Дучесс почувствовала, как у неё растут крылья.
Она стала хозяйкой скорости, а это делало её свободной. В войне против общества, начало которой она так расчётливо оттягивала, но которая, как она понимала, абсолютно неизбежна, Понедельница будет ей союзницей куда более верной, нежели огромное количество вооружённых женщин, клянущихся, что умрут за неё.
Кобыла шла мерной рысью. Не так уж торопилась Дучесс попасть в бальный зал. Кто знает, какая ей там уготована встреча?
Она подъехала к дощатому навесу, под которым были привязаны лошади, потому что начавшийся было тихий дождь всё больше и больше набирал силу. Пристроив у коновязи свою новую подругу, Дучесс направилась к павильону. Павильон был бревенчатый, но архитектурой напоминал гигантскую палатку, причём боковые стены по мере надобности, в зависимости от погоды, поднимались. Теперь, когда начался сезон дождей, боковины были опущены. Внутри уже вовсю звучала музыка.
Она узнал рокот банджо. Слышался пронзительный голос кларнета, бренчание пианино, грохот барабана, и сквозь все эти звуки пробивалась отчаянная скрипка, на которой несчастная Пола Филд пиликала своим смычком что было сил.
Воспоминание о Поле Филде, о том, как решительно эта коротышка выступила сегодня против неё, остановило Дучесс. Но в итоге она просто заставила себя улыбнуться, пожать плечами и тронуться вперёд. Остановившись в дверях, Дучесс осмотрелась. В холле с дюжину женщин спокойно себе покуривали, а двое или трое парней, только что прибывшие вместе с дамами, снимали дождевики. Здесь стоял точно такой же шум и гам, как и внутри, болтовня почти перекрывала звуки музыки. Но когда она, перешагнув порог, сняла свой непромокаемый плащ, постучала об пол сапогами, чтобы стряхнуть с них капли воды, все разговоры — даже внутри — немедленно стихли и воцарилась только музыка, которой аккомпанировало шарканье подмёток по крепкому полу.
Дучесс оглянулась ещё раз. Нет, чужих здесь не было. Вот стоит группа из пяти человек, она знает этих девчат; вежливо и с приятной улыбкой поздоровалась с ними по очереди, и они ответили на приветствие, но как едва живые, еле ворочая языками. Что касается парней, то они сделали вид, что даже не заметили её. Один одергивал рубаху, другой был занят тем, что рассмотривал саои ботинки, третий шептался с четвёртым именно в этот момент, и так далее. Потом они с достоинством прошли мимо Дучесс в зал, дождавшись своих дам.
Дучесс показалось, что на лицах молодых людей, с которыми она только что поздоровалась, заиграли довольные усмешки; во всяком случае, они тут же принялись усиленно затягиваться табачным дымом и многозначительно уставились в грязноватый пол. Боже упаси, никто из них не издевался над Дучесс, однако она прекрасно понимала, что означает этот обмен важными, понимающими взглядами. Парни просто-напросто холодно презирали её, и ничего тут не поделаешь. Их презрение было воспринято молодыми обожателями как собственный триумф.
После такого немыслимого удара у Дучесс закружилась голова. Единственным её желанием было как можно скорее бежать отсюда. Но она стояла в окружении женщин из трёх окрестных местечек, подвергаясь прямо на их глазах невероятному унижению; уже завтра везде будут знать о жесточайшем позоре, который она вынуждена была испытать. Кровь отхлынула от лица, и Дучесс побледнела. Да будут благословенны небеса, не наделившие её семьёй, которая после сегодняшнего вечера была бы навеки унижена и оскорблена!
Она подошла к дверям и увидела Жанетту Миллер, голубоглазую девушку, которая плясала, пожалуй, лучше всех в городе. Она, как обычно, кружилась в танце, весело разговаривая с партнёршей, заливисто хохоча.
Она ничуть не изменилась! В самом деле, даже помолодела, и глаза её светились таким дружелюбием! Продвигаясь мимо танцующих, Дучесс поймала её взгляд, сердечно улыбнулась и склонила голову. Но Жанетта пронеслась мимо неё, никак не отреагировав на совершенно очевидную любезность. Она даже не дала знать, что заметила молодую женщину!
Тем не менее она всё прекрасно видела. Их взгляды встретились, как встречаются две протянутые для рукопожатия руки, и никто бы не посмел отрицать это. И вот она ещё раз пронеслась мимо неё в танце, продолжая хихикать и болтать со своей огромной партнёршей, обутой в тяжёлые сапоги, Хелли Джексон.
За такой короткий промежуток времени Дучесс был нанесён второй удар. Не только парни, но даже девушки её не замечают! Не помогло ей и то, что она, как всегда, стояла, не дрогнув, вытянувшись во весь рост; не помогло и то, что на ясном лице её блуждала прежняя знаменитая улыбка. Бледность гнева и позора на её лице смешалась с тюремной бледностью.
И опять же: разве не слышала она за спиной ехидные смешки, приглушённое злорадное бормотание, которое всё больше и больше превращалось в откровенные издевательские разговоры? Нет, совершенно ясно: эти девушки в вестибюле покуривают и внимательно наблюдают за приёмом, который оказывают здесь Дучесс, с тем чтобы завтра же разнести повсюду весть о её жестоком поражении.
Как такое вообще могло произойти?! И вот опять, ещё одно искушение. Она заметила рыжие пылающие волосы, которые могли принадлежать только весёлой и добродушной Рут Буайе. Пожалуй, не меньше тысячи раз доводилось им отплясывать вдвоём. Тысячу раз они вот так же хихикали и шептались в танце. Они были настоящими подругами, такими, какими могут быть только настоящие женщины. На всех танцах их было не разлить водой.
Оркестр играл всё медленнее, а потом и вовсе прекратил музыку. Завершив последние па, танцоры остановились и разбрелись по залу.
Как ни странно, желающих аплодировать оркестру не нашлось. Это уже не было похоже ни на что. Но самым невероятным было то, что все в зале уставились прямо на Дучесс!
Она обратилась к Рут Буайе, произнесла несколько слов, но та ни словом, ни жестом, ни каким-либо другим знаком не дала понять, что собирается ответить на её обращение. Она смотрела как бы сквозь неё — спокойно и беззаботно, потом отвернулась и продолжила с партнёршей прерванный разговор.
Для Дучесс это было слишком. Она отступила к дверям, душа её корчилась в постыдной агонии.
Она обводила взглядом обступивших её бездельников, и следует отметить, что при этом улыбки на их лицах гасли. Просто счастье, что её нервы не сдали в это жестокое, немилосердное мгновение, но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, каких усилий это ей стоило. Лучше бы уж навалились на неё всей толпой! Но всё равно — надо было выдержать девятый вал презрения с улыбкой и сдержаться, одновременно умирая от желания броситься в битву с револьвером в руке.
Дучесс отступила от дверей. Следовало что-то предпринять. Но что она могла сделать? Она не смела войти в танцевальный зал, украшенный гирляндами, венками, звёздами и полосами, блистающий в свете многочисленных ламп, не могла войти туда — потому что там шептались о ней и о её позоре!
Но в то же время Дучесс в самой глубине души понимала: конечно же, смешна и нелепа её обида — подумаешь, две девчонки, пара парней.
Тем не менее двадцать женщин не сумели бы так её опозорить.
Она прошла через вестибюль неспешным шагом, скручивая по дороге сигарету, и, когда оставалось только переступить порог, за спиной раздался отчётливый гнусный смешок.
Ах, повернуться бы сейчас и взять этого подлеца или эту подлюку за шиворот!
Неожиданно для себя Дучесс очутилась на ступеньках, ведущих на большой балкон, опоясывающий зал снаружи. Здесь было пусто.
Сейчас известие о её позоре с молниеносной скоростью распространяется по всему танцевальному залу. Эти девушки из вестибюля наверняка не тратят время даром. Все теперь хохочут над ней. Потолок сотрясается от их мерзких голосов. Они смеются над Джованой Морроу — над самой Дучесс!
Она закрыла глаза, всем телом трепеща от бессильного гнева, и подняла руки, чтобы произнести слова ужасной клятвы мести, и в то же мгновение услышала в глубине балкона лёгкий шум.
Это уже было чересчур! Неужели они спрятались там, чтобы подсматривать, как она переносит жесточайшую незаслуженную кару?
Нет, этого просто нельзя вынести! Да, на балконе виднелась чья-то тень, державшая дверную ручку; тень была покрыта мокрым дождевиком. И тут она вспомнила, что на этот балкон вела снаружи ещё одна лестница, которой уже давно никто не пользовался. Кому это понадобилось подниматься наверх по старой лестнице с прогнившими ступенями?
Неизвестно кому принадлежавшая тень между тем продолжала дёргать за дверную ручку.
Возможно, когда-то дверь, ведущая на хоры зала, открывалась легко, но теперь, в сыром воздухе, древесина размокла и не поддавалась усилиям незнакомца.
— Помочь? — спросила Дучесс.
Тень прилагала все силы, пытаясь распахнуть дверь.
— Нет-нет, — откликнулся женский голосок.
Дучесс остановилась. В любых обстоятельствах с женщинами следует вести себя пристойно даже бучихе-лесбиянке.
— Я всё-таки помогу вам открыть, — сказала она.
— Ну что ж! — произнёс голосок. - Давайте!
Фигурка напряглась, когда Дучесс приблизилась к ней. Что это случилось со всеми местными девушками-лесбиянками?
Почему они принимают её то за Слендерину, то за Куклу-Убийцу, то одновременно открыто оскорбляют её и обливают презрением? Такого унижения ей ещё не доводилось переживать.
Она взялась за ручку двери, готовая вдребезги разнести обе створки, но они подались и легко отворились; Дучесс повернулась к девушке. Та пробормотала несколько слов благодарности и попыталась юркнуть мимо неё на узкий балкончик хоров. Но, внезапно вскипев от бешенства, Дучесс закрыла ей дорогу в спасительное место.
========== 8. Синди Смит ==========
— Мисс, — проговорила она, — я вынуждена просить у вас прощения за то, что в данный момент задерживаю вас. Однако, Бога ради, объясните, почему вы испугались меня?
В момент, когда она преградила путь рукой, девушка резко отшатнулась. Пола дождевика откинулась, и Дучесс заметила розовое платье из блестящего материала. Несмотря на крайне слабую освещённость террасы, она рассмотрела на её ногах туфельки из розового атласа, мерцающие, словно отражение зари в спокойной воде. Девушка подняла голову, и тень широкополого сомбреро уже не скрывала её лица. Дучесс захотелось получше рассмотреть её.
— Я не испугалась, — с презрением ответила девушка. — Я не боюсь ни вас, ни любую другую бучиху-лесбиянку.
— Да? — насмешливо протянула Дучесс. — Тогда совсем другое дело. Но ещё минуту назад мне казалось, что вы были готовы пройти сквозь эту стену, только бы избавиться от меня.
— Я просто на минутку выходила из зала, — ответила она. — А почему я должна бояться вас?
— Я думаю, у вас нет для этого никаких причин. Кроме, — добавила она так, будто только что её осенила весьма неприятная мысль, — кроме того разве, мисс, что вы меня знаете!
— Пока не имела этого удовольствия, — спокойно сказала девушка, — но думаю, что сейчас это знакомство состоится, не так ли?
— Меня зовут Джована Морроу, — наконец вымолвила она и искренне добавила: — Вообще-то я больше известна под именем Дучесс.
Пауза.
— Меня зовут Синдиана Герда Смит, — ответила девушка. — Вообще-то я больше известна под именем Синди.
Они засмеялись, и Дучесс пришла в себя. Она и думать не смела, что во всех городках и посёлках вокруг этого горного хребта может существовать живое существо, которое никогда не слышало не только её имени, но и её знаменитого прозвища! Какое великое наслаждение — потерять оковы дурного прошлого! Как хорошо опять стать обычной девушкой! Дучесс захлопнула двери.
— Простите, я разве не сказала вам, что мне надо туда? — спросила Синди Смит.
— Знаете, здесь всё насквозь прогнило, — ответила Дучесс.
— Разве? Ни одна ступенька не скрипнула, пока я поднималась.
— Наверное, ветер помешал вам услышать, — сказала Дучесс. — Это самая предательская лестница в округе. Наверняка вы нездешняя, если не слышали о ней прежде.
— Да, я не отсюда родом, — произнесла Синди.
— Тогда мы можем спокойно посидеть на хорах и послушать музыку, — проговорила Дучесс. — Как вам вообще удалось взобраться сюда с улицы?
Девушка заколебалась.
— Понимаете… мне захотелось сначала краешком глаза посмотреть на то, что происходит в зале.
— Что ж, совсем не дурная идея, — пробормотала Дучесс, ужасно довольная, что в данном случае их желания совпали.
Нежно поглядывая, она старалась рассмотреть девушку. Слабые отблески света метались по террасе и ужасно мешали ей отодвинуть завесу мрака от её лица; однако она сумела разобраться в том, что девушка просто прекрасна. Глаза у неё были тёмные, глубокие, но тёплые. А в профиль она напоминала нежное мраморное изваяние. Опёршись на перила, она смотрела на толпу, двигавшуюся в такт музыке.
Дучесс приметила, как приоткрылись от восхищения её губы. И ей захотелось спуститься с ней вниз и, взявшись за руки, тоже покачаться в такт музыке.
Дучесс видела, что её партнёрша совершенно очарована происходящим. Она рассматривала её со всевозрастающим любопытством.
Конечно, ежегодный бал в «Уорнерс Спрингс» был большим событием, но не настолько серьёзным, чтобы так сильно взволновать девушку — особенно такую прекрасную, как Синди.
Хотя обычно Дучесс с опаской взирала на женскую красоту, на этот раз ей не приходилось заставлять себя любоваться девушкой и поддерживать с ней разговор. Правда, теперь она не старалась действовать в рамках раз и навсегда заданного себе характера. Всю жизнь она жила в страхе, что какая-нибудь лесбийянская юбка окончательно вскружит ей голову, а сейчас просто наслаждалась непонятным, но тёплым и приятным чувством, охватившим её. И тут девушку осенила идея: раз эта девушка не знала, кто она такая, то почему бы не спуститься с ней вместе в зал и не потанцевать с красавицей, которая своими прелестями намного превосходила местных королев красоты, а потом исчезнуть с глаз долой, пока ей не успеют рассказать, кто она такая. Да, это была бы великолепная месть! Это полностью разрушило бы планы её противников — а к этой категории относились все, кто сейчас отплясывал внизу.
После одного танца, всего одного, когда она исчезнет, пусть они рассказывают ей что угодно. Пусть разъясняют ей, что не след девушке появляться на балу с изгоем, с человеком, изгнанной из общества.
— Станцуем? — предложила она.
— Я, если вам угодно… — произнесла она, странно заикаясь, — я…
Она никак не могла понять, почему Синди пришла в такое волнение. Но не в её планах было разнюхивать чужие секреты. Ей хватило и того, что сейчас она спускалась по лестнице с ней рука об руку. Когда они сошли в вестибюль, оркестр принялся играть новый танец в ритме вальса. Синди мгновенно сбросила с себя дождевик и повесила его на крюк, вбитый в стену. Дучесс нетерпеливо глянула на неё. То, что открылось сейчас яркому свету керосиновых ламп, настолько превосходило все её ожидания, что молодой лесбиянке едва не сделалось дурно.
Это была красота ирландского типа: волосы тёмно-русые, волнистые; когда их высвобождали из-под головного убора, они свободно свивались в прелестные локоны.
Глаза — тёмно-синие, ярко сияющие, словно морские глубины в солнечный полдень.
Держалась она по-детски весело, головка вздёрнута горделиво, а на губах то и дело вспыхивала смешливая улыбка — настоящий ребёнок, честное слово, весёлый ребёнок, весьма склонный созорничать. Так думала о ней Дучесс. Черты её лица были если и не идеальны, то, во всяком случае, исключительно правильны, притом необыкновенно гармоничны. Она благоухала нежным фиалковым ароматом.
Большую часть жизни она провела на воздухе.
Это было ясно с первого взгляда. Но палящее летнее солнце не оставило на её личике следов кирпично-красного цвета — просто чудная кожа была покрыта ровным загаром светло-оливкового цвета. И загар этот ещё ярче подчёркивал тёмную голубизну её глаз.
Так примерно выглядела девушка, которую сейчас с необычайным интересом рассматривала Дучесс. Лицо Линды Мэррей и лица других красивых девушек-лесбиянок, с которыми она когда-то была знакома и с которыми некогда танцевала в этом зале, померкли в её сознании. Они просто больше не существовали для неё! Да что это вообще были за девушки, позвольте спросить? Синди была молода, очень молода. Вряд ли ей было больше восемнадцати или девятнадцати лет. Дучесс тут же подумала, что эти люди смогут обвинить её в том, что она завлекла и обманула несчастного Ребёнка, который даже и не подозревал, как неприлично появляться в обществе с человеком, изгнанной из такового.