Солнечный свет ослепил и заставил зажмуриться. Когда глаза открылись, вокруг опять был сад. Стегинт обернулся, глядя на темный портал храма. Оттуда вышел старый сгорбленный монах. При свете дня он не казался таким страшным, как в сумраке под храмовым сводом. Другой монах поднес ему посох. Старик махнул Патрику. Ирландец приблизился, и они расцеловались, как старые друзья. Неспешно прогуливаясь, они пошли по тропинке через монастырский сад. С дерева в траву глухо упало яблоко. Стегинт поднял плод и вгрызся зубами в сладкую сочную мякоть.
– Кажется, я знаю о тебе, брат, – сказал настоятель Патрику, – ты прибыл с русскими послами.
– Моя задача – узнать о причастности Конрада к гибели людей русского князя, – сказал Патрик, – если мое путешествие завершится так, как мне того хотелось бы, это спасет Мазовию от войны, а мне позволит отправиться в Ятвягию для обращения язычников к вере Христовой.
– Твои цели чисты. Но, по правде сказать, я не понимаю, как помочь тебе.
– Святой отец, мне открылось, что духовник Конрада обитает в стенах этого монастыря.
Старый аббат бросил на гостя короткий взгляд.
– Зная обычаи князей и королей, – продолжил Патрик, – я думаю, вы и есть этот человек. А то, что вам известно о нашей миссии, еще больше утверждает меня в этой мысли.
Аббат остановился не поднимая глаз.
– Я не покушаюсь на тайну исповеди, – заверил Патрик, – но, может, как человеку, близкому ко двору князя, вам открылось что-то важное, что было сказано не при совершении таинства.
Аббат огляделся по сторонам и снова посмотрел на Патрика.
– Я так отвечу тебе, брат: Конрад не причастен. Не пытай меня дальше, иначе ты будешь искушать меня преступить законы, установленные не на земле и отвечать по которым придется в вечности. Я не сказал бы и этого, если бы не понимал, как много положено на чашу.
– Святой отец, можно ли думать, что послать убийц мог кто-то из ближайших князей – родственников Конрада?
– Болеслав Стыдливый – набожный правитель, хоть и не любит нашего князя. Что до младшего Болеслава, о нем мне трудно судить. Месяц назад он посетил Пултуск, не испросив разрешения брата. Ведет себя, словно Мазовия по-прежнему – общее владение. Стражи города не отважились закрыть перед ним браму. Куда он направился потом, неизвестно. Еще был некий знак, который как бы показывает на него. В те дни под Плоцком увидели русскую ладью, и говорят, это был призрак. Да. Не удивляйся, мой брат, и не думай, что старик сошел с ума. Корабль подошел к пристани в сумерки, но из него никто не сошел на берег, а наутро его уже не видели.
– Может, это и была одна из тех ладей?
– Нет. Корабли потопили под Пултуском – в том месте, где на них напали.
– Тогда, может, под Плоцком видели какую-то другую русскую ладью?
– Я бы тоже так подумал. Но то была не торговая, а княжеская ладья. И это не единственное чудо. Были знамения. Многим снились вещие сны. Давно умершие родственники являлись и предупреждали об опасностях. Еще говорят, люди в окрестностях Пултуска видели мертвецов, вышедших из могил и бредущих по лесу…
Ночевали в маленькой келье за храмом с двумя кирпичными и двумя деревянными стенами. Узкое оконце против входа, сено вместо лежанки. Патрик зажег лампаду, достал из сумы странный крест с кругом в середине, закрепил его основание в щели меж камнями, стал на колени и молился.
Стегинт казался задумчивым.
– Там такие же рисунки, как в твоей книге, – сказал вдруг ятвяг.
Ирландец прервал молитву, неспешно перекрестился и обернулся к отроку.
– Где?
– В храме.
– Ты был внутри?
– Да.
– Тебе понравилось?
– Да.
– Что именно понравилось?
– Там – как в лесу.
– Странная мысль. Давно тебя забрали из твоего леса?
Ятвяг не ответил.
– Ты скучаешь?
Ответа не последовало.
– Я знаю, каково это – тосковать по родине.
Ятвяг нахмурился. Патрик оставил его и вернулся к своим занятиям. А Стегинт унесся мыслями в тот мир, который потерял и в который он не собирался пускать чужого человека. Он увидел старые сосны, покрытые мхом белесо-зеленого цвета. Торчащие из земли трухлявые рога умерших деревьев и тут же их рухнувшие тела, уже захваченные густой зеленью. Настороженная морда мохнорогого лося вдали за ровными стволами. Высокие папоротники. Вечернее солнце, насквозь пронизывающее светом недра хвойного леса. Громадные зубры, стадом пасущиеся на открытом лугу у реки, к которым лучше не подходить близко, особенно в это время года в конце лета. Корни, подмытые водой, протоки меж островков, ряска, густо покрывшая водную гладь…
Потом Стегинт увидел девушку в подранной мальчишеской одежде. Увидел ясно, будто вживую. Она с трудом пробиралась через густые заросли. Одну руку вытягивала вперед, а другую согнула в локте и прикрывала верхнюю часть лица, чтобы ветви не били по глазам. Она обессилела и едва ли видела, куда идет. Если бы на ее пути стал хищный зверь, она бы не заметила его. Под ногами хлюпала вода. Раздался всплеск, и девушка в один миг провалилась по самый пояс в смолянистую жижу. Она пыталась дотянуться пальцами до ближайших ветвей, но не могла. Вода медленно подступала к лицу. Жадная болотная пасть засасывала ее тело. Она вскрикнула.
Стегинт открыл глаза. Он чувствовал прохладу на спине от проступившего пота. Видимо, он спал недолго. Лампада горела. Патрик бодрствовал, но уже не молился. Он склонился над обломком каменной плиты и передвигал разноцветные бусины, которые снял с четок.
– Что ты делаешь? – спросил Стегинт.
Патрик не заметил, как ятвяг оказался у него за спиной, но не показал удивления.
– Ты готов задавать вопросы, но не готов отвечать на них. Да?
Молчание.
– Что я делаю… пытаюсь решить задачу. Ты ведь уже знаешь, зачем я в этой стране?
– Если ты гадаешь, я могу помочь тебе. Я умею гадать по птицам.
– Я христианин. Мне нельзя заниматься гаданием.
– Если ты попросишь меня, я сам все сделаю.
– Я не могу прибегать к такой помощи. Это лукавство.
– Тогда что ты делаешь с этими камушками?
– Думаю.
Ятвяг посмотрел на проповедника с недоверием.
– У меня осталось семнадцать дней, за вычетом тех, что уйдут на обратный путь. Поэтому мне придется мало спать и много думать. Если хочешь, давай подумаем вместе.
Стегинт уселся напротив.
– Что ж, давай посмотрим, что мы знаем. Из Берестья вышло два корабля с зерном, которое русины должны были продать твоим соплеменникам. На кораблях было тридцать семь человек – опытных вооруженных мужчин. Целая маленькая дружина. Их всех перебили. Как тебе кажется, могли это сделать простые разбойники, которые бродят по лесам и грабят на больших дорогах зазевавшихся торговцев?
– Нет-нет.
– И мне так кажется. Значит, это большая сила – такая, какая есть только у имеющих власть.
– Верно, – согласился ятвяг.
– Значит, мы можем очертить круг.
– Какой круг?
Патрик сгреб бусины в ладонь.
– Нападение совершено около Пултуска на полночном западе Мазовии. Какие власти могут достичь этой земли? Оказывается, не так уж и много. Я насчитал восемь.
Патрик еще раз смахнул рукавом пыль и положил на край плиты бусину рубинового цвета.
– Прежде всего, Конрад. Пултуск в его владениях. Он знал, где и когда пройдут корабли. Ничто не мешало ему устроить засаду. Он первый, на кого все подумали. Для многих его вина очевидна, но сам он отрицает ее. Именно из-за этой очевидности есть причина усомниться. Разве он не понимал, что подумают на него? Если он это сделал, либо он совсем дурень… – не смейся, я тоже иногда произношу это слово, когда речь идет о других людях, – либо… либо он хитер, как Диавол.
– А кто такой…
Ирландец приложил перст к устам. Потом перекрестился.
– Вот это слово мне не следовало произносить. Это самое запретное имя и самое страшное существо, какое есть во вселенной. Не надо лишний раз делать так, чтобы он нас слышал. Не повторяй моей глупости.
Ятвяг покосился, наблюдая, как замерцал огонек лампады. Когда опять стало светло и он опустил глаза, на противоположном краю плиты уже лежала бусина цвета измарагда.
– Кто это? – спросил Стегинт заговорщицким шепотом.
– Владимир Василькович…
– Сам убил своих людей?
– Не думаю. Но знаешь, в этом мире случается такое, что и вообразить трудно. Ну, положим, он искал повод для войны с Конрадом? Или была иная причина, которую мы не можем помыслить…
Патрик выложил на плиту сразу две бусины по краям от красной – пурпурную и рыжую, подобные аметисту и янтарю.
– Родичи Конрада: два Болеслава – дядя и брат. Их владения близко. Особенно младшего Болеслава. Их люди говорят по-польски, и они прошли бы по владениям Конрада так, что никто бы не обратил внимания. Оба не любят Конрада. У обоих двойная выгода – обогатиться разбоем и натравить на Конрада Владимира. К тому же Болеслава видели в Пултуске, а в его столице Плоцке видели русскую ладью…
Синий шарик, подобный сапфиру, лег между измарагдом и аметистом.
– Еще один брат. Только теперь стрыечный[35] брат Владимира – Лев. Сын великого Даниила[36]. Воинственный. Честолюбивый. Властный… Его княжество лежит в Угорских горах[37], за которыми начинаются теплые страны…
Патрик пригладил бороду, раздумывая. Потом раскрыл ладонь и Стегинт заметил, что в ней остались три бусины. На плиту рядом с измарагдовой легла бусина, похожая на желтый янтарь.
– Литва. В Литве сидит Тройдень. Сильный, коварный. На Руси и в Польше его боятся. Кроме самих ятвягов только литовские разбойники знают путь через ятвяжский лес…
Рядом с желтой легла бусина белого цвета.
– Мне не хотелось бы так думать, но если мы решили ничего не исключать, на людей Владимира могли напасть тевтонские братья. Пруссия не так уж далеко. И теперь, когда племя пруссов почти покорено, у тевтонских братьев развязаны руки. А это, поверь мне, самые лучшие воины, каких только знает свет.
Между белым и желтым камнями оставалось последнее свободное место. Стегинту не терпелось, но ирландец медлил. Потом положил на плиту восьмую бусину. Она была черная. Круг замкнулся.
– Кто это?
– Остальные власти далеко, и трудно помыслить, чтобы они могли быть замешаны, но есть еще одно племя. И если мы не исключили даже Владимира, тем более, не следует исключать этого…
Стегинт словно проглотил горячий уголь вместо хлеба. Он поднялся и вышел из кельи, отошел и сел на землю. Хотел скинуть монашеский плащ, но ночной воздух холодил кожу. Это было первое, еще слабое дыхание грядущей осени. Рваные облака неслись по небу, скрывая звездные россыпи.
Стегинт не видел ничего дурного в убийстве корабельщиков. Совершившие это могли гордиться своей силой и ловкостью. Но если это сделали ятвяги, открытие тайны должно было обернуться для них войной. Стегинт живо помнил, как сожгли его село, убили родных, а его, еще ребенка, увели в плен. От этого воспоминания его бросало в дрожь сильнее, чем от холода ночи.
Патрик сел в отдалении и молчал.
– Владимир пойдет войной на тех, кто убил его людей? – спросил ятвяг.
– Да.
– На кого ты думаешь больше?
– На польских князей.
– А потом?
– Потом на Льва и Тройденя.
– А потом?
– Потом на тевтонских братьев.
– А потом?
– Остались только Владимир и люди твоего племени.
– Ты одинаково думаешь на них?
– Одинаково…
Какое-то время сохранялось молчание.
– Я пойду с тобой. Но если окажется, что это сделали ятвяги, я перережу тебе горло, когда уснешь.
Патрик непроизвольно прикоснулся к шее и заморгал. В темноте Стегинт не видел этого и не мог представить, какое борение происходило в душе сидящего рядом безмолвного монаха.
– Пойдем, – промолвил, наконец, Патрик, – холодно. Заболеешь.
На следующий день ирландец нанял место на корабле, шедшем из Черска в Пултуск. Путники наблюдали, как мимо проплывали селения с невысокими деревянными храмами, рощи, поля, луга и пастбища. Земля была равнинная. Поселения выглядели не зажиточными, но ухоженными. Никто из их жителей еще не знал, какая угроза нависла над их краем.
К вечеру Стегинту стало плохо. Он едва успел перегнуться через борт, и его вытошнило. Когда багряное солнце ушло за край западного леса, он заснул на коленях у Патрика. Во сне он опять видел свой лес. Кругом – бесчисленные ровные стволы. Стегинт словно сам был там, не видел людей, но слышал тяжелое сдавленное дыхание за спиной. От этого звука мурашки бежали по коже, и Стегинт, как и в прошлую ночь, проснулся.
Корабль покачивался на воде и с ним покачивались звезды, густо заполнившие опрокинутую темно-синюю чашу. Стегинт привстал. Над землею восходила луна. Гребцы спали. Кормчий сидел на весле. Корабль продолжал идти, движимый течением и слабым ветром. Патрик сидел чуть поодаль.
– Как себя чувствуешь? – спросил он, увидев, что Стегинт проснулся.
– Почему у тебя такой странный крест? – спросил ятвяг.
– Это ирландский крест. Круг в центре означает солнце. Если взять крест и вытянуть руку, глядя на небо, солнце попадет в этот круг. Как бы заполнит его.
– Твой народ поклоняется солнцу?
– Нет. Обычное солнце нашего мира мы понимаем как образ, символ истинного солнца – Бога нашего, сотворившего все светила.
– Можно мне посмотреть?
– К этому предмету надо относиться с благоговением. Это значит уважительно-уважительно, говорю я, и с трепетом в сердце.
– Обещаю-обещаю, я не обижу твоего Бога.
Патрик протянул крест. Стегинт осторожно принял, вытянул руки в сторону луны, и серебристый свет наполнил круг, опоясывающий перекрестье.
Утром за бортом была уже не Висла – гребцы налегали на весла, ведя корабль против течения. Пополудни, после привала, миновали место слияния двух притоков.
– Далеко до Пултуска? – спросил Патрик одного из корабельщиков.
– Шесть поприщ, – ответил тот, – плохое место проплываем…
– Почему?
– Разве пан не слышал, как напали на русинов? Всех убили. Товар взяли. Корабли затопили.
– Кто мог совершить такое?
– Мало ли, какие поганцы[38] могут из лесу выйти? Мой брат ставил сети ниже по течению. Он видел, как по реке прошли две ладьи, а потом по лесу мимо берега прошли вооруженные люди. Говорит, сердце ушло в пятки, словно смерть увидел. Замер со страху, стоит. А они мимо проходят, словно не видят его. То ли, правда, не заметили, то ли не до него было. Он расхрабрился тогда – хотел их выследить, но одумался. А утром рыбаки нашли на берегу много трупов.
– Хотел бы я поговорить с твоим братом.
– Чтобы он пану проповеднику в уши заливал, как он в лесу с мертвецами повстречался? – корабельщик засмеялся. – Думаю, он тоже был бы не прочь.
– А скажи, правда ли, что около месяца назад Болеслав Плоцкий посетил Пултуск?
– Было.
– Какое дело он мог иметь в этом городе?
– Слышал, что он направлялся в Литву.
– У него добрые отношения с князем Тройденем?
– Об этом пан пусть вельмож и епископов спрашивает.
– А большая дружина с ним была?
– Нет. Две дюжины от силы. Если пан проповедник думает, что Болеслав напал на корабли, он ошибается. Это сделали не христиане.
Стегинт прищурился.
– Почему пан так думает? – спросил Патрик.
– Я видел это место сразу после бойни. Нас наняли, чтобы мы сплавили трупы на кладбище. Земля была напитана кровью. Все посечены, порублены. Одни – в лесу, другие – у воды. Видно, их застали врасплох. И вот одного мертвеца я никогда не забуду. Лежит на спине с широко открытыми глазами. А нутро исторгнуто и разбросано по земле – сердце, печень, желудок. Только мухи роятся.