Прохладная вода, которой жрец велел мне умыться и помыть руки, окончательно привела меня в чувство, я радовался, что дышу свежим воздухом, что рядом нет этого ужасно воняющего, гниющего трупа. Насколько же наши тела несовершенны, отравлены этим бренным миром — после нашей смерти мы воняем точно так же, как и гниющее мясо, противно вздуваемся и зеленеем, а затем лопаемся, заливая всё вокруг противной розовой жижей. Если бы я не послушался голоса разума, а предпочёл бы фанатично исполнить глупый приказ Анкано, то наверняка бы уже покрывался этой противной трупной зеленью, начинал вздуваться и вонять, как протухший кусок мяса.
По телу прошла судорога.
— Эстормо?
— Со мной всё хорошо, — надеюсь, моя уверенность не звучала фальшиво.
Ужинать пришлось простой овощной похлёбкой с хлебом и кружкой мёда; впрочем, мясо я и сам даже видеть не хотел.
— Первый раз такое увидел? — спросил Рунил.
Небрежно фыркнул. Я не нуждался в поддержке, мне не нужно никому выговариваться, тем более — предателю.
— Понятно. Ничего, первый раз часто плохо бывает, а потом привыкаешь. Мне поначалу тоже было… тяжело, хотя на войне я и не такое повидал.
Война. Я ожидал, что старик заговорит о ней или хотя бы упомянет её. Сам я в те годы был ещё слишком молод, толком не окончил обучение — а личный состав армии Доминиона не испытывал острой нужды в кадрах, и потому нам всем давали спокойно закончить образование. Я спокойно слушал сводки с фронтов — и, как все, относился к победам, как к чему-то само собой разумеющемуся, а к поражениям — как к обидным просчётам и недоразумениям. Сейчас, спустя эти десятилетия, мне начинает казаться, что её события померкли в памяти наших солдат и офицеров — в их рассказах не было ни горечи от гибели многих соратников при том же Красном Кольце, ни удовлетворения от заключения Конкордата Белого Золота, да и к ожиданию новой войны они относились со странным равнодушием. Люди же помнили всё — несмотря на то, что многие из её участников уже успели состариться и обзавестись внуками, а то и вовсе умереть; казалось бы, они должны ещё легче перенести все эти утраты и поражения, а победам, не имевшим глобальных успехов, совсем не радоваться — но нет, ненависть к нам и желание отомстить будто бы передавалось по наследству, как цвет глаз или черты лица, люди (особенно норды) ждали этой новой войны с каким-то нетерпением, но в тоже время — и со страхом. Так стоит ли послушать, что мне на этот счёт расскажет предатель Рунил? Пожалуй, да — из любопытства.
— Почему ты сбежал, Рунил? — одарил старика ледяным взглядом, каким обычно смотрят на допрашиваемых.
Жрец грустно усмехнулся, словно считал меня глупцом, ничего не знающим о жизни.
— Ты ведь не сражался на Войне, не так ли? Ты вообще убивал кого-либо — или просто смотрел убитым в глаза? Ты видел, как живое разумное существо заживо сгорает от твоих заклинаний, видел, во что превращается любое разумное существо в пылу сражения? Ты можешь мне сказать, что я шёл на войну, что Школу Разрушения не для того, чтобы костры разжигать или дичь жарить, изучают, а оружие в руки берут не для забавы. Да, ты будешь прав — и я сжигал людей и меров заживо своими заклинаниями, а своей булавой разбивал им черепа. Но, знаешь, одно дело — убивать на поле боя, а другое — разорять мирные города, насиловать женщин и убивать детей. Поверь: даже самый чистокровный альтмер на войне превращается в натуральное животное.
Рассказ старика не произвёл на меня никакого впечатления — а уж тем более не дал ответа на мой вопрос.
— Ты мог бы служить нашим богам, — парировал я. — Или продать имперцам все наши секреты и не доживать свои дни… жалким могильщиком в этом жалком городке.
— Я не собирался ничего и никому продавать, я просто хотел успокоения. Алинорские храмы не дали бы мне его — а здесь, в Фолкрите, мне кажется, что я полезен, и это приносит мне облегчение.
Я по-прежнему не понимал, как работа на кладбище, подготовка мёртвых к погребению и их отпевание может приносить пользу и облегчение?
— Почему Аркей? Почему не Мара, не Стендарр или Ауриэль?
— Аркей повелевает циклом жизни и смерти. Отправляя к нему умерших, я способствую чьему-то появлению на этот свет.
Внятного объяснения мне, по всей видимости, не добиться — что же, пусть на этом разговор будет исчерпан.
— Ты слишком молод, чтобы понять меня. Молод и увлечён идеями, которые привели тебя в Талмор. Но однажды — поверь мне — ты устанешь. Устанешь от несоответствия той картинки, что вложили тебе в голову на Алиноре с тем, что видишь сам. Устанешь от ненависти, которая будет литься на тебя. Устанешь от криков умирающих и их предстмертных взглядов. Устанешь от смертей.
В ответ я лишь сдавленно рассмеялся.
Комментарий к 5
* - на самом деле, это французская (провансальская) песенка XIII века “Ai vis lo lop” (Я видел волка). Дана в переводе народного умельца https://www.stihi.ru/2010/09/26/1210
Рекомендована к прослушиванию в исполнении Flos Florum и Spiritual Seasons
========== 6 ==========
Ночёвка в одном доме с храпящим стариком, где, к тому же, в подвале лежал разлагающийся труп — не самый лучший вариант, зато бесплатный. С моей стороны было бы глупостью не воспользоваться этим — правда, пришлось как следует, до сильного головокружения, напиться горьковатого на вкус дешёвого мёда. Надеюсь, что мёд не настолько поганый, и голова от него на утро сильно болеть не будет.
Наощупь доковылял до кровати; вокруг всё качалось и кружилось даже после того, как я закрыл глаза. Сон, к счастью, настиг меня быстро — не то от усталости, не то от выпитого.
Очнуться меня заставила распространившаяся по комнате жуткая вонь, будто бы где-то гниёт огромный кусок мяса. Через силу открыл глаза; голова немного болела, тело ныло, желудок урчал — но от запаха меня подташнивало, я боялся, что вырву весь свой завтрак, если сейчас сяду за стол и начну есть. Поднялся, натянул сапоги и спустился в подвал, где Рунил уже снял ледяной панцирь с моей находки, размотал рогожу и снял с трупа одежду. К горлу снова подступил противный комок.
— Доброе утро, Эстормо, — ненавязчиво поприветствовал меня старик. — Я думал, ты позже проснёшься.
Я старался смотреть мимо разлагающегося обнажённого трупа, не думать об этом противном запахе.
— Ты знал его? — поинтересовался жрец.
— Не особо, — признался я. — Так что давай ближе к делу.
Рунил с важным видом прокашлялся.
— Смерть наступила не более полугода назад. Вероятнее всего, вследствие удара по голове твёрдым тупым предметом — возможно, булавой или дубиной.
Совпадает с тем, что я узнал, расспрашивая местных жителей. Но я всё же не пойму, каким образом талморский юстициар позволил себе так позорно погибнуть?
— Ты хочешь сказать, что он подпустил какую-то деревенщину к себе на расстояние удара?
Жрец перевернул тело на бок.
— Вот, посмотри сюда, — старик пальцем ткнул возле уродливой раны на спине. — К нему подкрались сзади, вонзили в спину кинжал. Возможно, метнули дротик. Полагаю, лишь благодаря этому удалось нанести удар по голове. Подробнее я тебе через пару дней скажу. Пошли, я накормлю тебя, и мы обсудим, куда я должен отправлять тебе весточки.
Рунил вновь покрыл тело ледяным панцирем, вымыл руки в каком-то тазу и отвёл меня наверх. С его помощью я умылся и кое-как привёл себя в порядок, прежде чем сесть за стол и совсем уж небогато позавтракать пшеничной кашей на воде. Зато бесплатно — снова успокаиваю себя.
— Куда ты направишься теперь?
— В Вайтран. Если знаешь там какой-нибудь приличный и недорогой постоялый двор — посоветуй.
— На твоём месте я бы в «Гарцующей кобыле» остановился. И недорогое, и приличное место. Народу по вечерам там много — но совсем уж быдло редко заходит.
«Народу много». Возможно, это послужит некоторым плюсом для меня: получится узнать интересные сплетни.
— Хорошо. Я остановлюсь в «Гарцующей кобыле» — и если найдёшь что-нибудь интересное, пиши туда письма, на моё настоящее имя.
— Не боишься?
Чего я должен бояться, я не понимал. Своим служебным жетоном я светить не буду, юстициарскую форму я вообще оставил в посольстве — на случай, если трактирщики или прислуга в таверне окажется чрезмерно любопытной. Дозорные Стендарра бродяжничают, постоянно на одном месте находится лишь небольшой их костяк — потому моё появление не должно кого-либо смутить или разозлить, если я буду платить за постой и вести себя пристойно. Во владении наверняка проживают чрезмерно разбушевавшиеся некроманты, вервольфы или вампиры-одиночки, до которых не добрались прочие авантюристы, и за голову которых я смогу получить награду, если вдруг мне понадобится заработать.
— Чего я должен бояться? — ехидно прищурился.
— Сам подумай: ярл Балгруф до сих пор раздумывает, чью сторону принять. На его стороне Соратники — которые почему-то не любят Дозорных Стендарра. Говорят, в самом городе священник читает проповеди о Талосе, не скрываясь и ничего не боясь. Ты — альтмер. Переоделся в Дозорного Стендарра…
Намёки старика я понял — он боится, что люди ярла разнюхают правду обо мне, доложат своему правителю, а тот велит прикончить меня. Либо же натравит Соратников, и те начнут портить мне жизнь, выживать из города.
— Я не боюсь ни ярла, ни Соратников, — отрезал я. — В конце концов, они все — лишь люди.
Больше вопросов Рунил задавать не стал. Он спокойно пожелал мне счастливого пути и вернулся к своей работе. А я собрал вещи, оседлал лошадь и отправился в путь. На сей раз я прискакал в Ривервуд раньше, пока ещё не успело стемнеть. Я решил передохнуть в «Спящем великане» и заодно немного перекусить.
Ненароком обратил внимание на моложавую нордку, разговаривавшую со Свеном. Никогда не думал, что человеческие женщины могут быть столь прекрасны. Да, те две девушки, которых я отпустил, так же вполне привлекательны, но бретонка просто хорошенькая, как практически все представительницы её расы, нордку-воительницу я мог бы даже назвать красивой и яркой — если бы она не носила броню, привела себя в порядок и научилась светским манерам. А эта… Её тёмно-каштановые волосы слишком хорошо ухожены и слишком красиво уложены, косметика слишком правильно и красиво наложена — так выглядят придворные дамы и зажиточные горожанки с хорошим чувством вкуса; она могла бы стать украшением даже нашего, альтмерского светсткого приёма. Шлейф её духов сводил с ума. Возможно, её черты лица несколько заострены и резковаты, но это лишь придавало её внешности больший интерес. Но самое удивительное, что в неё было — это глаза. Зелёные, пронзительные, от их взгляда по спине пробежались мурашки.
— О, Эстормо вернулся, — довольно позвал Оргнар.
Я сел на табурет за барной стойкой, попросил эля и пирога со снежными ягодами.
— Что-то на тебе лица нет, — заметил норд.
— Я нашёл сородича, которого искал, — глядя в никуда, ответил я. — Убили его, представляшь?
— Да. Нехорошо прямо, — сожаление трактирщика звучало небрежно.
Я принялся поедать пирог, запивая его элем, изучал каждую ягоду, выложенную в тесто, каждый пузырёк в кружке — но уже не мог забыть этого взгляда, этих ярких зелёных глаз. Хотелось ещё раз посмотреть на эту женщину, узнать, кто она такая, насладиться её компанией. Подождал, пока она выйдет, залпом допил эль, забрал с собой остатки пирога, расспросил, как мне добраться до Вайтрана и отправился в дорогу — возможно, я смогу догнать её, познакомиться с ней. Мара милосердная, почему? Почему она так врезалась в мой разум? Она ведь всего лишь человек, а мужчинами наверняка вертит, как хочет, даже если уже замужем. Да, она ведь вполне может быть замужем — но почему тогда её никто не сопровождает. На месте её мужа я бы окружил её телохранителями, не отпускал бы далеко от себя…
Нет, пора заканчивать с этим помешательством. Полюбовался — и хватит. Мой разум должен оставаться трезвым и холодным, я еду в Вайтран работать, исполнять приказ, а не искать любовных приключений.
Пришпорил коня — необходимость удерживать равновесие на скаку отвлечёт меня от глупых мыслей. Пересёк небольшой перевал, горные леса закончились, сменились золотой степью. Я выехал на мощёную дорогу, пустил коня в галоп, едва не сбивая патрулировавших окрестности стражников, промчался мимо нескольких ферм, мимо медоварни, пока не оказался перед старыми наружными воротами. Я спешился, отдал конюху деньги за то, что он приглядит за моим скакуном, забрал свои вещи из подсумка и направился к городским воротам.
В очередной раз я поймал себя на мысли, что эти дикие, как нам говорили на инструктаже перед отъездом из Алинора, края мне начинают нравиться. Вайтранские стены и ворота не выглядели такими строгими, как в Солитьюде, и совсем не давили на разум. Да и сам город с его аккуратными деревянными домами, украшенными резьбой, казался мне нарядным и уютным. Я шёл по центральной улице к базарной площади, жизнь на которой только начинала заканчиваться. Торговцы убирали свои товары, лавочники закрывали магазины, остальной народ стекался в самое крупное на площади здание — очевидно, в кабак. Подошёл ближе и внимательнее пригляделся к вывеске — «Гарцующая кобыла». Да, именно эта таверна мне и нужна.
Я пересёк порог, с интересом разглядывал внутреннее убранство. Здесь уютнее, чем в солитьюдской «Смеющейся крысе», и роскошнее, чем в «Спящем великане» или морфальских «Вересках» — очаг в центре был выложен из светлого камня, вокруг него располагались деревянные скамьи, окруженные резными колоннами; остальной зал был заставлен круглыми столиками с резными стульями, а наверх прямо из зала уходила простая деревянная лестница — единственное, пожалуй, что мне не нравилось в этом заведении, уж слишком она выглядела неудобной для подъема на второй этаж.
Вообще я начинаю замечать, что у каждого скайримского города есть какая-то своя неповторимая особенность — возможно, это можно назвать «душой». Сиродильские города этого всё же лишены. Да, имперцы вежливы и обходительны, да, они знают своё место и не доставляют нам особых хлопот, а природа Сиродила недружелюбна разве что в приграничных со Скайримом Джерольских горах. В Скайриме же каждый город радует меня чем-то новым: то строгостью и величием, сравнимым с городами Хай Рока или даже Сиродила, то некоторым ореолом таинственности и загадочности, то необычно позитивным отношением к смерти, то уютом и даже теплом. О, Ауриэль… неужели я и впрямь начинаю влюбляться в эти дикие холодные края? Неужели я забываю, что Скайрим мятежен и недружелюбен, что варвары-норды ненавидят всех чужаков! Да, Оргнар, Свен и даже Гердур были вполне дружелюбны и приветливы ко мне, но исключения, скорее, лишь подтверждают правила! К тому же, первый — беспринципный трактирщик, второй — болтливый бард, а у третьей я поработал добросовестно!
За барной стойкой расположилась немолодая уже, но вполне бодрая и даже привлекательная женщина — наверняка хозяйка; по залу шныряли девушки-разносчицы, разнося посетителям выпивку. Между колонн в дальнем углу развлекал гостей бард.
— Добро пожаловать в «Гарцующую кобылу», — приветливо позвала хозяйка. — Хочешь выпить, поесть или ищешь ночлег?
— Мне нужен ночлег, — попросил я.
— Хорошо. Самая дешёвая комната — на первом этаже — у нас стоит десять септимов. Комната на втором этаже с двуспальной кроватью — двадцать, мебель там самая лучшая и немного потише будет.
Лишняя роскошь мне не нужна — тем более, что завтра я отправлюсь к пещере Мерцающий Туман, искать Лоркалина.
— Дешёвую, пожалуйста, — отсчитал десять септимов и протянул трактирщице.
— Хорошо. Комната твоя на день, — женщина тут же спрятала деньги. — Как записать тебя?
— Дозорный Эстормо.
Трактирщица велела одной из девушек сменить её, к барной стойке подошла нордка — молоденькая, но с серебристыми волосами, какие обычно бывают у меров; девушка одарила меня злобным, полным ненависти взглядом. И почему я ждал чего-то иного?
— Вот, это твоя комната, — хозяйка таверны открыла резные двери, пропуская меня в простенько обставленную комнату с односпальной кроватью, столиком с парой стульев и вещевым шкафом. — Дай мне знать, если тебе ещё что-нибудь понадобится.