Полковник весел: утро хорошее, прохладное… Славный кавалерийский рейд он сделает в тыл Анучино со своими лихими тремя сотнями егерей.
Враштель в это время делает такой же рейд с главными силами кавалерии на Анучино с юга.
— Вот будет им баня… — говорит Эвецкий весело, вскакивая на седло.
— И хорошая… — его адъютант натягивает поводья.
— Марш-марш!.. — и шпорами в бока своего вороного. Полковник первым выезжает со станции в поле на дорогу…
А там — Черниговка… Лунза…
Бодро себя чувствует полковник — точно двадцать лет с плеч.
И по шесть в ряд галопом выходит кавалерийский отряд на шоссе.
Сзади вьюками идут пулеметы.
… — И еще дело, — по телефону Штерн, — твой старый знакомый полковник Эвецкий хочет проделать кавалерийский рейд в тайгу. Из Мучной пойдет на Черниговку, Лунзу, Мещанку…
— Очень удобно… — Снегуровский вешает трубку телефона. — Сан-Си, — кричит он. Оттуда лётом китаец неслышно:
— Моя, капитана, зови?
— Да… Вот… — и Снегуровский подает ему маленький пакетик… — Ко-Шану и Бухте… Ига[14] солнце…
— Хо!.. — китаец исчез.
— Товарищ Демирский, едемте на левый фланг… — встает из-за стола Снегуровский, пристегивает кобур револьвера к поясу плечевым ремнем, — вам придется взять нашу конную разведку с собой…
— Есть…
— Твоя шибыко хитрый, капитана… — и Куо-Шан мигает обоими глазами и трясет руку Снегуровскому.
— Нельзя, Ко-Шан… Ваши моя не знай…
— Моя, шито… моя знай — твоя правильно делай… Подходит еще китаец и широко улыбается…
— А, чорт!.. Тебя и не узнаешь — совсем хунхузом стал, — Снегуровский жмет руку Бухте.
Бухта загорел и сделался настоящим хунхузом — такая же синяя роба и синяя повязка на голове по-хунхузски — совсем хунхуз.
Они садятся на траву, и начинается зачерчивание оперативного плана совместных действий.
В расщелине между двух сопок вьется внизу дорога — это шоссе с Мучной на Лунзу.
А внизу — прижатая с одной стороны речкой, а с другой — сопкой лежит хунхузская цепь в засаде с Бухтой: он же и командует цепью. Теперь его знают хунхузы и верят. Куо-Шан — начальник хунхузского отряда, тот прямо за сына его считает: лучшие пампушки ему дает — сам варит.
У хунхузов на новых японских винтовках — красные бантики мелькают в траве — этим они отделяются от обычных хунхузов…
— Они — тоже борщевика… — говорят эти китайцы.
А на сопочке лежит с цепью партизанов — спешенных кавалеристов, Демирский. Как раз во фланговом ударе и хунхузскому отряду, и тем, кто покажется на дороге.
— Шибко машинка, капитана!.. — Демирский смеется, вспоминая слова хунхуза.
Тар-рррррааааххх-рах… — разнобойно залпом хунхузская цепь в кавалерию.
И еще… и еще… и еще…
Рванулись казаки, дрогнули — часть назад, а другая в пустырь на противоположную гору… Хочет пробраться по шоссе к Лунзе.
— Цепь!.. Пли!.. — и Демирский метко ссаживает переднего кавалериста…
И эта группа смялась…
— Шибыко хо… Бухыта! — Шибыко хо, капитана… Ой…
— А здорово они строчили пулеметами, если бы не река сзади, да ваша цепь — пожалуй бы, мои китаёзы поутекали б… — Бухта Снегуровскому.
Куо-Шан слушает, улыбается…
— Шыбыка машинка есть, капитана… — шибко хо!..
А поздно ночью Снегуровский сообщает в Анучино:
«Эвецкий неожиданностью смят — вернулся на Мучную…»
— Очень хорошо… — из Анучино.
4. Попались
Эвецкий срочно прибывает в штаб.
— Ваше превосходительство! Мы понесли большие потери под Лунзой и Мещанкой. На всех флангах поражение.
Генерал, как от толчка, вскакивает.
— Кто вам велел лезть туда?
— Ваше превосходительство! — в исполнение вашего последнего приказа.
— Я вам приказал сидеть на Мучной.
— Ваше превосходительство, вот приказ.
Генерал всматривается в измятый лист.
— Это провокация! Что это значит? Позовите сюда моего адъютанта.
Входит Либкнехт.
— Кто отправил этот приказ?
— Не знаю, ваше превосходительство! Несомненно, это провокация.
— Наведите немедленно справки, с кем был отправлен приказ.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Либкнехт удаляется. Генерал волнуется:
— Чорт знает, что такое. Давно ли, как пристрелил одного адъютанта, — опять. И это тут в штабе…
— Ваше превосходительство! — замечает Эвецкий, — а вы не допускаете, чтобы этот…
— Что? Ведь это же ваша рекомендация! Вы сами предлагали! Вы уже успели забыть?
— Нет… нет, ваше превосходительство… Это человек, несомненно, надежный…
А сам думает: «Чорт его знает. Все баронесса»…
Либкнехт немедля отправляет несколько депеш, забирает из стола кой-какие бумаги…
Эвецкий, проходя через комнату, замечает торопливые движения Либкнехта. В один момент его подозрения из предположений превращаются в уверенность.
— Стойте, куда вы?
Вместо ответа Либкнехт подбегает к нему. Меткий удар по виску сваливает полковника с ног.
Около полуночи.
Баронесса Глинская только что освободила свое тело от стесняющих одежд и с наслаждением роняет его в мягкую перину. Сверху балдахина над кроватью струится мягкий голубой свет ночника.
Мысли баронессы плывут далеко, далеко… Мелькают многие знакомые лица, имена… И останавливаются на одном:
— Либкнехт.
Восемь букв разноцветными огнями танцуют перед глазами, теряясь в голубом балдахине и уплывая куда-то в высь…
Как скучно без него!
А он единственный, герой… Наконец она нашла, что искала. Пусть простой офицер, но как он работает, какая энергия…
Тррррр… — в соседней комнате, кабинете, звонок телефона. Слышно, как горничная говорит:
— Квартира баронессы Глинской… Барыня уже спит. Кто? Полковник Эвецкий? Как? Будить? Я не знаю…
— Катя! Постойте! Не кладите трубку. Я сама.
Накинув легкий ночной пеньюар, баронесса проходит в кабинет.
— Полковник Эвецкий, я вас слушаю…
— Баронесса, в штабе паника. Ваш адъютант сбежал и чуть не убил меня. Он — провокатор!
— Как? Не смейте так говорить…
— Баронесса, факты налицо. Им был отправлен ряд ложных приказов от имени Розанова. Неудачи последних дней — дело его рук.
Трубка в руке баронессы дрожит. Дрожит и рука с баронессой.
— Это ужасно! Это неправда! Я не верю в это!
— Баронесса! Он скрылся с бумагами штаба. Что теперь делать?.. Помните, я предложил его кандидатуру, доверяясь вашей рекомендации… Теперь я погиб. Где он?
Баронесса роняет трубку и опускается на стул. Она ничего не понимает. Только в глазах застыл немой испуг. И мысль:
— Как она могла…
А сердце колючими тисками сжимает уязвленное самолюбие!
— Она, баронесса Глинская, ошиблась…
5. Снова документ
А через два дня вечером Грач хохочет, слушая рассказ Штерна:
— Хо-хо-хо! ай да Либкнехт! Здорово! Ты, значит, их как зайцев бил… Ну, а мы япошек, как куропаток, подстреливали. Твои по полю прыгали, а наши из окон летали. Да, чорт возьми! хотел бы я знать, что сейчас во Владивостоке творится.
— А вот погоди — говорит Ефим — поправлюсь окончательно и поеду во Владивосток, а, когда вернусь обратно, для тебя специально доклад приготовлю.
— А ты что?.. Опять за своей маской гоняться хочешь?
— Вестимо. Что ж мне, спасовать что ли?
— Ой, брат!.. Смотри… Выловишь пулю. Да уж теперь не в плечо, а в лоб.
— Ну, в лоб, так в лоб… А уж я, во что бы то ни стало, узнаю, кто он такой.
— Узнаете, узнаете… непременно узнаете. Если хотите, я даже представиться могу: Андрей Дроздов.
Все оборачиваются, глядят удивленно.
На пороге, только что открыв дверь, стоит маска. Из-за его плеча выглядывает, улыбаясь, Ольга. А за ней еще какой-то высокий человек в австрийской тужурке.
Ольга, смеясь, представляет Дроздова и рассказывает, как Ольга-маленькая узнала его.
У Ефима рот, как деревенский калач. Он еле-еле приходит в себя.
— Так… за что же вы меня продырявили?
— Да кто ж вас знал, товарищ? За мной ведь все следят… И японцы тоже, хотя я и считаюсь у них на службе. Я вас за японского шпика и принял.
— Благодарю.
— Не стоит.
Все смеются.
Человек в австрийской тужурке подходит к Дроздову.
— Ну, Андрей, давай скорее… Мне, брат, некогда.
— Ах, да!.. Сейчас, сейчас. Это мой товарищ Семен Орлов — сотрудник ВЧК, сейчас он едет в Москву. Я с ним хочу отправить наш документ.
Все с любопытством посматривают на Орлова.
— Как же вы, товарищ, поедете? — интересуется Штерн.
— Сначала морем… А потом через финляндскую границу. Я вот и тороплюсь попасть на пароход. Ну, где же ваш документ?
— Да, да! — обращается Дроздов к Ефиму — давайте-ка вашу половину. У нас останутся копии. Я со своей половины снял… А вы?
— Еще бы! — отвечает Ефим, вытаскивая бумагу — вот она… А вот и подлинник.
— Все подвигаются к столу. Маска аккуратно складывает половинки. Разорванные буквы совпадают точно.
— Ха-ха!.. Есть!
Читают…
— Однако, что же это? — говорит Ефим — фразы-то как фразы, а все-таки чепуха какая-то.
Маска смеется:
— Это шифр. Я даже знаю, какой. Можно расшифровать. Шифр, правда, сложный… Часов восемь на такую бумагу потратить надо.
— Ну, мне некогда, — заявляет Семен. — Вы уж тут по копии разберетесь… А мне давай подлинник… Я поеду. Какой шифр-то?
— 8 Б. Н.
— Вы будете информировать Москву о нашем положении? — спрашивает Штерн.
— Да!.. Я получаю задание от Ревкома во Владивостоке. Сведения у меня полные.
— Ну, отлично.
Штерн дает Орлову пропуск. Все выходят на крыльцо.
— Передайте, товарищ, привет Москве. Скажите, что мы скоро поднесем ей Дальний Восток.
— Скажу, товарищи, скажу. Желаю вам всего хорошего.
Орлов прыгает в седло и быстро исчезает в ночи.
6. Поквитались
— Ну, давайте расшифровывать… — торопит Ефим маску.
— Подожди, Ефим! — говорит Штерн. — Ребята, наверно, проголодались. Давайте сначала поужинаем.
— Я ничего не имею против, — говорит маска.
— А я — с удовольствием, — заявляет Ольга.
После ужина Дроздов раскладывает документ.
Подвигают лампу. Под лампой подставка — жестяная банка из-под кофе.
Андрей диктует Ольге, и она записывает расшифрованные слова.
Все теснятся к столу, внимательно следя за работой.
Ефим, чтоб лучше видеть, забрался с коленями на табурет и, облокотившись на стол, так и тянется к документу.
Вот перевели две фразы.
— Ого! вот так номер! — вырывается у Ефима — здорово! Ну-ка, дальше.
От волнения Ефим ерзает на табурете. Вдруг табурет подвертывается под ним и падает на пол. Ефим грудью тычется в стол и, взмахнув от неожиданности рукой, задевает лампу.
— Дзинь! — разбивается стеклянная лампа, падая на стол.
Керосин брызжет во все стороны, заливает бумаги, рукава Дроздова и — ппафф! — вспыхивает от горящего фитиля. Огонь разливается по столу.
Бумаги в пламени.
Дроздов, растерявшись, хочет потушить документ руками и тычет их в огонь. Облитые керосином рукава вспыхивают.
— Ай-яй! — кричит он от боли и начинает махать руками, как факелами. Пришедшие в себя зрители бросаются к Дроздову. Штерн срывает с постели одеяло и кутает руки Андрея.
Потом это же одеяло бросает на стол.
Огонь тухнет.
Успокаиваются. Ольга мажет салом и перевязывает обожженные руки Андрея.
Документ сгорел.
— Эх, дьявол! — досадует Дроздов. — Товарищ Штерн, давайте пропуск. Я еду.
— Куда?.. С больными-то руками, — протестует Ольга.
— Все равно. Медлить нельзя… Быть-может, я успею догнать Семена во Владивостоке и снять с документа копию. Эх, дьявол! Почему мы не догадались снять несколько копий?
Ефим, понурив голову, сидит в стороне, как побитая собака. Вина пожара на нем.
Взглянув в его сторону, Дроздов приходит в веселое настроение и смеется…
— Товарищ Ефим! Теперь мы с вами квиты.
Глава 21-ая
ЗУБОВНЫЙ СКРЕЖЕТ
1. Желтый решает
— Хар-тьфу!
Таро тихонько трет носок правой ноги о голенище левой. О-ой по ошибке попал ему на сапог.
О-ой не видит. Глаза генерала налились кровью. Из глаз во все стороны — иголки и змеи.
— Продолжайте!
Таро продолжает…
— Спастись не удалось ни одному. Все триста погибли в пламени.
О-ой хрипит и сжимает кулаки…
— Мерзавцы!.. Негодяи!.. Барсучье отродье!.. Змеи проклятые!.. Они кусаются из-за кочек. Хорошо… Я им покажу. Довольно медлить. Они у меня узнают, как нападать на японские гарнизоны. Это проклятое мужичье, эти русские собаки… Они не понимают доброго отношения… Отлично. Теперь они у меня так завоют, так завоют… Хар-тьфу! Генерал стучит кулаком и скрипит зубами…
— Таро!
— Я.
— Мы начинаем наступление.
— Слушаюсь.
— Разработать план.
— Слушаюсь.
— Если нужно, я брошу в тайгу не одну дивизию… Я задушу партизанскую змею… Я оторву ей голову… Хар-тьфу! Таро!
— Я!
— Завтра собери совет оперативного штаба.
— Слушаюсь.
— Чтоб через три дня был готов план.
— Слушаюсь.
Таро уходит. Генерал О-ой подходит к окну. Опираясь руками в косяки, генерал крестом рисуется на фоне неба. По улице с песнями проходит рота белых солдат.
— Идиоты! — думает О-ой, — вы не можете справиться с красными… Хорошо… Справлюсь я. А потом и вас в шею.
А солдаты поют:
2. Желтый подготовляет
Редеет кипа бумаг в руках Таро. На столе лежат грудой прочтенные листы.
Десять японских генералов исчиркали заметками свои блокноты.
Второе заседание совета оперативного штаба приходит к концу.
Таро дочитывает резюме доклада…
— «…Только таким образом можно начать и провести широкое наступление и захват тайги.
Должен сказать, что почти все стратегические моменты намечены самим командующим, и только развиты мною. По мысли генерала О-ой, разработано, как фронтовое движение от Сучана и Никольск-Уссурийска, так и обходное, по Спасскому тракту, с фланговыми ударами в Имано-Спасском районе.
Привезенные из Хабаровского топографического отдела русские карты проверены. Наши оказались точнее. Впрочем, кое-чем можно воспользоваться.
Теперь я должен сообщить вам, господа, основную схему по организационно-строевому вопросу.
Эти положения поручено развить подробно инспектору пехоты и инспектору артиллерии.
Генерал Нава-Ками и генерал О-Мато приготовят свои доклады к третьему заседанию совета».
Таро медленными глотками выпивает стакан воды и продолжает:
— «Местные топографические и этнографические условия не позволяют действовать армии в ее прежних административно-строевых формах.
В диких сопках, в глухой тайге, с редким населением, крупные воинские организации, с малодеятельностью их мелких делений, становятся беспомощными и бесполезными.
Захватить край неразрывным фронтом невозможно. Для этого не хватит всех войск Императорской Японии.
Нужна иная, специальная организация. Край нужно захватить небольшими отдельными гарнизонами, разбросав их густой сетью по наиболее важным заселенным пунктам.
Такие гарнизоны должны обладать наибольшей самостоятельностью, как в административном, так и в боевом отношении.