Мы с ним не целовались, вообще у Джингера, который только и умел «совокупляться», не были в почёте «объятия, поцелуи, совместная ночь». Я так подозреваю. Никогда не было постоянных партнеров — ну разве что только я, и то потому, что каждый день мозолил ему глаза.
Лишь однажды в субботу, когда у меня кончилась смена, а Джингер, наоборот, только заявился, видимо рассчитывая поработать в ночь, случилось иначе.
— Стив, зайди, — он был задумчивым и даже не посмотрел на меня.
Мы переглянулись со Стю, прежде чем я вышел из раздевалки, всё ещё одетый в рабочую одежду. Постучал несколько раз в дверь и открыл, не дожидаясь разрешения.
— Присядь, — Джингер тушил окурок в пепельнице и был так серьёзен… я тогда подумал, что он меня увольняет.
Почувствовал облегчение, «наконец-то меня вытурят, и я смогу вернуться домой, не дожидаясь, пока сам решусь все бросить». Но это было не увольнение.
— Я что-то натворил? — сел за стол напротив него и ждал судьбоносных, как казалось, слов.
— Нет, — поджал губы и после, расслабившись, попытался улыбнуться. — Ты сейчас домой?
«Если ты имеешь в виду под словом «дом» комнатушку три на три с тараканами, то да, домой»
— Ну, смена кончилась, так что да, — подтвердил, мысленно зайдя в тупик, совершенно не понимая, к чему идёт диалог.
— Не хочешь ко мне?
Я, конечно, сразу понял, зачем он зовёт меня к себе и согласился.
Мне не было интересно, где он живёт, и на какой кровати спит, или куда там у него окна выходят. Было пофиг и на то, что он меня трахнет, прежде чем позволит мне поспать.
Мы подъехали к высокому зданию. Джингер жил на четвёртом этаже в небольшой, но довольно уютной квартире. Всё было выдержано в коричнево-синих тонах, смотрелось довольно гармонично.
Больше всего мне понравилась его кухня с барной стойкой, за которой он угостил меня выпивкой.
Болтали о какой-то чуши вроде мюзиклов, на которые я никогда не ходил. Но, кажется, Джингер думал, что ходил. Вообще это была странная тема, потому что Джингер сам их не любил, и, быть может, был на них от силы пару раз.
Он завёл меня в спальню, а сам ушел в душ. Не спрашивая его разрешения, я включил телик — там шёл какой-то фильм про банды, и сердце сжималось невольно от каждого громкого выстрела. Наконец Джингер вернулся, влажным и голым, и у него уже стоял.
— Я тоже помоюсь, ладно? — поднялся, как-то не рассчитывая на отказ, но именно его и получил:
— Поздно, надо было со мной идти, — его смех был мягким и очень сексуальным.
Ночь выдалась горячая. Джингер удосужился растянуть меня не только пальцами, но ещё и языком поласкал, от чего я буквально растаял. Вообще никогда не отдавался, как тогда. Никогда так не раздвигал бёдра, никогда так не насаживался. Мне было до судороги приятно принимать в себя Джингера, и я откровенно стонал под ним, слыша его громкое сопение прямо мне в ухо. Трахая, он практически не вынимал из меня член, стремясь только поглубже запихнуть, и от этого спаривание показалось мне грязнее, чем обычно. Сам не знаю почему.
Он кончил в меня, будто так и должно быть, и когда я выполз из-под него, то получил скомканный поцелуй. Мокрый и чересчур страстный, словно мы не только-только потрахались, а только-только собирались.
— Ты классный, Стив — услышал я, засыпая, и как-то по-детски расплылся в улыбке.
Эта суббота была четыре дня назад — объяснение, почему я так хорошо всё помню. После спаривания с ним мне показалось, что у нас есть будущее. Но будущее убили в нынешние сутки.
Интересно, вернутся ли копы? Смогут выяснить, кто убийца?
— Хватит курить, — Роза приоткрывает дверь и смотрит, как я дымлю не знаю какую по счёту сигарету. — Лучше вымой посуду, там немного.
— Посудомойка опять сломалась? — не докуривая, тушу и возвращаюсь в забегаловку.
Действительно немного — две тарелки, вилки, два ножа, один из которых большой и заляпан кровью. Быть может, чем-то таким и убили Джингера.
Этим-то ножом сегодня Роза резала мясо для сэндвичей. Если бы она не делала это при мне, то я бы подумал…
— Мда, — Морин входит на кухню и присвистывает. — Бедный-бедный Джингер.
Он не выглядит опечаленным, совсем. И наверное «бедного-бедного» Джингера именно это бы огорчило больше всего. Ведь я знаю, что, в отличие от меня, Морин ему правда нравился. Только вот Морин совершенный и абсолютный не гей, никаких предпосылок даже к эксперименту. И это, возможно, даже ранило Джингера похуже ножа.
Я видел, как Джингер приставал к нему. Не часто, но это было так красноречиво, что выдавало все глубокие чувства. Для примера могу привести сцену полугодовалой залежи:
— Слышал, ты собрался в кино? — Джингер прислоняется спиной к шкафчику и улыбается весьма приветливо.
— Да, — Морин ещё якобы не понимает, в чём дело.
— Возьмёшь меня с собой?
— Нет, — вот теперь понимает.
— А что так? Идёшь с Линдой? — смешок. — Она тебя еще не кинула?
— Нет, — Морин не особо разговорчив с Джингером по-обычному.
— Но ведь кинет… — тянет руку к Морину, и тот шарахается, не принимая такие игры. — А как кинет, приходи ко мне, здорово отсосу.
Морин морщится, словно впервые ему такие «откровенности» говорят, и спешит покачать головой.
Наверное только я увидел в этот момент настоящую досаду от ещё одной проваленной попытки Джингера на лице. Такое едкое выражение скорби не спутать ни с чем. Даже мне жаль его стало, но Морин не из тех, кто жалеет мужчин. Женщин жалеет, особенно свою ненаглядную Линду, а вот мужчин совсем не умеет, даже не видит, когда надо.
— Ну и пидрила, — шепнул тогда Морин уже после ухода Джингера и с силой захлопнул шкафчик. — Вот совсем скоро уволюсь, вот как только найду нормальную работу!
Я видел Линду. Она не то чтобы часто, но заходит к Морину. Такая миловидная, невысокого роста, хрупкая… у неё настолько красивая улыбка, что иногда я сомневаюсь в своей ориентации. Быть может, если бы такая как Линда полезла бы ко мне в штаны, я бы отказал Джингеру. Но такие как Линда никогда этого не делали, вообще девушки никогда этого не делали. Ни одна. Только мой школьный приятель как-то расстегнул мне ширинку и просунул руку. И раз я его не оттолкнул — то я гей, так?
Вообще к черту вопрос секса и партнеров, Джингер умер, скотство думать сегодня о ком-то, кроме него.
— Ты, наверное, особо переживаешь, да? — не сразу понимаю, что Морин обращается именно ко мне. — Вы ведь трахались, все знают.
— Заткнись, Морин, — Роза бросает в него полотенце. — Давай сегодня без грязного языка.
— Ой-ой, — Морину смешно, — Я же не с наездом, да и… — он даёт мне то самое полотенце, чтобы я вытер руки. — Это же ожидаемо, что Джингер плохо кончит. Мы все понимали, что жизнь гуляки-гея коротка.
Морин выглядит как типичный спортсмен, только вот никаким спортом он не увлекается. Хорошо развитые плечи, крепкие ноги, сильные руки, недюжий рост… в такого за тело легко можно влюбиться. Лицо же немного простое, но не лишено очарования. Губы тонкие, нос с небольшой горбинкой, и, пожалуй, самое красивое в нём это его карие глаза и густые ресницы — они и делают его немного женственным. Из Морина вышел бы отличный гей.
— Не гневи, — отмахивается Роза. — Не ясно, как у тебя всё будет.
— У меня? У меня всё отлично будет! — ликует Морин и светится изнутри. — Я уже кольцо купил, жениться собираюсь, нафиг ждать?!
— Ох, Ромео, — она смеётся, сама забывая о Джингере, — предложение когда делать будешь?
— Сегодня, я ж говорю — нафига ждать, — Морин пожимает плечами и уходит к кассе, когда раздается звон колокольчиков. Кажется, посетитель.
«Мы все понимали, что жизнь гуляки-гея коротка», так почему же никто не попытался его вразумить?
— Ты в норме? — Роза переключается на меня, и выражение лица у неё какое-то озадаченное. — Морин-то прав, Джингер был ближе всего тебе.
— Я более чем в норме, — хочется ещё покурить, хотя я и так прокурен весь. — И нет, думаю, ближе всего он тебе. Слышал, вы росли в одном дворе.
Роза ничего не отвечает, и я ухожу из кухни к кассам. Пока Морин принимает заказ у пожилой пары, я начинаю пересчитывать наличку, сам не понимая, зачем это делаю. Быть может, немного успокоить нервы, хотя я не чувствую нервоза.
— Тыц-тыц! — раздаётся возле плеча, и, повернувшись, вижу Стюарта. — Чего смурной такой?
— Джингер умер этой ночью, его зарезали, — укладываю все деньги в кассу и закрываю на ключ.
— О, — и это всё, что издаёт Стю.
Заходят несколько новых посетителей, и я принимаю заказы, после чего отдаю всё Розе и ухожу в уборную.
Не знаю, зачем, ссать мне не хочется, а хочется только побыть немного одному. Не потому, что сердце ноет по Джингеру, а…
— Эй, — нетерпеливый стук в дверь, — Стив, хватит там торчать, ты член измеряешь что ли?
Чертов Тренк ломится в уборную так, будто кроме него в ней находиться никто права не имеет.
— Нет, не измеряю, — спускаю воду в унитазе, сам не зная зачем, и выхожу.
— Копы пришли, будут допрашивать всех по очереди, — когда мы лицом к лицу с Тренком, он мне не кажется таким уж невыносимым. — Встань за кассу.
Морин сидит за столиком с теми самыми копами и выглядит, если честно, неважно. Не так радостно, как до этого.
— Вот так живешь-живешь, — Стю трётся рядом со мной со шваброй и делает вид, что моет, — а потом «оп!» и всё, ты в ловушке у смерти.
— Как думаешь, кто убил? — спрашиваю, не очень-то надеясь на ответ.
— Да кто угодно мог, грабитель или накуренный гей из клуба, которого он домой притащил, да мало ли, — Стюарту не нравится эта тема и он задает мне вопрос: — Слушай, а ведь у тебя сегодня была ночная смена, почему ты здесь ещё?
— Я приболел и ночью свалил домой, отоспаться, — смотрю, как на место Морина садится Роза, — поэтому сегодня работаю в дневную.
— А-а-а, — тянет Стю и облокачивается на швабру, — а я-то подумал… ты ведь единственный, кто здесь знает адрес Джингера, и так совпало, что ты пропустил смену.
Он намекает, что это я убил? Перевожу взгляд на Стюарта, который мне подмигивает и уходит мыть в зале.
Моя очередь наступает последней, как раз после Тренка. Морин кладёт руку мне на плечо и шепчет:
— Главное не тушуйся, они, по-моему, не собираются копать это дело.
С чего он взял, что мне от этих слов легче станет?
— Стив Диккенс… — Сэм прокашливается и обращается к своему напарнику с залысинами, — Джек, попроси у них воды.
— Я могу принес… — но не успеваю договорить, как Сэм жестом дает мне понять, что в моих услугах он не нуждается.
Джек уходит за водой, и я остаюсь один на один с Сэмом.
— Итак, в каких отношениях вы состояли с убитым Джингером Лонгфелло? — в этот раз он произносит фамилию правильно.
— В нормальных, — заминаюсь, но решаю не продолжать.
— Не было ссор или каких-нибудь недоразумений? — Сэм приподнимает бровь, будто правда рассчитывает, что я всю подноготную выложу. — Даже не с вами, а в коллективе? У него были враги?
— Ну, мелкие недоразумения, — пытаюсь быть аккуратным в словах, — происходят у всех, а так… врагов точно не было.
— Ясно… — хмурится и что-то чиркает в блокноте. — То есть всё чисто… У него был, эм, «приятель»? — он вкладывает интимный смысл в последнее определение.
— Эм, никогда не слышал, чтобы у него был постоянный партнер.
Вот сейчас он спросит: «А как же вы? Мне сказали, что вы с ним трахались».
Но Сэм ничего такого не говорит. Приходит Джек, ставит на стол стакан воды, но Сэму нет до этого дела — он задумчиво молчит.
— Ну что? — нарушает тишину Джек, а Сэм не торопится отвечать.
Звенят дверные колокольчики, и заходит компания девчонок.
— Пустота, надо признать, что дело дрянь, — Сэм кидает блокнот на стол. — Ни единой зацепки. Он был геем, много гулял, многие знали, где он живет. Притащил парня из клуба, трахнул, и его пришили, вот и всё.
— Увы, — Джек сам делает глоток воды из принесённого им стакана, — по ходу, так и было.
— Хотите посмотреть на фотографии? — Сэм тянет руку в карман. — Он был заколот прямо в кровати.
— Нет, — поднимаюсь, — не стоит.
Просто ухожу за дверь «Для персонала» и иду к заднему выходу из забегаловки. Скурю последнюю сигарету и увольняюсь к чертям. Больше меня здесь ничего не держит.
Раньше держало стремление к жизни без опеки, потом стремление стать архитектором, потом Джингер. Всё. Больше уже ничего не держит.
Уволиться, собрать манатки и свалить из этой дыры.
Конечно, интересно, что будет дальше с этими людьми. Выйдет ли Роза второй раз замуж и удачно ли? Заведёт ли Стюарт подружку или так и останется девственником? Согласится ли Линда выйти замуж на Морина? Не сгниет ли Тренк? Научится ли Джерри произносить слово «аплодисменты» нормально?
Ох, ладно, кого я обманываю — мне наплевать.
— Диккенс, — Тренк редко обращается ко мне по фамилии, поэтому я чуть ли не вздрагиваю, когда он становится рядом со мной. — Ты это, не думай слишком много.
— Я увольняюсь, Тренк, — поворачиваюсь к нему, а он опускает взгляд в пол:
— Ты уверен?
— Более чем, — возвращаюсь в забегаловку, чтобы зайти в раздевалку и снять с себя эту чёртову форму.
Восемнадцать ножевых ранений человеку, к которому я так и не разобрал, что чувствую и чувствую ли вообще.
Только об одном я искренне могу жалеть — что знал о Джингере так мало. Даже сейчас мне трудно о нём что либо рассказать, просто потому, что у меня нет информации. Ни о детстве, ни о юности, ни о чём. Я спал с этим человеком, работал с ним почти семь месяцев, но почти ничего о нём не знаю.
Наверное, если бы он сейчас стоял рядом со мной, он бы усмехнулся и сказал:
— Завязывай, Стив, завязывай с этим дерьмом, — и, расстегнув ширинку, добавил бы: — лучше отсоси мне, по-быстрому, как я люблю.
Или смерть всё же изменила его? Может быть такое, что сейчас его душа, или что там остаётся после смерти, висит надо мной камнем и шевелит губами в попытках произнести, донести:
— За что, Диккенс? За что?..