– Не будут ли возражать любезные паны, если пан Войтех сядет с ними за один стол?
Борко жестом пригласил его. Усач обстоятельно усадил на скамью свое грузное тело. Его благодушное румяное лицо округлялось, когда он улыбался. В глазах блестел лукавый огонек.
– Какое-то чутье подсказывает мне, что паны прибыли из Руссии. А чутье редко обманывает пана Войтеха.
– Мое имя Борко. Я посол русского князя. Со мной мои спутники.
Войтех с достоинством покрутил ус.
– Что ж. Если паны не откажутся выпить за здоровье князя Конрада, мне ничто не помешает поднять чарку за здоровье вашего князя. Всем известно, что князь Лев – храбрый воин! Паны изволят улыбаться? Верно, паны прибыли не из Галиции от князя Льва, а из Волыни от князя Владимира? Как же я сразу не понял! Что ж, все знают, что князь Владимир – мудрый книжник и добрый христианин. Яцек, идите к нам! Хозяин, налей всем меда!
Патрик заметил тень, пробежавшую по лицу Раха. Сидевшие за столом осушили чарки, и корчмарь принес еще.
– Волынь – знатная земля, – продолжил Войтех, – есть красивые города. И девицы! Не такие, конечно, как дочери лехитов, но тоже ладные. Много хороших лесов, и зверь водится. Кто же по доброй воле захочет покидать такой край ради превратностей долгого пути? Не иначе, как панов привело в Черск важное дело?
– Так и есть, – подтвердил Борко.
– Уж не беда ли под Пултуском?
– Пану что-то известно об этом?
– О, это темная история, – многозначительно вздохнул Войтех.
– Темная?
– Никто не знает, что там произошло.
– Никто?
– Пан посол, наверно, любит повторять слова. Я так отвечу: никто из сидящих здесь, если только кто-то не знает больше, чем хочет показать. И пусть панов не удивляет, что я называю эту историю темной. Ведь известно, что ладьи хорошо охранялись.
– Мы уверены, что князь Конрад даст нам честный и полный ответ, что случилось в его земле.
– На то он и князь. Нам-то он об этом ничего не рассказывал. Я верю, что наши князья уладят все миром. Ведь известно, что князь Владимир – добрый христианин.
– Князь Владимир не только добрый христианин, – заверил Рах, – но и храбрый воин.
– Да, храбрый… – согласился, было, поляк, но тут лицо его расплылось в какой-то смущенной улыбке, словно ему было стыдно за гостей, он отвел глаза и потер брови, – эх… хозяин, принеси еще меда! Да, правда, русины храбры – как храбры чехи, венгры и многие славные народы. Но все познается в сравнении, и если говорить по чести, вы, русины, за все времена никогда не побеждали нас, лехитов, в открытом бою.
– Как это? – желваки на лице Раха напряглись, ноздри расширились.
Тяжелая рука Борко вовремя легла на плечо молодого боярина. Стегинт понимал польскую речь через слово и следил за выражениями лиц. Поляк, не теряя ни капли благодушного спокойствия, развел чуть в стороны лежащие на столе пухловатые ладони, и на его уютном лице отразилось нечто сродни сочувствию.
– Уж пусть молодой пан поверит, – кивнул он, вздыхая и гладя усы, – пан Войтех знает, о чем говорит. Было, впрочем, однажды, когда русины, применив хитрость, едва не одержали победу! Можно даже сказать, они почти победили в тот раз. Но, право, не знаю, понравится ли русским панам этот рассказ.
– Почему же нет? – спросил Борко.
Все посетители корчмы – с дюжину человек – пересели поближе, предвкушая любопытное повествование. Даже хозяин отложил свои дела.
– Это было во времена великого нашего короля Болеслава Кривоустого[30], – начал Войтех, – то есть по титулу он был князем, но все мы знаем, что по храбрости и мудрости достоин был называться королем.
Лехиты одобрительно загудели.
– Русины тогда изгнали из Галиции своего князя, который бежал искать защиты у нашего Болеслава. Они смертельно боялись вторжения Болеслава. Его натиск они сравнивали с ударом молнии. Зная, что не могут победить его оружием, они сговорились с венграми и решили победить Болеслава безбожной хитростью. Многие знатные бояре русинов прибыли ко двору Болеслава, уверяя, что все их королевство и они сами с детьми готовы припасть к стопам Болеслава, приютившего их князя.
Так же поступают и венгры, лукаво притворяясь, что скорбят об участи изгнанника. Те и другие присылают полки, чтобы помочь восстановить законного правителя. И вот обманутый в своем искреннем доверии Болеслав выходит в поход с малым войском лехитов, а также полками русинов и венгров в придачу. Когда он вступает в Галицию, его взору открываются бесчисленные ряды врагов. А те русины и венгры, что пришли с ним, коварно спешат стать в задние ряды его войска, чтобы с началом битвы ударить в спину. Молча наблюдая за этим, Болеслав переговаривается со своим воеводой, разгадав жестокий обман. Сходятся ряды! Копья грозят копьям! Кричит Болеслав: «Смело сражайтесь, мужи! Не убегайте с ратного поля лениво!»
– Храбро дерущийся враг заставляет храбро сражаться! – воскликнул Яцек строкой из какой-то поэмы, и все поляки в корчме дружно загудели, поддерживая его.
– Верно! – подтвердил хозяин, подливая меда.
Войтех отхлебнул, утер усы и продолжил:
– Один муж из дружины нашего короля, знатный по крови, но низкий душой, первым бежал с поля боя. Его позорное бегство не только не отняло победу у победоносного Болеслава, но и отвело облако от самой победы, или, как правильнее сказать, солнцем осветило солнце! И хотя до наших дней часто можно было слышать много слов о неподдающейся оценке доблести Болеслава, однако только теперь, когда она явственно обнаружилась, в нее поверили и венгры, и русины. Конь его пал, утомленный ратным трудом и получив ранения, а Болеслав пеший сражается и рушит врагов. И наконец, воины Болеслава, – рассказчик поднял указующий перст, – не побежденные, но утомленные победой, уходят вместе со своим славным князем с поля битвы, других же, усталых от сражения, враги берут в плен и уводят, к огорчению Болеслава. О, коварство! Столько воинов попали в плен, что хотя лехиты для выкупа своих пленных и положили все сокровища в виде золота, серебра и драгоценных камней и даже те ценности, которые еще в древние времена были собраны и сохранялись в Польском королевстве, однако их не хватило для выкупа. Многие знатные воины были проданы язычникам в Литву, Пруссию и Ятвягию и там закончили свою несчастную жизнь[31].
Многие вздохнули, кто-то перекрестился, Войтех поднял глаза и, окинув присутствующих проникновенным взглядом, произнес:
– Но напрасно некоторые из венгров и русинов хвастались и, не будучи победителями, пользовались именем победы! В войне мужей не тот победил, кто перехитрил, а тот, кто явил отвагу и доблесть!
– Верно! – воскликнул Яцек, громко стукнув чаркой по столу, и еще несколько голосов поддержали его.
От меда у Стегинта кружилась голова. Он опустил глаза и заметил, что правая ладонь Раха сжимает рукоять меча. Чувствуя, что вот-вот начнется неладное, он набил в рот побольше хлеба и поспешил допить мед. При этом часть напитка пролилась на стол. Тут ятвяг понял, что отвлек на себя внимание собравшихся.
– Брат, нельзя наполнить полный бочонок, – сочувственно заметил Патрик.
Все громко рассмеялись.
В этот же момент дверь корчмы отворилась, и вошедший герольд объявил, что князь Конрад ждет русских послов.
Слово 5: Конрад
Загудели длинные трубы. Привратники распахнули высокие двери тронной залы княжеского дворца, статные стражи с секирами и обнаженными мечами расступились. Послы приблизились к высокому трону под пурпурным балдахином. На нем сидел человек, облаченный в короткий темно-багряный плащ. Лицо узкое, приятное. Верхняя губа прикрыта усами. Волосы острижены коротко. Вдоль длинных стен стояли бояре. Иные из них разоделись богаче своего правителя. Борко сделал шаг вперед, протянул верительную грамоту, и герольд зачитал ее.
– Для нас великая радость принимать у себя слуг отца[32] моего Владимира, – объявил король.
– Князь Конрад, брат твой Владимир приветствует тебя и желает тебе здоровья, – объявил Борко.
– Передай отцу моему Владимиру – пусть годы его будут долгими и радостными. Говорите и не бойтесь, потому что здесь вы под покровом моей защиты.
– Увы нам, если так, – сказал Борко, и на какое-то время над тронной залой нависла злая тишина.
– Что любезный пан хочет сказать этими словами? – спросил Конрад.
– Разве люди моего князя, погибшие под Пултуском, не были также под твоей защитой?
– Над ними совершилось злое убийство, – продолжил Борко, – не убийство это даже, но живодерство. Князь Владимир говорит тебе так, Конрад: если ты это сделал, объяви об этом и открой, в чем была их вина?
По палате прокатился ропот. Конрад поднял руку, заставляя мазовецких вельмож замолчать.
– Скажи моему отцу князю Владимиру так: я к убийству его людей не причастен.
Борко возвысил голос:
– Так говорит тебе брат твой Владимир: под твоим городом перебиты мои люди: либо по твоему слову, либо, – кого-то другого. Ты ведаешь всею своею землею, скажи.
– Скажи отцу моему Владимиру так: не убивал и другого не знаю, кто убил, – повторил Конрад.
Наутро, позавтракав и снарядив коней, послы покинули Черск. Расставаясь с проповедником, Борко напомнил:
– Владимир будет ждать вестей. Не теряй времени: осталось восемнадцать дней.
Борко поставил ногу в стремя. Оба его спутника были уже в седлах. Боярин достал из-под плаща мешочек с серебром и бросил его монаху.
– Это тебе на прокорм и чтобы легче было развязывать языки.
– Подскажи, с чего мне начать? – спросил Патрик.
– Сам решай, – пожал плечами боярин, – мы свое дело сделали – нам осталось передать Владимиру ответ Конрада. Бог тебе в помощь.
Было воскресенье. На главной площади, в костеле, выложенном из тесаного камня и покрытом свинцовой кровлей, шла служба. Набожные горожане не поместились в храме. Много народа стояло снаружи. Через храмовый портал доносилось плавно льющееся хоровое пение на латыни.
– Я должен посетить храм. Пойдешь со мной? – спросил Патрик.
– Зачем? – поморщился Стегинт.
– Смотреть и слушать.
Отрок не ответил. Он не боялся быть зачарованным христианскими вайделотами. Но место, где собиралось так много людей, пугало его.
– Ладно, – кивнул Патрик, прочитав ответ на его лице, – как думаешь, я опять буду дурнем, если оставлю тебя сторожить лошадь?
Ирландец взял суму, передал мальчику поводья и направился к храму. Оставшись на открытом месте посреди чужого города, ятвяг испытал неприятное чувство. Он прислонился спиной к деревянному столбу и, не выпуская узды, смотрел по сторонам, повторяя про себя заклинание, чтобы никто не приблизился. Прошло немало времени, прежде чем вдали опять показался зеленый плащ Патрика, и Стегинт впервые обрадовался этому человеку. В руках Патрик нес сверток серого сукна.
– Обычно на этом месте порют воров и прелюбодеев, – небрежно заметил Патрик.
Стегинт отпрянул от столба.
– Надень, – сказал проповедник, разворачивая плащ.
– Зачем? – воскликнул Стегинт с отвращением.
– Пусть думают, что ты мой ученик.
– Мне будет жарко в этом.
– Зато тебя не сделают опять рабом.
– Андай![33] Андай-Андай-Андай-Андай…
– Что за «янда»? – не понял Патрик.
Кривясь и бормоча ругательства, Стегинт выполнил требование. Видимо, прежний владелец был выше ростом – плащ волочился по земле. Но если правильно препоясаться и ходить не спеша, можно было не спотыкаться. Облачившись в одежду христианских вайделотов, ятвяг при всей отвратительности произошедшего, ощутил странное чувство собственной значимости, хотя и старался не подавать виду.
– Это платье не такое, как у тебя, – заметил он, немного успокоившись.
– Такое, как у меня, в этой стране не найти. Может, ты хотел бы себе черный плащ? Тогда тебе пришлось бы изображать из себя умного доминиканского монаха, знатока богословия и разъяснять встречным людям догматы, глубины писания и церковного предания. Кажется, ты не совсем понимаешь, о чем я толкую. Если же ты хотел себе белый плащ, тебе пришлось бы стать августинцем – образцом смирения, чистоты и святости. Мне подумалось, с этим у нас тоже туго. А вот явить пример бедности как раз для тебя. Поэтому плащ серого цвета – будешь миноритом.
– Что еще я должен уметь?
– Хорошо, – одобрил Патрик, – иногда делай такое движение. Видишь? Ладонь держи так… расслабь руку… сначала это плечо… да. Это крестное знамение. Веди себя, как обычно. Но не смотри людям в глаза. Всегда молчи, если я не повелю говорить. Если кто-нибудь попытается с тобой заговорить, прикладывай ладонь к устам – вот так. Люди будут думать, что ты несешь обет молчания.
– Чей обед?
Чтобы растолковать, Патрику пришлось перейти на ятвяжский язык.
В отличие от ятвяга ирландец чувствовал себя уверенно в этом краю. Поляки были его единоверцами. Двери многочисленных монастырей и храмов открывались перед ним, как если бы он был членом одной большой семьи. Он понимал польское наречие, а в случае нужды при общении с духовными лицами мог перейти на латынь.
В костеле Патрику удалось узнать кое-что о князьях Мазовии. Конрад и его младший брат Болеслав осиротели рано. Во времена литовского короля Миндовга литовские разбойники, пройдя болотными тропами через ятвяжские леса, напали на Мазовию, захватили в плен и убили их отца – князя Земовита.
Сначала Конрад и Болеслав вместе управляли княжеством с помощью бояр. Они жили в любви, помышляя лишь о том, как сохранить наследственное владение, не став жертвой воинственных соседей и алчных до власти родичей. Но шли годы, Земовитовичи укрепились, возмужали, и двум молодым князьям стало тесно на одном троне. Они договорились о разделе Мазовии. Западная часть княжества со столицей в главном и самом большом городе – Плоцке досталась Болеславу. Восток взял Конрад. Свой двор он разместил в Черске.
Прошло еще пару лет, и каждому из братьев уже стало мало своей половины. Редко встречаясь, окруженные разными советниками, они испытывали друг к другу все меньше братской любви, и все более отчетливая неприязнь наполняла их души. Они еще не решались открыто взяться за оружие, но каждый знал, что второй строит козни, и уже никто не мог вспомнить, кто начал первым.
Их дядя, старший в роду главный польский князь Болеслав Стыдливый, державший во власти всю Малую Польшу – Краков и Сандомир, невзлюбил Конрада. В любом споре он всегда занимал сторону тезки – младшего Болеслава. Конрад, конечно, знал об этом, как знал и то, что при его дворе немало бояр под почтительными личинами и со слащавыми улыбками на устах тайно пересылаются с его родичами.
Небольшой монастырь был огорожен частоколом и окружен неглубоким рвом. Патрик постучал в дверь железным молоточком. Ворота отворил невысокий монах в темнобуром плаще с остроконечным капюшоном. Другой поспешил оповестить аббата. «Я теперь как один из них», – думал про себя Стегинт, стараясь вести себя так, как велел ему Патрик.
От ворот к храму и кельям вела дорожка. По сторонам от нее стояли скамьи и раскинулся яблоневый сад. Здесь гостям предложили подождать. Патрик присел, достал четки и закрыл глаза.
– Что мне делать? – спросил Стегинт.
Патрик не ответил, и ятвяг отошел в сторону. Видя, что монахи вокруг не обращают на него внимания, он почувствовал себя свободнее. Кто же будет бояться теней? Тогда он принялся рассматривать монастырские строения.
Храм с закруглявшейся кирпичной стеной[34] походил на огромный красно-коричневый пень, к которому сбоку приросли другие, поменьше. Шаг за шагом Стегинт приблизился ко входу и сам не заметил, как оказался в арочном проеме на краю света и сумрака. Изнутри повеяло прохладой и сыростью, но любопытство затягивало его все глубже. Еще шаг – и он под древним сводом. Босая ступня ощутила холод отшлифованной каменной плиты, на которую за последнюю сотню лет ступало столько ног. Глаза медленно привыкали. Темные кирпичи стен разделялись полосами серой извести. У самого входа поднималась до пояса каменная ступа с неглубокой выемкой, наполненной водой. Стегинт отпил немного. Маленькие оконные проемы под сводом пропускали бледные пучки дневного света. Ладонь коснулась колонны, вырастающей из пола, словно ствол дерева. Выпуклые рисунки на ней имели сходство с теми, что Стегинт подсмотрел в книге Патрика. Ятвяг приблизился к другой колонне – она была гладкой. За ней в нише чернел крест с распятым человеком. Неподалеку – какая-то фигура из светлого камня. Красивое девичье лицо. Ладони благоговейно сложены. Стегинт долго не мог оторвать глаз. Еще один силуэт в тени стоял к нему спиной – тоже в молитвенной позе, но лица не было видно. Ятвяг дотронулся, чтобы убедиться, что это не живой человек, но молящийся обернулся и посмотрел на него. Во мраке белки его глаз казались глазами демона. Стегинт негромко вскрикнул. Эхо захватило и унесло его голос под свод. Сверху донеслись хлопки крыльев. Отрок отскочил, отдернув руку, словно обжегся, и выбежал наружу.