— Он мог говорить, что ему угодно, оценивая выполнение мною служебных обязанностей, — говорил Кингсли, — но поносить меня за мою частную жизнь… Это мое личное дело, черт его побери.
Он звучал, подумал Хоар, несколько напыщенно.
Хоару была известна репутация этого смуглого, мрачного офицера. У него была арендованная небольшая парусная лодка, которую он держал в том же месте, где Хоар держал «Невыносимую». Кингсли в самом деле был известен своими «способностями», проворством и крикливостью в частных делах. Он, по всей видимости, не обращал внимания ни на возраст женщины, ни на ее внешний вид — его интересовала только ее податливость. Многие сердца будут в печали, когда Перегрин Кингсли выйдет в море на «Вантидже». Ходили слухи, что одно сердце в особенности, сердце, которое должно было быть преданным супругу своей владелицы, было серьезно разбито. Однако, имя этой женщины Хоару было неизвестно.
Мистер Кингсли был свидетелем бегства Артура Гладдена из каюты капитана, он также был в рядах изумленной толпы, собравшейся там, как только распространилось известие. Но больше ничего ему не было известно. А теперь, если джентльмены не возражают, он выделит им толкового мичмана, который будет служить им посыльным. На борту судна много работы, как джентльмены могли заметить, и ему надо заняться тренировкой неопытных орудийных расчетов.
В каюте стоял застарелый запах табачного дыма и ракообразных. Там уже находился Эндрю Уатт, капитанский клерк, который озабоченно просматривал бумаги, разбросанные по письменному столу покойного.
— Одна папка отсутствует, — сказал он обвинительным тоном, увидев прибывших в каюту визитеров.
— Что за папка? — спросил Хоар.
— Папка с личной корреспонденцией капитана Хэя. В ней лежало несколько писем: одно от миссис Хэй, несколько от торговцев, и одно, которому я затруднился присвоить категорию. Письмо выглядело так, как будто оно написано женщиной-самоучкой.
— Вы специалист по почеркам, мистер Уатт? — прошептал Хоар.
— Любой человек моей профессии должен разбираться в различных почерках, сэр, — ответил клерк. — Но должен признаться, что я изучал искусство почерковедения более глубоко, чем большинство моих коллег.
— Интересно, — пробормотал Хоар почти беззвучно.
Мистер Уатт опустил глаза.
— И что? — прошептал Хоар.
— Я, конечно, не читал их, кроме… одного, от супруги капитана. Уверяю вас, что при обычных обстоятельствах я бы не посмел и подумать прочитать его. Возможно, я и не джентльмен, но стараюсь вести себя как таковой. Причиной отступления от приличий было вложение в ее письмо. Откровенно говоря, джентльмены, мне вовсе не стыдно, что я сделал так.
— Почему?
— На службе у капитана Хэя, мистер Хоар, мне приходилось иметь дело с весьма конфиденциальными делами — настолько конфиденциальными, что они были зашифрованы. Расшифровку капитан Хэй доверял мне. Вложение в письмо миссис Хэй своему мужу было таким зашифрованным сообщением. Я сразу обнаружил, что использованный в нем шифр был мне незнаком. Это, и только это, заставило меня прочитать письмо миссис Хэй. Оно было короткое, не больше чем записка. Насколько я помню, часть его звучала так: «Я нашла это в кармане его мундира прошлым вечером. Мне известны подобные вещи, и я не думаю, что такие вещи должны быть в его распоряжении. Но возможно, что вы сами дали это ему в связи с «Вантиджем». Там было еще, но ничего, что могло быть связано с этим несчастным делом.
— Какой вывод вы можете сделать из этого письма?
Явно расстроенный, мистер Уатт пожал плечами.
— Даже и не знаю, что сказать, сэр. Если бы мы хоть знали, кто такой «он»… но в письме нет никакого намека.
Действительно, подумал Хоар, выглядит так, что письмо жены мужу дает понять, что «он» — кем бы он ни являлся — был любовником миссис Хэй, к тому же известным ее мужу. Это стало нежелательным осложнением, вдобавок и дважды загадочным.
— А письмо от «необразованной» женщины, мистер Уатт?
— Это было письмо с угрозами, сэр. Она, по-видимому, требовала денег то ли за сообщение о чем-то капитану, то ли за сокрытие чего-то перед другими. Я не могу сказать, в чем дело.
— Ну что ж, в таком случае, мистер Уатт, — вздохнул Хоар, — расскажите своими словами мне и мистеру Гладдену о событиях вечера пятницы.
— Я пошел на корму, когда пробили семь склянок, джентльмены, чтобы отнести капитану несколько депеш, которые я расшифровал. У входа в каюту отсутствовал часовой, поэтому я дважды постучал и вошел.
— Не было часового, мистер Уатт? Неужели книга приказов капитана Хэя не содержала требования держать часовых у входов в его каюту и кладовую со спиртным?
— Разумеется, такое требование было записано, сэр. Но контингент морской пехоты был новый, и отсюда какая-то неразбериха, я думаю.
— Неслыханно, — произнес Гладден. — Никогда, подчеркиваю, никогда эти посты не остаются без охраны.
— Хорошо, мистер Уатт, — прошептал Хоар. — Пожалуйста, продолжайте свой рассказ.
— Я сразу вступил в нечто липкое и скользкое, — голос мистера Уатта задрожал, — и обнаружил капитана Хэя у входа в боковую галерею. Он лежал лицом вниз в луже крови, которая тянулась от самой двери каюты, где, вероятно, его ударили. Кровь вытекала из раны под правой лопаткой. Я встал на колени рядом посмотреть, могу ли я чем-нибудь помочь. Он успел сказать что-то об омарах, и захлебнулся. Он… — Клерк сглотнул, но взял себя в руки. — У него из горла хлынула кровь, сэр, прямо мне на колени, и… и он испустил дух.
— Омары? — прошептал Хоар. — Вы уверены, что слышали именно это?
— Я так понял, сэр. Конечно, он произнес весьма неясно, а я… я был немного не в себе. Я выбежал из каюты, призывая на помощь, и доложил мистеру МакХейлу на квартердеке. Затем, стыдно сказать, я упал в обморок и пришел в себя, когда на меня стали наступать бегущие люди. Я мирный человек, сэр, и вид крови меня пугает. И она испортила мои лучшие бриджи, которые я с трудом приобрел.
— Учитывая все обстоятельства, мистер Уатт, — сказал Хоар, — ваше поведение было похвальным. Вы сделали то, что должны были сделать, и никто не может требовать от вас большего.
Он отпустил мистера Уатта с просьбой найти мичмана, которого должны были придать им в качестве посыльного. Уатту не пришлось долго искать его, так как он стукнул открываемой дверью по уху светловолосого чертенка в коротком кителе. Схватив мальчишку за ушибленное ухо, Уатт заволок его в каюту, заставил выпрямиться и представил обоим офицерам как мистера Прикетта.
— Ты, маленькое чудовище, должен исполнять все распоряжения этих джентльменов, и все в темпе. Все понял, нет? — Он трепал мальчугана за ухо, как будто стряхивая свои слова внутрь, дабы убедиться, что они восприняты.
— Так точно, мистер Уатт, все понял. Не дергайте так сильно! — проблеял мистер Прикетт, пустив сопли. Заметно было, что он носил форму совсем недолго, так как, попытавшись вытереть нос рукавом, он наткнулся на ряд пуговиц, нашитых там именно для того, чтобы отучить мальчишек от этой привычки. Он всерьез расплакался. На вид ему было не много больше восьми лет.
— Будьте добры к нему, джентльмены, — произнес с нежностью в голосе Уатт. — Он еще совсем мал, и только что поступил на службу.
Размышляя об отношениях между мистером Уаттом и мистером Прикеттом, Хоар снова отпустил клерка. Хоар был очень чувствителен ко всему, что попахивало содомией.
— Вы хорошо знаете мистера Уатта? — спросил он ребенка.
Мистер Прикетт немедленно приободрился.
— О да, сэр! Он был папиным клерком до того, как пошел в море, и он уговорил капитана взять меня на «Вантидж»! У него шесть дочерей! Мой папа стряпчий! «Вантидж» мое первое судно, знаете ли! Я первый на борту, сэр! После мистера Кортни и капитана, само собой! На борт я прибыл с мистером Уаттом! Разве он не красавчик?
Хоар счел, что слово «красавчик» в устах мальчугана относилось к фрегату. Он подумал, не шесть ли дочерей стали причиной, по которой «мирный человек», как клерк описал себя, решил поступить на флот.
— Разумеется. А теперь, мистер Прикетт, — сказал Хоар, — скажите, достаточно ли долго вы провели на борту, чтобы знать мистера Хопкина, хирурга? Если так, то на борту ли он?
— Да, сэр! Он как раз рассказывал нам в констапельской об ужасной ране мистера Уоллеса, и как она кровоточит!
— Что ж, будьте добры найти его и, с моими наилучшими пожеланиями, попросите его оказать нам любезность, присоединившись к нашей компании здесь, в этой каюте.
Хоар заставил мистера Прикетта повторить распоряжение и, найдя, что, несмотря на экзальтированную речь мальчика, память у него хорошая, отправил его выполнять задание.
— Рад снова встретить вас, джентльмены, — входя, сказал мистер Хопкин. Как все опытные моряки, он, входя, автоматически наклонил голову, чтобы не стукнуться о низкий подволок, который возвышался над палубой на высоте всего пяти футов, и сел рядом с другими офицерами. — Мне бы хотелось, чтобы эта встреча произошла по более приятному поводу.
— Совершенно с вами согласен, сэр, — ответил Гладден за себя и за Хоара. — Но на войне как на войне.
— Надеюсь, самочувствие вашего пациента не ухудшилось после утренней неудачи? Я бы хотел, с вашего разрешения, поговорить с ним.
— Я не возражаю, сэр, нисколько, если он будет достаточно трезв для разговора. Я нахожу, что у пьяниц процесс выздоровления идет быстрее. Пуля прошла только через одну ягодицу, совершенно не задев анус. Она не встретила по пути ни одного важного сосуда и занесла в рану только несколько фрагментов его бриджей. Я достаточно легко извлек их из раны, так как мистер Уоллес проявил достаточно благоразумия, надев штаны из оленьей кожи. Кожу значительно легче извлечь, чем ткань, знаете ли. Откровенно говоря, кровопускание, вероятно, пошло ему на пользу — полнокровный организм и все такое, вы понимаете. Ну и теперь у него две дырки в заднице, на случай, если он повредит данную ему при рождении, ха-ха.
Мистер Хопкин так бы и продолжил излагать интимные подробности, но Хоар прервал его резким вопросом, касающимся смерти капитана.
— Это была простая рана, сэр. Треугольная в поперечном сечении. Удар был нанесен под правую лопатку, лезвие проникло между ребрами и отклонилось влево, разрезав аорту и пронзив левое легкое. Когда жертва рухнула на палубу, из-за поврежденной аорты кровь хлынула не только из раны, но и изо рта.
— Была ли смерть капитана Хэя мгновенной, или он был в состоянии произнести несколько слов перед смертью?
Хопкин с сожалением посмотрел на Хоара.
— Судя по тому, что он прополз почти двадцать футов, сэр, я полагаю, что вполне мог. Свиньям требуется не меньше минуты, чтобы умереть от потери крови, и я уверен, вы слышали их предсмертные «молитвы».
Гладден побледнел.
— Вернемся к ране, — прошептал Хоар. — Вы сказали — треугольная в поперечном сечении?
— Да, — ответил доктор. — Очевидно, что она была нанесена байонетом морского пехотинца, который валялся на палубе между письменным столом и дверьми. Вот он лежит на столе, под теми бумагами, куда я его положил. Человек, который его применил, провернул его в ране, как будто хотел убедиться в достижении своей жестокой цели.
— Мой робкий брат не мог этого сделать, бедняга, — сказал Питер Гладден. Он поднялся и попросил отпустить его на берег. — Я хочу, наконец, отнести Артуру чистые брюки, — добавил он.
— О, разумеется, — ответил Хоар. — Не могли бы вы кое-что сделать для меня на берегу?
— Все что угодно.
— Организуйте вахтенных и портсмутских бичкомеров поискать на берегу брошенный мундир морского пехотинца. Его могло вынести на берег одним из последних приливов либо в Портсмут, либо на другую сторону гавани в Госпорт.
— Мундир морпеха?
После паузы Хоар продолжил:
— Омары. Капитан Хэй ужинал омарами вечером в пятницу, не так ли?
— Так нам было сказано.
— И клерк сообщил, что капитан перед смертью сказал что-то про омаров. Но ведь никто не предполагает, что смерть капитана наступила от отравления испорченными омарами, правда?
— Нет, насколько я знаю, — ответил Хопкин.
— В таком случае он, вероятно, имел в виду другую разновидность омаров.
— Э-э…?
— Другая разновидность омаров — морская пехота, — прошептал Хоар. — Да, и найдите Джома Йорка. Он разыщет этот мундир, если только тот еще существует.
— Мундир морпеха. Джом Йорк, — повторил Гладден изумленным тоном, направляясь к выходу. — Так точно, сэр. Может, вы мне расскажете об этом Джоме Йорке как-нибудь?
— Давайте встретимся в «Якоре», и там поговорим. Нам еще нужно опросить вашего брата, и не стоит терять ни минуты. Четверг неумолимо надвигается.
После того, как Гладден удалился, Хоар спросил Хопкина, известно ли ему, почему капитан Хэй держал байонет в своей каюте.
— Это известно всем, сэр, — ответил Хопкин. — Он разработал собственный проект байонета в виде клинка с рукояткой, наподобие тех, что стоят на вооружении стрелков, и надеялся внедрить его в морскую пехоту. Он держал у себя два байонета: один стандартный с гнездом, стоящий ныне на вооружении, и один с рукояткой, собственной конструкции. Вот они.
Не спрашивая разрешения, Хопкин порылся в бумагах на столе и вытащил из-под них два байонета.
Хоар увидел, что они соответствовали описанию Хопкина. Взяв байонеты в руки, он внимательно осмотрел их.
— Вот этот чистый, мистер Хопкин, а на стандартном видна засохшая кровь. Вы уверены, что не вытерли плоский байонет после того, как вытащили его из тела — просто по профессиональной привычке?
Хопкин рассмеялся с плохо скрытым презрением, гнилой запах его дыхания доносился до носа Хоара.
— Почему я должен действовать подобным образом, сэр? Каждый надлежащим образом обученный флотский хирург знает, что не следует чистить хирургические инструменты. Чистка убирает защитную пленку крови. Вычистить их, ну надо же!
Глава 5
Как бы отнесся доктор Саймон Грейвз, подумал Хоар, к взглядам Хопкина на содержание хирургических инструментов. С видимым облегчением отпустив его, Хоар составил список персон, которых следует сегодня опросить на борту «Вантиджа». В список были включены: его недавний противник Уоллес, офицер морской пехоты; Джон МакХейл, штурман; Патрик Линч, квартирмейстер; и Майкл Дойл, сержант морской пехоты. Он послал Прикетта за тремя последними; к Уоллесу он сходит сам.
В момент убийства капитана мистер МакХейл и квартирмейстер стояли на расстоянии всего одного фута друг от друга, рядом со световым люком каюты капитана, расположенной непосредственно под ними. От места преступления их отделяла одна тонкая палуба[10]. Однако показания этих двоих прямо противоречили друг другу. Пристально глядя на Хоара, мистер МакХейл заявил, что в предполагаемое время совершения преступления, между шестью и семью склянками второй «собачьей» вахты, он слышал только обычные звуки корабельной жизни.
С другой стороны, Линч описывал слышанное им полными мелодрамы словами.
— Капитан начал кричать на мистера Гладдена сразу же, как только я услышал стук закрываемой им двери. Он называл того наглецом, прерывающим его ужин, лентяем и тому подобными словами — я не запомнил их все. Некоторые из них я слышал ранее, но он использовал другие, которые я не хотел бы снова услышать. Ужасные, ужасные слова. Капитан говорил, что мистер Гладден потерял контроль над своим подразделением и не поддерживает своих унтер-офицеров, что ему следовало делать по должности. Он начал давать указания мистеру Гладдену проводить больше тренировок на высоте, обзывать его еще более плохими словами. Затем мистер Гладден заговорил, визгливо так, начал отругиваться. И потом я услышал, как капитан взревел, послышались звуки ударов и рева, и после этого вопль. Это был предсмертный крик капитана, я в этом уверен. Это было ужасно. У меня волосы дыбом встают при воспоминании об этом.