Андроид
футуристический роман на современную тему
Любовь правильнее всего сравнить с горячкой: тяжесть
и длительность и той и другой нимало не зависят от нашей воли.
/Франсуа Ларошфуко/
Нинкин хахаль отказался утешить ее
(из разговора в трамвае).
Глава 1
Студень в тумане
Однажды в Симбирске, под вечер, в конце сухого жаркого лета, на громадном речном косогоре под названием «Венец», встретились два гражданина. Они поздоровались и пошли в сторону ресторанчика, расположенного среди аллеи, однако в него не вошли, а сели на скамейку под липой. Один из них, давно небритый, косматый и черный, был одет в тонкие мятые серые брюки, футболку и плетеные туфли. Этот косматый отзывался на фамилию Петухов и смахивал на лицо без определенных занятий и места жительства. Другой, сухой и коротко стриженный, был в шортах, кроссовках и тонкой светлой фуражке. Это был Римов.
– Ну и жара, – удивлялся Петухов, глядя с горы на гигантскую реку. – Кажется, так и прыгнул бы в воду, если бы не проклятые наши дела… – Он огляделся по сторонам. – Итак, что мы имеем? Конкретно.
– Идем ко дну, – сказал Римов. – Население стремительно убывает…
Римов был не кто иной, как начальник местной полиции в звании комиссара третьего ранга, назначенный Центром. Петухов же был представителем этого самого Центра, расположенного в Москве.
– Надо решать… – говорил Римов. – Иначе будет поздно… Один я не в состоянии…
– Но это же просто смешно. Ревизионная комиссия какая-то. Ревизуют сидят… Отчеты потом составляют…
– В виде уголовных дел…
– Но это же нонсенс…
– Здесь свои особенности, – напомнил Римов. – У нас автономия, и это факт, от которого никуда нам не деться.
Однако приезжий куратор не верил своим ушам. Понятно, что существует, допустим, некая автономия, но что бы в таком виде – это уж слишком…
Тем временем, словно ниоткуда, образовался на пустынной дорожке белобрысый мужик в белых штанах и белой рубахе. Он подошел к беседующим и наглым образом уселся на скамью буквально впритирку – словно других свободных скамеек не было! – вынул из кармана сигарету и, раскурив ее, по-хамски обдал обоих табачным дымом. Римов хотел было сказать наглецу, что подобное поведение не только недопустимо, но и чревато, как минимум, штрафом, однако не успел: с другой стороны аллеи к ним подошел еще один тип, похожий на оглоблю, присел рядом и тоже закурил, обдав противным дымом, после чего оба эти запахи смешались, так что у Римова с Петуховым засвербело в носу, после чего они стали чихать наперегонки.
Потом все было как в тумане. Римов, словно приклеенный, сидел на скамье и не мог шевельнуться, кругом было дымно, и в этом густом дыму кто-то истошно орал – скорее всего, это был Петухов. Потом раздались удары молотка, словно где-то рядом забивали здоровенные гвозди. А когда туман рассеялся, комиссар Римов увидел перед собой массивный деревянный крест, прислоненный к дереву, с распятым на нем Петуховым.
Римов бросился со скамьи к куратору, но ничего не мог с ним поделать – тот оказался прибит гвоздями и стонал от боли. Спасало одно: под ногами у Петухова была приколочена перекладина, и бедный куратор, упираясь в нее, старался держаться на ногах.
Римов выхватил из шорт крохотную рацию, нажал кнопку и произнес:
– Пора…
И вскоре у него за спиной остановилась полицейская машина. Из нее выскочила бригада, принялась освобождать Петухова, но не смогла этого сделать с налета. Потом прибыла бригада МЧС, хотя ее никто не вызывал. Крест с распятым на нем Петуховым теперь лежал на земле. Визжала пила, металл брызгал искрами, орал несчастный Петухов, пахло горелой человечиной.
Отпилив шляпки гвоздей и, кое-как остудив металл водой из бутылку, Петухова сняли с креста, уложили на носилки, сунули в подошедшую скорою и, под рев сирены, увезли в местный госпиталь.
Римов оставался пока что на месте. С ним теперь была группа полицейских, поскольку надлежало осмотреть место происшествия. Остальные силы полицейского управления были брошены на прочесывание местности и перекрытие автодорог, ведущих из города.
Римов подошел к кресту, стал его осматривать, с трудом соображая. На его глазах распяли московского начальника, действующего скрытно. На его месте мог оказаться Римов, но выбрали именно Петухова.
Римов огляделся по сторонам и вдруг понял, что вокруг опять натягивает туманом. И в этом тумане снова образовался длинный, а полицейские как-то странно рассосались в воздухе, словно их не было и в помине.
Длинный подошел ближе и, не раскрывая рта, заговорил:
– Хочу заметить, что ваши доводы основаны на ложных представлениях. У нас замечательное правительство, у нас отличные спецслужбы…
Длинный развернулся и пошагал в сторону ресторана. Римов стоял у креста и смотрел ему вслед.
– Взять гада! – встрепенулся он. Однако никто Римова в этот момент не услышал, в то время как из ресторана вышла группа парней с поленьями в руках. Миновав Длинного, они устремились в сторону Римова.
Римов прыгнул к липе, спрятался за нее, дернул из шорт крохотный пистолет. Молодняк с полешками был уже рядом, когда полыхнула огненная струя. Парни бросились врассыпную. Однако повсюду их настигало тонкое жало струи и валило с ног. Впрочем, Длинному струя не повредила. Как ни старался Римов, тот ускользал от струи, а потом и вовсе растаял в воздухе.
Римов огляделся вокруг и снова увидел Петухова. Тот лежал в скрюченной позе, держа в руке старинный ржавый костыль. На лысине у него обозначилась громадная сизая опухоль.
– Но как же?! – Римов не верил собственным глазам. – Я же тебя отправил!..
– Тебе показалось… Докладывай…
– Длинный. И еще один – белобрысый такой… Мне кажется, я их видел где-то, но где – не помню, – вспоминал Римов. – Дрожали оба. Как студень… Потом растворились…
– Понятно, – хрипел Петухов. – Длинный. Студень… Центр тебе поможет. Я пришлю тебе парочку… Это такая против нас технология… – и потерял сознание.
Глава 2
Проповедь на голодный желудок
Молодой человек по имени Кошкин, как обычно, весь день опять провел у себя дома, работая за компьютером. За окном вечерело, а он всё торчал за столом, стараясь забросить виртуальную удочку в запретный чужой водоём. Однако бесстрастный компьютерный голос неустанно возвращал его к трезвой реальности.
– У вас нет доступа к банку данных… У вас нет…
Кошкин надеялся, что после введения нового кода заветные ворота непременно откроются, но подлый шифр постоянно ускользал от него, и не было никакой возможности за него уцепиться.
Кошкин был парень хоть куда: стройный, высокий, кареглазый. Один был у него недостаток: возраст давно ушел за тридцать, а юноша был пока что неженатый.
Человек под конец отодвинулся от стола, потянулся, хрустнув суставами. И вдруг подумал, что надо бы бросить эту затею. Бросить и наслаждаться достигнутым. Ездить на пикники, навещать друзей. На худой конец, можно уехать на дачу, потому что зарабатывать деньги с помощью компьютера можно и там.
Его рассуждения прервал шорох за дверью. В кабинет тихо вошла стройная белокурая девушка лет двадцати и спросила:
– Ужинать будешь, дорогой?
– Что за вопрос, Машка?! – удивился Кошкин. – Конечно, буду – я же все-таки человек…
– Вот я и спрашиваю, дорогой…
Она подошла к Кошкину, присела ему на колени и стала целовать в губы, щеки и лоб. Со знанием дела. От нее пахло женщиной – желанной, доступной и близкой, так что Кошкин немедленно отключился от недавних забот. Глова у него закружилась. От нетерпения он шевельнулся в кресле.
– На сегодня у нас котлеты из филе индейки… – говорила Машка. – С овощами и куриным желтком. Готовится очень быстро… К тому же, не очень дорого…
– Понятно, понятно, – ерзал в кресле Кошкин. – Но сначала секс… Потом душ, потом ужин…
– Но, может, сначала котлеты, а потом… – рассуждала девушка.
Но Кошкин не дал ей долго рассуждать.
– Нет! – велел он. – Бегом в постель! А я за тобой, Марусенька…
И та, покорно отпрянув от своего повелителя, поднялась и пошла из кабинета. У двери она остановилась, обернулась и ласково проговорила:
– Милый… Я тоже могу искать… Я вся твоя от ворот магазина…
Выйдя из кабинета, она скользнула в соседнюю комнату, освободилась от платья, сняла трусики, затем нырнула в постель и накрылась тонким одеялом. Именно такое прозрачное одеяло почему-то любил Кошкин.
А вот и он. Вошел. Сбросил с себя одежду и прыгнул в кровать, угодив Машке как раз куда надо – в скользкий и трепетный мир.
Машка божественно всхлипнула и стала под ним шевелиться, ритмично работая задом. А когда всё закончилось, она все еще шевелилась под ним.
– Ты доволен мной, милый? – донимала она. – Ну, скажи… Не томи…
Однако тот молчал, вспоминая Машкины слова: «Милый. Я тоже могу искать… Я вся твоя от ворот магазина…» Допустим, от ворот магазина, это понятно, но к чему эти слова – могу искать? Откуда в железной башке подобные мысли?
Тем не менее, отвечать следовало, и он сказал ей, что всё было на уровне. В этом и заключался алгоритм их отношений, в противном случае Машка осталась бы в постели, исходя слезами до посинения. Такова была ее природа, которую Кошкин так и не перестроил на собственный лад.
Он выбрался из постели и отправился в ванную, потому что лежать раздетым уже не было никакого смысла. Он встал под воду, и, не торопясь, ополоснулся. А когда вернулся в спальню, то оказалось, что Машка не только приняла душ, – у них в квартире было две ванных комнаты, – но уже накрыла на стол.
– Забыла спросить, как твои успехи? Есть подвижки? – спросила она.
– Опять ты за старое? – удивился Кошкин. – Допустим, есть успехи. Но тебе-то какое дело?
– Я просто спросила… – Машка замерла среди комнаты.
– Спросила она… Пишу помаленьку…
– Писатель… – усмехнулась Машка.
– Зато ты у нас богиня любви.
– Да, я богиня…
Может, они так и зубатились бы, забыв об ужине. Но в кабинете громко запел телефон.
– Кошкин слушает…– сказал Кошкин, оставаясь на месте. В голове у него теперь звучал голос матери, в то время как в кабинете телефон замолчал. – Гони трахинею, пока не поздно, – гудело у него в голове. – Избавься от железяки…
– Послушай, – пыхтел в ответ Кошкин. – Она мне почти что жена…
– А ты мой единственный сын, Володенька, – говорила мать. – У тебя не будет от нее детей…
Молодой человек замолчал. Мать была абсолютно права.
– Неужели тебе не понятно? – продолжала Софья Степановна. – У нее железные мозги, а мне хочется внуков, Володенька. Но если ты не можешь решить проблему, то я сама за тебя решу – вот увидишь… Налажу ее из квартиры…
– Ты не можешь этого сделать! – опомнился сын. – Ты не имеешь права!
Но мать стояла на своем.
– Ты знаешь, к чему это приведет? – спрашивала она, и сама же отвечала: – Ты будешь старый, больной, ни на что не способный дед… К которому никто не придет, потому что меня к тому времени не будет…
– Пойду, прогуляюсь, – оборвал ее Кошкин. – Опять ты за старое…
Он щелкнул зубами, и голос матери оборвался. Эти звонки – сущее наказание, причем в самый неподходящий момент. Кошкин подошел к шкафу и стал одеваться. Надел серые летние брюки, светло-зеленую рубаху и двинулся в прихожую, где у него была тумба для обуви.
– Ужинать, – спохватилась Машка. – Ты же голоден, дорогой…
– Обойдусь…
– Действительно… Какой уж тут аппетит… – в тон ему согласилась Машка.
Кошкин обулся, вышел из квартиры, затворил за собой дверь, а вскоре уже брёл косогором вдоль чугунного парапета. Потом он повернул в сторону площади Независимости, с трудом соображая, для чего туда идет. Группа быстрых моноциклистов обогнала Кошкина и ушла на перекрестке за угол дома. Возле супермаркета длинноногая, тонкая и гибкая женская фигура, затянутая в ослепительно белое трико, крутилась высоко в воздухе на трапециях. Она плавно взлетала вверх к концам стальных мачт, мягко и точно подтягивалась на трапеции, а потом, раскачав её, обрывалась вниз головой, успев ухватиться стопами за перекладину. Потом она снова всё повторяла, но только совсем по-иному, в нарастающем темпе. Она старалась вовсю, однако прохожие не обращали на нее внимания, потому что дама-андроид «висела» в этом месте давно и порядком всем надоела.
Чуть поодаль, в тесноватом загоне из обглоданных жердей, стоял в полудреме здоровенный козёл со сплющенными рогами и длинной бородой. Через ограждение к козлу тянулся с микрофоном в руке худой мужик в футболке.
– Как вы относитесь к федеральному президенту? – спрашивал он у козла.
Козел встряхивал головой, осовело водил глазами.
– А к вашему председателю?
Козел недовольно вертел головой, гортанно орал, затем, улучив момент, вскакивал на забор и, под хохот зевак, плевал в лицо репортеру. Другой мужик снимал всё это на видеокамеру.
Из супермаркета вышел человек в папахе, навстречу ему, бряцая амуницией, шагали казаки с шашками в ножнах.
– У тебя шляпа из горного козла или степного? – прилип один из них к «папахе». Казаки были явно под мухой и никуда не спешили.
– Не просто горного, а козла-скалолаза, – ответил степенно владелец папахи.
– У-у-у, – загудели казаки. – А где ты его добыл?
Дальше Кошкин не расслышал. Он повернул за угол здания и снова наткнулся на группу моноциклиствов, один из которых теперь лежал плашмя на асфальте. Над ним склонился полицейский и снимал его на видео. Одноколесное средство передвижения валялось рядом. В асфальте виднелось углубление с металлической решеткой – это углубление, по всей видимости, и стало причиной падения. Еще двое полицейских стояли поодаль, возле служебной машины, и смотрели по сторонам.
– Понастроили тут, – ворчал моноциклист. – Я взыщу с этих гадов по полной… Они у меня попляшут.
– Город не виноват, – произнес полисмен. – Данное углубление является допустимым… Вы превысили скорость движения, предусмотренную для вашего средства передвижения.
– Ну, ты загнул, бедняга… – моноциклист стал подниматься. – Углубление, говоришь? Для одного колеса?
Кошкин не стал дожидаться, чем закончится дело. Он шагал теперь в сторону одинокой громадной колонны, на которой стояла каменная женщина. Это был памятник Победе, случившейся очень давно. У женщины на голове был каменный венок. Правой рукой она указывала в сторону проспекта. Каменное платье облегало ее стройные ноги, под которыми, у основания колонны, толпился народ и гремел мужской голос.
Кошкин подошел поближе. Оратор, стоя на ступенях, кричал в мегафон. Говорил он, между прочим, о близком конце света и просил народ опомниться.
Владимир пробрался ближе. Бородатый мужик в пятнистой одежде и военных ботинках, продолжал орать в мегафон. Рядом с ним стояла девушка лет двадцати-тридцати – на ней была точно такая же куртка – серая с пятнами, а также ботинки с заправленными в них брюками. За спинами у обоих висели рюкзаки.
– Разве же это общество?! – говорил мужик. – Это не общество! Это сплошной дом терпимости! Это говорю вам я – Пульсар, пришедший из леса! Со мной моя дочь Екатерина, она выросла в лесу, не зная вашего мира!
Народ с любопытством слушал Пульсара.
– Вы забыли, для чего приходил к нам Господь! Он пришел сохранить старые принципы, построенные на равенстве! Он говорил нам о том, что закон Моисея забыт! С тех пор прошло две тысячи девяносто лет! Что изменилось с тех пор?! А я вам скажу, что изменилось! Вам насадили закон «О защите толерантности». Но этот закон для избранных, поскольку одних этот закон угнетает, вторых превозносит до небес, включая андроидов…
Мужик опустил микрофон, обвел взглядом толпу. Народ оглядывался по сторонам, соображая. Человек из леса мог быть кем угодно, в том числе провокатором.