На этом принципе необходимо сформировать особую горную дивизию.
Каждая рота в полках этой дивизии будет представлять совершенно самостоятельную единицу.
Состав роты полностью — сто один штык.
К роте придаются: взвод кавалерии, два легких пулемета, скорострельная пушка Гочкиса, полевой радиотелеграф и четыре сыскных почтовых собаки.
Кроме того, при роте находится один саперный офицер и два драгомана.
Обоз роты вьючный.
Такие роты могут быть разбросаны по всем большим селам и деревням.
Укрепившись в селе, рота не будет допускать туда партизан, ликвидирует их скопление и организацию.
Рота будет делать быстрые налеты на соседние деревни и вылавливать партизан.
Рота сможет изучить свой район и узнает, члены каких семей ушли в отряды. За такими домами рота будет вести особенно внимательное наблюдение. Кроме того, изучив население своего района, рота будет знать, растут или редеют партизанские ряды.
Таким образом, партизанские штабы и отряды принуждены будут покинуть населенные пункты и уйти в тайгу, в лес.
Лишившись постоянного крова, партизаны разбегутся… И само партизанское движение умрет. К зиме, во всяком случае, наверняка.
Штаб горного полка будет следить только за выполнением общих заданий и назначением гарнизонов.
Боевые же операции в своем районе каждый гарнизон будет вести самостоятельно.
К штабу горного полка придается: кавалерийский дивизион, конно-горная батарея, два блиндированных автомобиля и четыре аэроплана.
Таким образом, связь между штабами и отдельными ротами будет производиться, где возможно, конными, собаками и броневиками, а где невозможно — аэропланами.
Районы для полков я уже наметил в стратегической части моего доклада. Хотя этот пункт, по всей вероятности подвергнется наибольшему изменению со стороны командующего войсками.
Ваши замечания, господа члены совета оперативного штаба, я прошу систематизировать и представить в письменной форме до третьего заседания совета. На третьем заседании план будет нами выработан окончательно.
Четвертое заседание будет происходить в присутствии командующего войсками… И все доклады будут представлены на рассмотрение генерала О-ой».
Таро встает и кланяется.
Десять пар рук прячут в карманы желтых мундиров объемистые блокноты.
Десять щетинистых голов, одна за другой, плывут к двери.
Проводив генералов, Таро снова садится и пишет на штампованном бланке:
Полковнику Изомэ.
По приказанию командующего войсками генерала О-ой, быть завтра на приеме в 4 часа дня.
Нач. Штаба
Ген. Штаба Полковн. Таро.
3. Желтый начинает действовать
Два мундира: один желтый, другой цвета жеваной травы. — Передайте генералу Грэвсу благодарность за высказанное соболезнование… Да, да… И эту экспедицию мы предпринимаем для выяснения виновников нападения на Пьянковский завод и Ипполитовку.
Желтый мундир кланяется.
Жеваная трава — тоже, еще ниже… Потом медленно направляется к дверям.
«Ну, и лисица же этот О-ой», — думает, выходя, полковник Виксон.
«Ну, и барсук же этот Виксон», — думает, оставаясь, генерал О-ой.
— Таро!
— Здесь!
— Изомэ пришел?
— Да!
— Позвать.
Таро удаляется.
Немного спустя в комнату быстро, прямо, по военному входит Изомэ и, приложив руку к козырьку, останавливается.
О-ой смотрит…
— Садись.
— Гм… ты прав. Что же дальше?
— Мне кажется, что двинуть войска неожиданно ни в коем случае не удастся.
— Ну?
— Партизаны о наступлении узнают раньше, так или иначе.
— Так… Ну?
— Они успеют составить общий план действий: боев или отступлений.
— Бои не опасны.
— Я понимаю… Для нас они даже желательны. Поэтому у меня явилась идея.
— Говори.
— Необходимо перепутать им карты.
— Так.
— Необходимо поселить в их среду разлад и неуверенность.
— Так.
— Нужно их убедить, что в нашем правительстве и в войсках растет партия, идущая против интервенции, стоящая за признание советского правительства.
— А-а?
— Этим можно получить отчасти их доверие. Этим можно внушить им образ действий, желательный для нас.
— Понимаю. Сегодня на совете сделаешь об этом доклад. Дня через два направишься в Анучино для переговоров.
— Слушаюсь.
Через два дня Изомэ, подъезжая к вокзалу, видит клубы черного дыма над крейсером «Микасо».
А на крейсере в каюте командира лежит на столе приказ:
ШТАБ
Командующего войсками Японских Экспедиционных войск в Сибири.
2 августа 1019 г.
№ 18/03 г. Владивосток.
КОМАНДИРУ
Крейсера «МИКАСО»
Капитану 1 ранга
ЯМА-ГУЧИ.
Приказываю вам немедленно выйти в плавание к бухтам: Ольге, Тетюхе и Америка.
По прибытии на место, постарайтесь убедить местное население, что японские моряки против интервенции. Раздайте населению продукты и медикаменты. Обещайте им скорый увод войск.
Командующий войсками
генерал О-ой.
4. Болтливый американец
Шумно, весело в «Маяке».
Клуб полон.
Впереди на стене, — где лестница — наверх к буфету плавают в табачном дыму четыре буквы:
Y.M.C.A.[15]
В середине зала, на помосте чешский оркестр играет какой-то бравурный марш.
Кругом на плетеных диванах и креслах развалились американские и чешские солдаты.
В стороне за колонками два биллиарда. Оттуда беспрестанно несется говор и щелканье шаров.
— Пятнадцать… дупл ем… в уголь!..
Щелк! — с треском шлепается в лузу шар.
Длинный чех доволен. Победно трясет кием.
Недалеко от оркестра, навалясь на спинку кресла, сидит Ильицкий и читает газету.
Вдруг он чувствует на своем затылке присутствие чего-то постороннего.
Оборачивается…
На соседнем кресле — американец… В зубах трубка… в руках газета… Ноги кверху… на спинке кресла Ильицкого.
— Послушайте… мистер. Вам, кажется, неудобно сидеть?
— Нет… Корошо. Блягодару.
Американец улыбается и пускает дымовую завесу.
— Какова скотина! — Ильицкий пожимает плечами.
— Хо-оо!.. Мистер Илиски… Добрый вечер…
Ильицкий оглядывается:
— A-а! Мистер Флогер… good evening.
— Нет, нет! говорить по-русски… Я кочет практика.
Мистер Флогер, — писарь секретно-оперативного отдела штаба американских войск. Они с Ильицким приятели. Мистер Флогер заметно навеселе.
— Прошю в буфет, мистер Илиски… Хотель кофе?
— Можно… С удовольствием.
Вверху, на хорах — дешевый буфет.
У стойки пожилая дама выдает талончики на чай, кофе, какао, пирожки и прочее.
Друзья находят удобное местечко в стороне за отдельным столиком и усаживаются.
Американец оживлен. Улыбается, хохочет и хлопает Ильицкого по плечу.
— Хо-о! мистер Илиски. Я имель получить сегодня письмо… Из Филадельфия… от мой невеста. Это корошо?.. правда?
— Правда. Поздравляю.
— Блягодару. Я биль очень довольный.
— Понимаю, понимаю… Ну, что ж она здорова?
— Здоров.
— Что пишет?
— Хоо!.. Что пишет!!?
Американец закрывает глаза и блаженно улыбается…
— Я сегодня… радый… Потому пиль коньяк. Я только два час… освободиль от работа…
— Работали? Так поздно?
— Да!.. Эти проклят джапенцы…
— В чем дело?
— Биль сообщений… Они будут наступлений в сопки…
— Что вы? Когда?
— Точно… нет известно… Но скоро… Только вы мольчить… Я вам… по секретный. Мистер Илиски, пошоль ко мне… Я имель коньяк.
— С удовольствием.
Друзья покидают «Маяк».
По дороге американец рассказывает, какая у него красивая, добрая, «замечательный» невеста Бэтти. Он очень любит Бэтти. Она его тоже. Когда он вернется домой в Филадельфию…
А на утро следующего дня Ольга-маленькая получает через мадам Танго записку:
«Японцы решили начать наступление в сопки для ликвидации партизан. Предупреди немедленно. Когда узнаю подробнее, сообщу дополнительно.
И.»
Глава 22-ая
ЖЕЛТАЯ ДИПЛОМАТИЯ
1. Посев
— Как доехали, господин Изомэ? — Штерн находит нужным проявить любезность.
— Благодарю вас. Я убедился, что партизаны более организованы и дисциплинированы, чем это думают у нас. Меня везде встречали любезно и давали проводников. Я вам очень благодарен.
— Не стоит. Садитесь.
— Благодарю вас.
Изомэ низко кланяется и, придерживая рукою саблю, садится на табурет.
— Я очень рад, господин Штерн, что мне приходится говорить с вами наедине. То, что я скажу — тайна, которая должна остаться между нами для моего и вашего блага.
Изомэ вопрошающе смотрит на Штерна.
— Говорите.
— Меня послал к вам генерал О-ой. Он предлагает вам прекратить нападение на японские гарнизоны и перейти на мирное сожительство с нами, сохраняя дружеские отношения. По этому вопросу я должен заключить с вами условие.
— Передайте генералу О-ой, господин Изомэ, что мирные отношения невозможны до тех пор, пока на территории Дальнего Востока находятся японские войска. Если интервенция будет прекращена, то Советская Россия сумеет наладить дружеские отношения с японским народом. Вы не должны вмешиваться в наши дела. Русский трудовой народ сам знает, что ему надо делать. Передайте это генералу О-ой.
— Я с вами совершенно согласен, господин Штерн… Генерал О-ой, поверьте, знает, что вы должны ответить. Он послал меня не для заключения мира. Своими переговорами я только должен отвлечь ваше внимание… — Изомэ выдерживает паузу.
— …Готовится наступление на партизан. Японские войска будут брошены в сопки. Выработан план захвата всей области и ликвидации партизанства.
В лице Штерна дрогнула усмешка. Голос иронически спокоен:
— Что вы говорите?! Серьезно?
— Вы не верите? Поверьте. Формируется особая горная дивизия.
Я могу вам рассказать ее устройство и цель. Я могу вам рассказать план наступления.
Оно начнется через две недели в районах Никольск-Уссурийска, Сучана и Спасска.
— ??!
— Я вижу, вы удивлены, что я выдаю вам наши тайны. Не удивляйтесь, господин Штерн — для нашего общего блага необходимо, чтобы я был откровенный. Господин Штерн! Выслушайте меня и поймите.
— Я вас слушаю.
— Я теперь сторонник той части японского общества, которая стоит против интервенции. Мы понимаем, что Колчак будет разбит. Он уже накануне падения. Рано или поздно на Дальнем Востоке будет советская власть. В интересах Японии жить с Россией в дружбе. Но… дипломатия — одно, а военное командование — другое. Среди военных, хотя и много наших сторонников, особенно среди моряков, но…
Изомэ разводит руками…
— К сожалению, в большинстве военная партия, во главе с генералом О-ой, стоит за интервенцию. Под ее давлением проводится и наступление в сопки. Это наступление очень тревожит нашу партию. Мы считаем, что оно сильно повредит в будущем нашим добрым отношениям. Вот почему я решился нарушить тайный приказ генерала О-ой и поговорить с вами откровенно.
Изомэ вздыхает.
В глазах Штерна задумчивость и назревшее недоумение.
— Какой же ваш вывод? Что вы можете предложить?
— Вы видите, господин Штерн, что я действую в нашу общую пользу. Я предлагаю вам прекратить враждебные действия против японских войск. Не сопротивляйтесь во время наступления. Сопротивление бесполезно. Распустите партизан или уйдите из населенных мест в тайгу. Военные действия повредят нашим отношениям в будущем.
— А не лучше ли вашей партии добиваться отмены наступления?
— Партия сейчас слаба. Военное командование оправдывает свои действия вашими нападениями и беспорядками в крае. Если же вы не будете проявлять враждебных действий, мы сумеем добиться отмены захвата края. Прекратите нападения и на белых. Колчак скоро падет, и мы сумеем передать вам власть и вывести свои войска.
— Уведите сначала войска, а власть мы возьмем сами.
— Я понимаю, но сейчас это невозможно… Послушайте меня, господин Штерн…
И уже ночь. Горит керосиновая лампа.
Опираясь на стол локтями, внимательно слушает Штерн хитроумного японского дипломата.
2. Всходы
— Как вы хотите, а я этому желторожему не верю, и баста… Снегуровский! Поддай пару!
— Ведро давай!
— Возьми у Шамова!
— Здесь, здесь… на!
— Ффффффшшшшшш, — белые клубы пара вырываются из каменки и жмутся под потолок.
— Еще поддай!
Ффффффшшшшшш, — верхняя половина бани исчезает в молоке.
Из белой пелены свисают вниз волосатые ноги. Тела не видно.
— Э-эээх! Здорово!.. Жжет! Грач яро хлещет веником по животу — та-а-а-к!.. Хорошо… А я все-таки не верю, товарищ Штерн, не верю. Хитрит, желтая собака.
— Я сам, товарищ Грач, не верю… то есть не верю в его искренность, но мне кажется… (Дай-ка мыло!..) мне кажется, что в его словах есть много справедливого…
Белая пена покрывает курчавые волосы.
— А я не понимаю, — Снегуровский, стоя посреди бани, растирает мочалой грудь, — я вот не понимаю… не могу догадаться, какая у него тайная цель… Шамов! потри-ка спину.
— Погоди, сейчас… Вфурррр! — Шамов тычется головой в шайку — ну, давай!
— Мне кажется подозрительным — продолжает Снегуровский — что Изомэ… (Повыше, повыше, между лопатками!)… усиленно рекомендует нам идти в тайгу.
— И мне тоже, — отвечает Штерн, — но вместе с тем он прав, что сопротивление бесполезно, то есть не то, что совсем бесполезно… Но наступление мы не остановим, а силы потерять можем, если примем бой по фронту, отстаивая деревни. Но почему это рекомендует Изомэ, я что-то не понимаю… Искренности его, я уже сказал, не верю.
— Во-во! — беснуется Грач, жестикулируя веником. — Что вы?.. Японцев не знаете? Да если японец что говорит, то все наоборот понимать надо. И по-моему тут просто: напугать япошка хочет… (Ааааа! сволочь! Шамов! дай, брат, другой веник)… Я и говорю… Они знают, что с нами нелегко справиться… Уже пробовали. Вот и хотят хитростью взять: авось, мы испугаемся, да пропустим их. А там они и укрепиться успеют. Нет!.. По-моему встретить их, биться… не пускать. Ну, отдадим несколько деревень… Зато они, как увидят, чего это стоит, то, глядишь, и побоятся поглубже-то нос всунуть. По-моему, товарищ Штерн, так.
— Нельзя.
— Да почему?
— А если мы в таких боях весь наш кадр потеряем… Тогда что? Ведь мы этим все движение погубим на долгое время. Нам ядро сохранить необходимо. Колчаку жить недолго осталось: советская армия подходит к Омску. Изомэ это подтверждает.
— Эх! Изоме-е-е!..
— Да мы это и без него знаем.
— Знаем-то знаем, да все-таки… Поддай-ка пару, Снегуровский.
— Да куда тебе, к дьяволу! И так кожа лезет.
— Вы мне скажите одно — говорит Шамов, опрокидывая на себя шайку — брррр, фуу, ааа!.. Вот зачем Изомэ откровенничал, если врать хотел.
— Во-первых, мы не знаем, насколько он откровенничал, а во-вторых… — Штерн замолкает.
— Ну, что во-вторых?
— Во-вторых он хотел…
— Что?
— А чорт его знает, что!.. Должно-быть… чтобы у нас головы кругом пошли. Я знаю одно: мы будем поступать так, как нам подсказывает собственная голова… вне зависимости от указок Изомэ. Я говорил это на собрании, говорю это и теперь: фронтового боя нам принять нельзя.
Грач с яростью запускает в каменку ковш воды.
— Ааааааа!.. Сволочь! — орет Снегуровский — что ты делаешь?