнал, и с удивлением спросил Дайновича:
— Что значит «для нас»?
— То и значит, — объяснил профессор. — Есть такие вещи, которые нам с вами знать не надо. Чтобы крепко спать. Пан Янкович хотел вам задать кое-какие вопросы.
«Ага, это сотрудник Дефензивы, контрразведки, — догадался журналист. — Но зачем тут тайная полиция?»
Они прошли в комнату и уселись в кресла вокруг журнального столика. Янкович с нескрываемым любопытством разглядывал Минича, а тот, не удержавшись, спросил:
— Так что вы узнали, пан профессор?