— Хм, — Рейн показалось это смешным, и она издала короткий смешок. Непривычно разговорчивая, непривычно не-апельсиновая. Сегодня в комнате пахло шоколадом. Горьким.
— Флеминг, даже у атеиста есть бог, есть вера во что-то… святое. Правильное. Если ты не веришь в богов, ты ведь всё ещё можешь во что-то верить. Как насчёт любви?
— Любви? — я криво улыбнулся.
— Да, Флеминг, — на этот раз Рейн положила бледные и тонкие ладони на колени, до которых не доходила ткань её тёмно-бордовой юбки, но были чёрные колготки. — А что? Ты и в любовь не веришь?
Я повёл бровями, ухмыльнувшись. Я задумался, но не об ответе, а обо всём, что сейчас происходило.
Вся ситуация была причудливой. И с чего мне сейчас надо было с ней сейчас откровенничать? Неясно, по какой причине я сказал:
— Но я верю в бога.
Рейн растянула губы в улыбке и чуть сощурилась, устремив на меня свой взгляд. И она так и смотрела, молчала, улыбалась, как будто познала великую истину и теперь насмехалась над таким незнающим человеком, как я. Но шли минуты тишины, и улыбка понемногу спадала с её лица, уступая месту прежнему равнодушию. Короткий просвет между двумя длинными тёмными тоннелями кончился. Вновь наступала тьма.
— Так пусть он поможет найти моего отца, — произнесла Рейн еле различимо. Проще было, наверное, прочесть по губам. Стивенс непривычно потупилась и уже думала обернуться к мольберту, отворачиваясь от меня, но я подоспел раньше. Метнулся в её сторону и застыл только напротив неё, присев на согнутых коленях, чтобы смотреть на Рейн снизу вверх. Её волосы разметались по плечам как после бега, а губы были сжаты. Она смотрела на меня с решимостью и привычным холодком, горевшим в океанах.
— Я готов помолиться за твоего отца, — сказал я, возможно, даже тише, чем Рейн секундами ранее. Я сказал это, глядя ей прямо в глаза. Они поблескивали, и виноват был в этом не свет от лампочек уж точно. — Я буду верить, что это поможет.
И тут я позволил себе до безумия наивный и глупый жест — протянув свои руки к рукам Рейн, соединил их вместе и накрыл ладонями сверху и снизу. И улыбался, как умалишённый. Через день или два этот жест покажется мне не то, что бестолковым, но и напыщенным, неумелым… но тогда мне было некогда об этом поразмыслить. Я сделал это, как и всегда, — сделал, не подумав, а подавшись сиюминутной мысли. И всё же мне можно было выдать награду. Рейн просияла и, пусть и освободилась от моих рук, она усмехнулась. Вот только всё ещё не проронила и слова, а потому я начинал чувствовать себя даже как-то неловко.
— А, кстати, я тоже увлекаюсь, вернее, увлекался живописью!
Я не сказал, а чуть ли не выкрикнул эту фразу. Во мне проявлялось влияние Вестера с его извечной эмоциональностью и привычкой оглушать людей по соседству своими восклицательными и не менее звучными вопросительными фразами. Оттолкнувшись от моего прежнего положения, я подобрался к стене и, выпрямившись, оперся о стену. Можно было теперь не задирать свою голову, а поступать наоборот, что являлось более привычным делом.
— Увлекался? — Рейн тоже оживилась и рассмеялась. Я плохо помнил, умела ли вообще Стивенс смеяться, но она, по правде, это делала. Вернувшись целиком и полностью к мольберту, она взяла в руки кисть, сделала мазок красной краской и только после этого договорила. — А давай поспорим?
— Поспорим? На что и зачем?
— О боже… — Рейн закатила глаза. — Саванна рассказывала, что ты любишь задавать вопросы, но не настолько же.
Видно, прежнее состояние Стивенс не заставляло себя долго ждать, и она в действительно говорила всё тем же чуть медлительным тоном, словно читала книгу на конкурсе чтецов, позабыв разве что о достаточном выражении, но:
— Это просто спор, чтобы узнать, кто из нас лучше с этим справится. Я вот сразу говорю, что я тебя обойду.
— Ты так думаешь? — ухмыльнувшись, переспросил я.
— Без сомнений, — она тут же развернулась ко мне, и глаза её горели. Она откинула волосы назад, вскочила с места и приблизилась ко мне, предлагая мне руку для рукопожатия.
— Хочешь поспорить на то, что я не смогу нарисовать лик святого? — я недоверчиво вгляделся в её лицо. Скажу честно — застывшее на нём выражение не предвещало ничего хорошего. Оно так и говорило: «Да, я придумала гениальную идею, ты только послушай». Возможно, Рейн с утра успела чего-то выпить, но я этого не спросил.
— Не совсем. Спорим, что я нарисую твой портрет лучше, чем ты мой?
И всё?
И не задавая больше лишних вопросов вроде «Что за необдуманные предложения?», я пожал холодную руку Стивенс.
— Идёт.
— Отлично. И имей в виду: я всё ещё терпеть тебя не могу.
— Я знаю.
— И ты знаешь, что…
— Да, я как раз уже уходил.
Рейн улыбнулась мне на прощание ещё раз. Пару секунд я видел, как её кошачьи глаза какое-то время выражали подобие спокойствия, а не слепой ненависти, а потом я удалился из комнаты и дома.
И мой визит к Стивенс в этот раз был рекордом. Судя по часам, я продержался семь минут. Мой прежний рекорд был две минуты и около тридцати секунд. Я справился.
***
Я возвращался домой, никуда не сворачивая. Декабрь расходился не на шутку, и речь была не о снеге, который так и не подарил жителям городка своё великое присутствие, а о мыслях людей. Поглядишь направо — увидишь гирлянду, а устремишь свой взор вперёд и столкнешься с Сантой-Клаусом, который уже бежал по тротуару, невзирая на то, что двадцать пятое было даже не через неделю. Вообще-то, декабрь только-только вступил в свои права, но люди уже представляли себя рядом с елью в окружении подарков и семьи. Хотелось бы и мне подобного, но я ощущал себя старцем. И дело было даже не в том, что ребёнком я, естественно, уже давно не был. Моя любовь к Рождеству растворилась, когда мне исполнилось одиннадцать, и я увидел, как отец складывает подарки под ёлку. Я потом весь день ждал от него признания, но сам он не спешил раскрываться. Тогда мне пришлось самому добиваться правды. Только при такой тактике отец счёл нужным сознаться. А так, быть может, я бы и до сорока лет продолжал ждать первого шага от родителей.
Нет, дело было ещё и в том, что я каким-то образом не мог уследить за календарём. Казалось, я просыпался только в начале каждого месяца, сидя на кухне и вдруг осознавая, что прошло уже целых три, четыре, пять недель. И где я был? Всё там же — на дне.
Я попытался посмотреть на бежавшего Санту с улыбкой просто так, из каких-то своих принципов, чтобы, может, это разбудило во мне хорошее настроение. Но Санта не понял, ничего не сказал и продолжил нестись мимо. Бедняга, он задыхался, но всё так же упорно несся вперёд. Всем бы такой целеустремлённости. И куда он так торопился?
Я выдохнул, наблюдая за тем, как из моего рта вырвался пар. В детстве было особенно забавно так же дуть на витрины, а потом рисовать, стремясь успеть, пока стекло ещё запотевшее, какие-то фигуры, людей, зверей. В этот раз у меня не было мыслей о начале карьеры художника на витринах, но я посмотрел в сторону.
— Вестер?!
Он не услышал меня через стекло, но увидел — точно. Весёлый такой, рождественский, с колпаком эльфа, стоял прямо за витриной магазинчика.
Я потянул на себя стеклянную дверь, при движении которой звякнул колокольчик, но привлекать внимание продавца даже и не понадобилось. Он и так не отрывался от меня и, кажется, едва сдерживал хохот. А смеяться больше всего хотелось мне. Достаточно было взглянуть на этого эльфа.
— У тебя и уши в общей стилистике? — спросил я, подходя ближе и, даже прищурившись, рассмотрел друга с головы до середины туловища — насколько мне позволяла стойка.
— Сам посмотри, — он повернулся ко мне боком и рассмеялся, не сдержавшись. Я ещё раз удостоверился в том, что зрение меня не обманывало.
— Чувак, а ты времени зря не теряешь, — признался я. Но в голове не укладывалось лишь то, как Вестер очутился продавцом в магазине сладостей и когда успевал ходить сюда, что из компании мы этого не замечали? Или, как обычно, я один был не в курсе событий.
Как будто услышав все мои мысли, Вестер заговорил:
— Да, я тут продаю иногда. Магазинчик моих родителей. Но я ж прилежный ученик, смотри!
Выдавив из себя смешок, Вестер наклонился за витрину и, с шумом пораскидав не одну коробку или же что-то пластиковое, выудил на свет то, что искал. Поднявшись, он бросил на стойку тетради.
— Даже домашку делаю, а. Что скажешь? — он облокотился и расплылся в улыбке, поиграв бровями. Не зная Вестера, я бы мог подумать, что он пытался произвести впечатление на только что зашедшего посетителя, но я был я, и Вестера я уже успел изучить.
— Вау! — подыграл я, изумившись, как фанатка, встретившая своего кумира. — Цукерман, да ты герой!
Но ведь и впрямь стоило согласиться с тем, что Вестер умел распоряжаться временем, умел скрывать определённое, и теперь послеучебный вечер проводил не просто так. Для меня это всё-таки было не то, что несвойственно, но, наверное, непривычно и как-то далеко.
— Копим на поездку и просвещаемся, — всё говорил и говорил Вестер, вскидывая вверх руки и потрясая ими в воздухе. Смотри, смотри, это моя лавка! И хоть магазинчик и не был огромным, но дети явно заходили сюда, как в рай на земле. Каждый уголок помещения был пропитан ароматами булочек с корицей, пирогов с яблоками, пирожных с кремом, какао. Витрина пестрела от разнообразия леденцов, тортов, конфет. И только взрослый, зайдя в магазин, сморщив нос, заметил бы, что на одной стене отошли обои, а ещё они не стыковались вон в том углу, а уж посуду для пирожных можно было и покрасивее выбрать. Совсем продавцы от рук отбились, раз не замечают, что тарелки выглядят очень дёшево. Но такими они ведь наверняка и были. Но точно знали это только Цукерманы.
— Угу, — буркнул я, не зная, что ещё добавить. До тех самых пор, пока голову, как это иногда бывает, не пробила случайная мысль. Немного запоздалая, сказанная уже после основной нити разговора, но имевшая в себе силы ещё оказать влияние. — Может, нашей компании и впрямь не хватает поездки? Каникулы скоро. Точнее, нет — «зима близко», — добавил я с напускной серьёзностью. Но актёр из меня был никудышный.
Обед из овощей
— Я смотрел на Королеву и думал, что это розыгрыш. Серьёзно, она же живая! Не хотелось бы увидеть её фигуру в ночи. Спасибо, но после «Музея восковых фигур» в музей мадам Тюссо лучше не соваться, — возбужденно говорил Вестер, то и дело размахивая руками. Один раз он замахнулся с той силой, что успел хлопнуть меня по плечу. И удивительно, но я ощутил раздражение лишь на несколько секунд, но оно благополучно испарилось с продолжением истории. Мы уже шли к нашему отелю и пили напитки из Старбакса. Каждый взял по мокке, но только Вестер возразил, что решил отказаться от кофеина, поэтому заказал Тазобери Фраппучино и давился льдом в промозглый день. И это не мешало Клео с Рейн хихихать, глядя на то, как он весь морщился, делая очередной глоток. В это самое время их руки грели тёплые стаканчики.
Но Цукерман мог сделать глубокий расслабленный вдох.
Мы приближались к месту нашей остановки. Если бы не мои родители, некоторый вклад с каждого и всеобщее желание отдохнуть, не видать нам этой поездки. И, чего и стоило ожидать, — Вестер так быстро сдаваться был не намерен. Ему всё хотелось бродить по Лондону без остановки. Но мы были непреклонны. Лично мне хотелось поскорее вернуться и упасть лицом в кровать. Вот только стоило нам всем оказаться в номере, как Клео, подобно истинной матери семейства, напомнила:
— Обед!
В ближайших кафе, по словам Вестера, цены были выше самого Биг Бена, так что было проще закупить всё в супермаркете. Клео, конечно же, купила всё только самое зелёное и «вкусное» — фасоль, брокколи, цветную капусту, морковь, картофель. И если продукты в основном выбирала Клео, то уж на кухне, чтобы приготовить обед, застревали мы все.
Когда овощи в сковородках и кастрюлях на кухне в нашем номере принялись фырчать, когда капельки масла успели попасть Вестеру в бровь, зажужжал чей-то мобильник.
— Клео! Это тебе, — сбегавшая в их комнату Рейн вернулась с мобильником. Клео, занявшаяся нарезанием моркови, почти подпрыгнула. Убрав нож в сторону, она подлетела к подруге и, кивнув, выцепила из её рук телефон. Через мгновение из комнаты, в которую Пауэлл захлопнула дверь, послышалось:
— Доминик? Да, это Клео. Рада тебя слы-ы-ышать.
Спорим, она вся заулыбалась?
Подумав об этом, я посмотрел на Вестера, который неустанно следил за жарившимся на плите картофелем. Он ухмыльнулся и подмигнул мне.
Рейн тоже пока молчала, но достаточно было взглянуть и в её сторону тоже, чтобы удостовериться — её лицо выражало полнейшую радость. Все мы видели Доминика — высокого (выше, чем Вестер) и темноволосого. Акцент выдавал в нём американца, но я так и не понял, из какого он был штата. Уверен, Клео нам потом расскажет об этом. Не зря же он ей позвонил. Если бы не их знакомство в кафе пару дней назад, познакомились ли они когда-нибудь или нет — никто не знает.
Но вот уже через три-четыре минуты дверь в комнату отворилась. Вышла Клео. Мы все принялись чего-то ждать.
— Я сказала, что не хочу с ним общаться.
— Что? — воскликнула Рейн, выронив из рук лист салата.
— Да. Мы же уезжаем завтра. А он возвращается в Луизиану через неделю.
И никто больше ни слова не промолвил. Рейн ошарашенно глядела на подругу. Вестер всего лишь вздохнул. А я и не думал ничего говорить. Мы встретились с Клео взглядами, и я просто кивнул. Ну, не судьба значит. Клео отвернулась.
Мы ещё немного помолчали, занявшись готовкой. Пауэлл прислонилась к стене, скрестив на груди руки, и тоже ничего не говорила. Опустила лицо в пол и так и стояла, пока обед через минут десять не приготовился. Благодаря нам. Но, пожалуй, винить Клео ни в чём нельзя было. Она и так успела сварить овощной суп, прежде чем отлучилась в комнату. А морковь, кому нужна морковь вообще, которую она не дорезала?
Усевшись на не столь широкий, но удивительно вместительный диван перед небольшим телевизором, мы вспомнили, что ещё вчера потеряли пульт. Вестер утверждал, что видел его на подоконнике, но в этот раз его там не было. Тихо выругавшись, Цукерман поднялся, чтобы врубить ТВ через кнопку.
— Переключай, — бросила Рейн, отпивая сок из высокого стакана. С экрана на нас смотрел ведущий BBC. За три дня я успел понять, что Стивенс меньше всего на свете любила новости по телевидению. Ей больше нравился MTV или, на крайний случай, слезливый фильм, под который можно было придумать свои, не такие наигранные, диалоги. Но Вестер, ещё не успев сесть, так и не переключил канал. Он уселся прямо на пол и уставился в экран. Когда то, о чём говорил корреспондент, дошло и до нас, мы тоже отложили мысли о том, чтобы посмотреть очередной музыкальный клип.
— Сегодня срочные новости из…
Нашего городка — естественно.
— Спустя долгие месяцы поисков Саванны Цукерман и двух других пропавших, кажется, что ситуация только ухудшается. В этот день поступила информация об ещё одной пропавшей, которую звали Бренда Бартон, семнадцать лет.
— Бренда? — всполошилась Клео, отчего вернула вилку в свою тарелку. Заглушая голос ведущего, она потянулась передней частью туловища к Вестеру, насколько могла. — Это не та девушка, с которой ты танцевал на дискотеке?
Вестер кивнул.
Перед тем, как одним резким движением Вестер вырубил телек, ведущий успел будто даже поспешно сказать:
— Полиция продолжает искать пропавших.
Мост
По возвращении домой мы снова оказались в участке. Не пошла только Рейн, напомнив нам о том, что её выписали из больницы временно. Ей предстояло какое-то время пробыть в стенах палаты, а уже потом возвращаться к себе, где она должна была, конечно же, продолжать лечение и вспоминать привычную жизнь.