— Счастливо оставаться! — откуда-то сверху насмешливый голос.
Три минуты позже измазавшийся сажей человек подходит к воротам.
Засада из трех сыщиков.
— Нельзя никого выпускать.
— Я — Сандорский, помощник Мак-Ван-Смита. Вот мой значок.
— Пожалуйста.
Человек вскакивает на извозчика и уезжает.
5. Из канализационной трубы на гидроплан
Ощупью Мак-Ван-Смит начинает исследовать западню, в которую попал. В четыре стороны расходятся круглые туннели. Внизу вода. Вонь, липкая грязь.
Ясно, он в канализационных трубах. Ощупью, согнувшись, по колено в грязи, Мак-Ван-Смит начинает продвигаться по одной из труб. Он различает над головой слабое содрогание почвы от проносящегося наверху трамвая. Стало-быть, он сейчас под улицей. Нужно добраться до какого-нибудь из уличных люков, и он спасен.
Но… воздух смрадный и удушливый. Дышать почти невозможно. Мак-Ван-Смит чувствует, как силы его слабеют, как все медленней двигаются его ноги.
Случайно ударившись головой обо что-то, он падает, захлебываясь вонючей грязью.
Но в следующий момент Мак-Ван-Смит, собирая последние силы, вскакивает на ноги. Он ощупывает выступ.
— Ха-ха-ха! Телефонный кабель. Превосходно! Мы сейчас поговорим по телефону.
Последними оставшимися силами Мак-Ван-Смит стаскивает ботинок и внутренним краем подошвы перепиливает крышку кабеля. Из верхнего кармана пиджака он вынимает миниатюрную слуховую трубу и батарейку. Через минуту:
— Алло! Станция? Дайте штаб японского командования. Это я, Мак-Ван-Смит. Я в трубе под Алеутской, угол Светланской. Скорее. Погибаю.
Силы Мак-Ван-Смита исчерпаны. Задыхаясь, он падает в грязь, бормоча про себя:
— Для дедукции нет ничего невозможного.
Когда Мак-Ван-Смит приходит в сознание… кругом него сыщики, с которыми он ворвался в квартиру Клоделя.
— Где Клодель? — первый вопрос Мак-Ван-Смита.
— Не извольте беспокоиться, — отвечает один из сыщиков. — Он, оказывается, спрятался в шкафу. Мы его арестовали.
— А где мой помощник?
— Не знаем! Когда вы спустились в подвал, он вышел из ворот, сел на извозчика и куда-то уехал.
— Уехал? После того, как я спустился в подвал? — подозревая что-то, начинает тревожиться Мак-Ван-Смит. — А как он выглядел.
— Он был весь испачкан сажей.
— О, дьявол! Вы выпустили преступника.
— Но… — удивляются сыщики. — Ведь он у нас. Вот его карточка, которую мы у него отобрали.
Мак-Ван-Смит смотрит:
Граф Анри Клодель
— О, это бесподобно! Скорее к телефону. Вызовите вашего пленника.
— Алло! Кто говорит? Сандорский? Так я и знал. Проклятие! Скорей на пристань. Мы должны его догнать.
— Вышли ли из порта какие-либо суда? — спрашивает Мак-Ван-Смит по телефону начальника порта.
— Кому это нужно?
— Сбежал Клодель, известный бандит. Мы должны его догнать. Это и в ваших интересах.
— Сейчас дам вам справку. Вышли «Сучан» и «Минерва».
— «Минерва» — это они. Окажите нам содействие.
— Все, что я смогу сделать.
— У нас два гидроплана на Русском Острове… Я сейчас снесусь с японским командованием. Оно будет вам очень обязано и понятно заплатит за…
— Понимаю! Пусть японское командование обратится в Ревком. Я немедленно отправлю катер на Русский Остров…
— Олл райт!
6. Атака с воздуха
Несколько часов позже мощный гидроплан, описав изящный полуовал по заливу, плавно поднимается.
В кабинке гидроплана Мак-Ван-Смит, Сандорский и русский сыщик Евдокимов из угрозыска.
— Мне все-таки непонятна ваша тревога. Ну, они преступники, терроризовали высокопоставленных лиц, но… какое дело японскому командованию до всего этого?
— О, вы не знаете, что нам сделал этот Клодель, а сейчас, сейчас… Если они доберутся до Токио раньше нас, я не ручаюсь за целость… за целость…
Мак-Ван-Смит разволновался от собственных слов.
— За целость? ну говорите же! — спрашивает крайне заинтересованный Евдокимов.
— Я не могу сказать. Это государственная тайна.
— Ага! Я начинаю понимать. Неужели эти бандиты запустили свои щупальца так далеко?
— О, этот Клодель дьявольски хитер. Но на этот раз мы ему не дадим улизнуть. Мистер Сандорский, у вас бомбы в порядке?
— Четыре, как вы приказали. Но хватит и одной, чтобы спустить судно ко дну.
Он внимательно всматривается в подзорную трубу.
— А вот взгляните, мистер Мак-Ван-Смит. Если не ошибаюсь, это и есть «Минерва».
На горизонте достаточно ясно виден силуэт судна, на всех парах несущегося по волнам.
— Они идут не менее 30 узлов в час. Господин Евдокимов, хватит ли у вас бензина?
— Вполне. Сзади — запасные баки. Мы можем держаться без спуска еще 5 часов.
— Превосходно! Развивайте максимальную скорость, — отдает приказ Мак-Ван-Смит пилоту.
Силуэт на горизонте все растет, и расстояние между ним и гидропланом уменьшается. Через час оглушительной работы пропеллеров судно уже виднеется под гидропланом. Гидроплан постепенно снижается.
— Приготовьте бомбу, — командует Мак-Ван-Смит.
— Есть!
— Раз, два, три!
С гулким свистом бомба летит вниз, затем на некотором расстоянии от судна взрывается, в воздухе столб воды, и судно, как игрушечный мячик, танцует сбоку его.
— Мимо, чорт! Цельтесь внимательнее. Вторую!
…Пах-дзззз, пах-дззззз, — доносится слабый звук выстрелов снизу.
— Готова вторая.
— Цельтесь, цельтесь. Раз, два, три!
На этот раз бомба ударяется о борт судна. На миг вся палуба погружается в воду. Затем снова выплывает, но уже части кормы нет. Из середины судна поднимается дым.
— Они горят. Конец! Спускайтесь ниже. Посмотрим, что мы можем сделать.
Тем временем на судне паника. Клодель и шестеро человек команды безуспешно пытаются погасить вспыхнувший огонь. Да и немыслимо дальше держаться. Судно, как скорлупа разбитого яйца, накренилось на бок и несется по волнам.
— Спускайтесь в подводную, — командует Клодель. — Живо, пока эти черти не заметили. Стреляйте кто-нибудь.
Гидроплан уже несколько десятков метров над судном.
— Сдавайтесь, — кричит Мак-Ван-Смит: — вы арестованы!
— Подождете еще! — кричит в ответ Клодель и посылает один за другим вверх последние заряды своего кольта.
— Ах, держите, держите! — вдруг раздается неистовый крик. Мак-Ван-Смит бросается к перилам кабинки. Но уже поздно. Сандорский, раненный пулей Клоделя, оступился и падает.
— Ловите его! — кричит Клодель Трехглазому: — заберем его с собой.
Трехглазый ловко накидывает канат с петлей на Сандорского и втаскивает его на палубу подводной лодки.
— Кидайте бомбы, — кипятится Евдокимов. — А то они улизнут на подводной.
— Бомбы, бомбы… — шепчет Мак-Ван-Смит. — Но ведь там… Сандорский.
Минута нерешительности. Затем Мак-Ван-Смит отцепляет третью бомбу. Но уже поздно. Перископ лодки уже скрылся под водой. Со свистом бомба падает, взрывая в воздух столб воды. Медленно погружается в воду горящая красавица «Минерва».
Мак-Ван-Смит, схватив голову обеими руками, падает на дно кабинки.
— Куда теперь? — трогает за плечо Мак-Ван-Смита Евдокимов.
— К берегам Японии! Я должен поспеть в Токио раньше их.
Глава 13-ая
СТРАШНАЯ МЕСТЬ
1. Ночная процессия
Трын… трын… ррррр — долгий тревожный телефонный звонок.
Белая выхоленная рука недовольно берет трубку. Роговые очки склоняются. Часть головы попадает в свет абажура: светлые волосы, разделенные четко проведенным английским пробором.
В телефон говорят:
— Я начальник штаба.
— Что? Не может быть!..
— Очень хорошо. Сейчас же перевезти со всеми предосторожностями на Первую Речку.
— Что… Случайно… На свиданьи… Проговорились… Эсаул Коренев?.. Прекрасно. Передайте ему, что из личных средств штаба его превосходительство генерал О-Ой выдает ему награду в тысячу иен.
— Да… Сейчас же препроводить их в район и передать бочкаревцам. Только условие — чтобы никто их не видел и чтобы свои не знали, кто это.
— Да. В мешках? Прекрасно! С почтой? Хорошо придумано. Одобряю… Там, эти будут очень рады. Коренев переодетый пусть сопровождает.
— Да, да… сейчас же. Но только будьте осторожны… Вы мне, поручик, отвечаете собственной головой за точное исполнение приказа.
— Прекрасно… — Таро вешает трубку. Он доволен. Он удовлетворен, он потирает свои длинные холеные пальцы. Откидывается на спинку стула.
— Вот будет главнокомандующий доволен — такую птицу поймали. Наш главный враг… А как хорошо вышло: они ничего не сумеют с нас взять — сами прокричали в газетах, что он ушел в сопки… Прекрасно. Генерал будет доволен. Долго мы за ним гонялись. Это стоит целых трех николаевских[5] провокаций… Великолепно.
Таро взволнованный берет из продолговатого ящика тонкую длинную манильскую сигарету. Закуривает. Затягивается. Задумывается. По лицу его проходит довольная улыбка.
Завтра на докладе ему есть чем порадовать главнокомандующего экспедиционными войсками на Дальнем Востоке — генерала О-Ой. Есть чем…
Вверх по Китайской улице, за телеграфом, тянется огромное серое здание. Но ночью не разобрать его контуров.
По каменным плитам тротуара поднимается человек. Высокий, он прячет свою голову глубоко в поднятый до полей широкополой шляпы воротник. Гулко раздаются его шаги в ночной тишине пустынной улицы. Город — в страхе после кровавой ночи на пятое апреля — рано смежает свои глаза; улицы быстро пустеют, и только кой-где можно увидеть японских часовых да услышать их гортанное, ехидное:
— Аната!
Но никто не откликается на этот предательский окрик. Каждый старается свернуть от желтых маленьких солдатиков в первый попавшийся переулок.
Улицы пустынны. Как вечер — огромный город точно вымирает.
…Прохожий продолжает подниматься по Китайской все выше и выше. Вот он уже миновал телеграф.
Мягко, неслышно, перегоняет его автомобиль без огней. Только сзади, внизу кузова, — кровяной глазок. Вот автомобиль останавливается у большого серого здания.
Сейчас же оттуда выходят два часовых. Слышится гортанный говор. Какой-то шум, тяжелые шаги из подвального помещения. Темно, ничего не видать. Вдруг откуда-то из низу — две свечи. В полоске света желтые маски лиц, блеск ножевых штыков.
Ни звука.
Человек в шляпе влипает в карниз серого здания. Замер, сердце не бьется, — смотрит…
Тяжелые шаги из подвала ближе, — вот наверху… на тротуаре, и в свет сверху — сгорбленный под тяжестью огромного мешка старик… он тяжело дышит. Что-то говорит…
— …Аната… тяжело… подсоби…
Но часовые со свечами не шевелятся — как истуканы замерли.
Ночь такая тихая, что даже не шевелится пламя свечей.
Черные огромные тени штыков.
Другие два часовых быстро открывают дверцу автомобиля.
Старик наклоняется, и мешок глухо валится в кузов автомобиля. Что-то ударяется гулко о подножку — точно голова… круглая — выпирает из мешка. Ее поднимают и засовывают в автомобиль.
Потом старик выносит второй такой же мешок, а еще через несколько минут — третий. Вот он не выдержал, ноги его подкашиваются, и он валится на тротуар, мешок на него; падая, мешок разрывается, и человек в шляпе отшатывается в ужасе: из мешка вываливается рука, одетая в хаки, пальцы руки шевелятся.
Один японец со свечой нагибается и толкает ногой мешок: на мгновение из мешка показывается голова, черные кудрявые волосы. Два других часовых быстро подхватывают мешок и засовывают его в автомобиль. Вскакивают на подножку. Другие два гасят свечи.
Автомобиль бесшумно трогается вверх.
Одновременно раздается какой-то сдавленный стон и хруст зубов.
И опять тихо. Тьма.
Человек в шляпе отдирается от здания и, крадучись, перебегает через улицу. Вдруг запинается за что-то. Наклоняется — это тот старик, который выносил мешки; его, очевидно, прикололи.
В ужасе человек шарахается и без оглядки бежит от серого огромного здания и скоро теряется в ночной тьме.
За поворотом Китайской, где она уже начинает спускаться в падь, последний раз мелькнул кровавый глазок и скрылся.
Это — таинственный автомобиль спускается по шоссе к Первой Речке.
2. «Почта»
Все та же тихая, теплая ночь.
На путях вокзала Первой Речки у задней теплушки эшелона копошатся люди. Слышны японский говор и русская брань.
Японский поручик с фонарем взбирается на подножку теплушки и светит им внутрь: слабые полосы света падают вглубь. Вот полоса скользнула по белым пакетам: квадратные ящики — это посылки японским солдатам с родины, из Японии. Еще полоса — останавливается, колеблется: три серых огромных мешка в глубине теплушки на полу в ряд.
Миг, и — поручик переводит полосу света в другой угол.
— Карасо! — Он наклоняется и кому-то возле кричит: — Капитан, подзалуста… модзно… — и протягивает руку во тьму.
Оттуда кто-то хватается за нее. В тишине раздается звон шпор и русское:
— Готово, господин поручик… Аригато…
— Аригато! — смеется поручик. Свет фонаря на бронзы скул мутью. Скулы шевелятся.
Мельком в свет попадает склоненное чье-то лицо, черные усы, пьяные глаза, казачий погон и желтый околыш фуражки.
— Пьюррр… тырр… фьююю… — где-то далеко впереди из тьмы свисток кондуктора. Взмах сигнальным фонарем.
— Туу-ддууу… — свисток локомотива, и эшелон, дергаясь, отправляется.
Поручик спрыгивает из теплушки, идет за эшелоном. В теплушку на ходу заскакивают два японских часовых. Поручик им что-то кричит по-японски.
— Иедзу ситангау!..[6] — и поручик указывает на русского офицера рукой. Оба солдата скашивают глаза и берут под козырек. Японский поручик поднимает фонарь. На миг на стенке пробегающей мимо теплушки, в полосу света попадает белое письмо:
Жирными белыми полосами надпись по-японски. Японец читает вслух:
— «Юу-бин»…[7] — и он придушенно смеется под грохот колес удаляющегося эшелона во тьму ночи. Красный сигнальный фонарь сзади эшелона долго еще маячит во тьме.
3. Паровоз «серия Б»
Полдень.
Солнце золотит лучами тендер и будку паровоза. Ярко выделяется на последней, блестя медью, знак и номер паровоза: 917. С. Б.
Внизу на насыпи сидят двое — машинист Степанов и кочегар Спиридоныч.
— Ну, и парит же сегодня, прямо как летом… — говорит машинист.
— Эх… — вздыхает кочегар, — и дернула меня нелегкая задержаться здесь… А вот теперь и вози опять этих извергов…
— Да-а… — озираясь по сторонам и снижая тон, говорит машинист. — Действительно, изверги… И когда только им погибель придет… Совсем уж издыхают, а вот — опять…
— Макаки их крепко держат, вот и оживают… Как гончие псы у них: на кого натравят, того и сожрут… Иэхх… хоть бы Красная армия подошла из Рассей, что ли, скорей бы, а то и народ и край погубят…
— Далеко еще она… а народу — верно — много погубят… Вот — где Штерн?..
— Молчат, сволочи, наверно уже давно придушили где-нибудь…
— Ведь облика-то человеческого у них нет, потеряли совсем… — Машинист встает.
— Что там… — Спиридоныч машет рукой: — звери, настоящие зве…
— Тцссыы!.. — машинист приседает на корточки и заглядывает под поддувало на ту сторону полотна. — Идут… — шепчет он, и руки его трясутся. — Должно-быть, к нам…