– Очнулся! – в палату ворвался низенький старичок с длинными взъерошенными волосами и в больших очках, под которыми сверкал исключительно безумный взгляд. – Глазам не верю! Боже… Боже! Срочный осмотр! Срочный! Кайл, неси сюда мои инструменты! Давай, давай, пошевеливайся! Надеюсь, этот агентишка не пронюхает, что парень очухался, и у нас будет время на полноценные исследования. Да, да, да!
– Уилкокс, – доктор Камминс продолжал прятать взгляд, – ты не… не злись… я… это… в общем, прости, но я уже послал за Кроссом.
– Что?! – заголосил доктор Уилкокс. – Предательство! Как ты мог?! Я же просил! Нет, я приказывал!
Бродвуд переводил взгляд с одного на другого, пытаясь собраться с мыслями. В голове стоял шум.
– У нас были бы проблемы, – залепетал Камминс. – Я не советую тебе даже разговаривать с ним, не то что…
– Вздор! Неси инструменты, Кайл, сейчас же! Клянусь богом, я уволю тебя! Как можно быть таким трусом? Неси инструменты, говорю тебе!
* * *
Спустя четверть часа Бродвуд окреп настолько, что мог без посторонней помощи прямо сесть на койке. Та девушка, что заходила вместе с доктором Камминсом, Эшли принесла Бродвуду сначала таз с водой и полотенце, затем поднос с овощным супом и чаем.
Пока Бродвуд ел, доктор Уилкокс измерял его температуру и давление, проверял реакцию зрачка, стучал по коленям, проделывал другие, порой загадочные манипуляции, бормотал без устали о том, как быстро и хорошо Бродвуд восстанавливается, говорил о слабости и пролежнях, плел еще что-то совершенно непонятное, изредка снисходя до ответов на вопросы Бродвуда.
Выяснилось, что Бродвуд находился в больнице доктора Уилкокса без малого семь недель, что все это время он был в бессознательном состоянии, что его кормили через трубочку, обмывали, сменяли ему белье и одежду, не особенно, впрочем, надеясь, что он однажды придет в себя. Доктор Уилкокс также заметил, что ранения Бродвуду лечил не он, что Бродвуда доставили с уже промытыми и зашитыми ранами, а он, Уилкокс, лишь снимал швы.
Еще один занимательный факт: настоящей фамилии Бродвуда доктор Уилкокс не знал, он называл Бродвуда Боуэном. Эта же фамилия значилась во врачебных документах наряду со званием не полковника, а лейтенанта. Слова доктора Камминса о том, что персоналу больницы было настрого запрещено общаться с Бродвудом, если вдруг он очнется, также были правдой. Но Доктор Уилкокс заявил, что никто, ни секретная служба, ни премьер-министр, ни даже сама Королева ему не указ, и что он будет делать, что пожелает и во что бы то ни стало, проведет обширное обследование невероятно важное, по его мнению, для науки грядущего.
Неоднократно заходила Эшли, молчала, сутулилась, делала, что требовал от нее доктор Уилкокс, и спешила уйти. Кайл Камминс заглянул лишь однажды и то не прошел дальше дверного проема, стараясь даже не глядеть на Бродвуда, бросил, что Кросс уже в пути – и был таков. Бродвуда избегали, точно прокаженного. Все, кроме доктора Уилкокса, сумасшествие которого после пятнадцати минут пребывания с ним наедине, уже не вызывало сомнений.
Бродвуду оставалось ждать таинственного Дилана Кросса, который должен был пролить свет на все эти странные обстоятельства – чем он и занимался, коротая время едой и выполнением различных нисколько не обременительных требований доктора Уилкокса. Во имя науки грядущего и, вероятно, для своего здоровья.
Доктор Уилкокс говорил, что мышцы практически не успели атрофироваться, уже завтра Бродвуд сможет самостоятельно передвигаться, а недели через две полностью восстановится.
Опять заглянул Камминс.
– Кросс здесь, – бросил он. – Уже поднимается.
Доктор Уилкокс промычал в ответ нечто невразумительное, Камминс собирался уйти, но не успел – посторонился, впуская в палату пожилого джентльмена, рослого, широкоплечего, с грубыми чертами лица, основная часть которых так или иначе была связана с носом – мощным, крайне замысловатого рельефа. Носатый этот джентльмен был в сером костюме-тройке и при галстуке. Через левую его руку было перекинуто такое же серое пальто, а в правой он держал длинный зонт. Это, по всей видимости, и был тот самый Дилан Кросс.
– Возьми-ка, – он сунул пальто и зонт Камминсу. – Повесишь в холле.
Кайл Камминс безропотно принял вещи пришельца, нервно кивнул и чуть не бегом покинул палату.
– Явился, – проворчал доктор Уилкокс.
– Спасибо, что исполнили мою просьбу, и сразу же сообщили, что мистер Боуэн пришел в себя, – сказал Кросс доктору Уилкоксу. – Я, признаться, тревожился по этому поводу. Не вполне напрасно. Я, кажется, просил ничего не делать до моего прихода, не разговаривать с ним и не осматривать. Разве нет?
– Осмотр был необходим! – злобно поглядывая на Кросса, заявил доктор Уилкокс. – Я врач! Я должен следить за здоровьем своих пациентов! Это мой долг! Это…
– Хорошо, хорошо, доктор, – отмахнулся Кросс, – я вас понял. Это было необходимо, пусть так. Но я вижу, пациент уже в норме. Ваша работа сделана, не так ли? А теперь – вон.
– Ч… что?! Да как вы смеете! Это моя больница! Вы мне здесь не указ! Я… да я вас…
– Если вам, доктор, – Кросс оставался спокойным, но в голосе его появилось нетерпение и жесткие, угрожающие нотки, – край необходимо, чтобы я выбросил вас как паршивого котенка, вы практически добились своего. Но лично я хотел бы этого избежать. Пожалуйста, покиньте это помещение. Сами. Без моей помощи.
Доктор Уилкокс глубоко вдохнул, готовясь к очередной гневной тираде, но в последний момент одумался, смолчал, потоптался на месте и, наконец, заявил:
– Я ухожу.
– Очень разумно, – сказал Кросс. – Плотно закройте за собой дверь, будьте любезны.
Кросс дождался, пока доктор Уилкокс выйдет, подхватил один из стульев, поставил его перед койкой Бродвуда и сел, положив ногу на ногу.
– Здравствуйте, мистер Бродвуд, – сказал он. – Мое имя Дилан Кросс. Счастлив видеть вас в сознании.
– Скотланд-Ярд? – хмуро осведомился Бродвуд.
– Врачи растрепали? – усмехнулся Кросс. – Очень зря они это здеслали. Придется их наказать.
– Извольте, – одобрил Бродвуд.
– О-о-о, как цинично, – ехидно отметил Кросс. – Не будьте так жестоки, мистер Бродвуд, в конце концов, эти люди убирали за вами дерьмо. Буквально.
Бродвуд одернул манжеты своего белоснежного медицинского одеяния.
– Я сегодня воскрес не с той ноги, – проговорил он сухо, – даже не знаю, что еще, кроме жестокости, мне сейчас поднимет настроение. Разве что вы… хм… мистер Кросс… растолкуете, какого черта я делаю в Лондоне под чужой фамилией и под наблюдением Скотланд-Ярда.
– Ну да, – Кросс потер подбородок, – пора прояснить ситуацию… Ваше положение, мистер Бродвуд, гораздо сложнее, чем вы полагаете. Дело в том, что официально, да и в некотором роде, фактически вы сейчас отнюдь не в Британии – вы все там же, в Судане, вдохновляете наши войска на новые победы. Полковник Роберт Бродвуд стал вдруг невероятно популярен. Великий патриот. Герой. Уйди он со сцены в такой переломный момент, как битва за Омдурман, кто знает, что могло бы случиться. Поэтому он все еще там. А здесь не полковник Роберт Бродвуд – здесь лейтенант Роберт Боуэн. Личность ничем не примечательная. Заурядная. Неинтересная.
Лицо Бродвуда окаменело.
– Как такое… – начал он.
– О-о-о, просто, очень просто, – Кросс откинулся на спинку стула и щелкнул пальцами. – Мы подыскали вам замену. Парень из двадцать первого уланского всегда был славен тем, что лицом и фигурой похож на вас. Не припомню его прежнего имени… – Кросс почесал подбородок, – но не важно. Сейчас его зовут Роберт Джордж…
– Бред, – оборвал Бродвуд.
– Вовсе нет, – возразил Кросс. – Вам, мистер Бродвуд, точнее привыкайте, Боуэн, следует как можно скорее принять этот факт и смириться с ним. Вы потеряли много крови, одной ногой стояли в могиле, а для боевого духа армии вы были нужны живым и здоровым. Ваше бесстрашие и военное мастерство сделало вас символом, одно присутствие которого окрыляет. Понимаете?
Бродвуд почувствовал легкое головокружение.
– Допустим, вы говорите правду, – вымученно сказал он. – Допустим, пока я пускал слюни и пачкал штаны, кто-то пожинал плоды моей славы. Это портит мне кровь, но, я понимаю, так было нужно. Смущает меня одно, вы высказываетесь так, будто честь носить свою фамилию мне больше не светит. Я воскрес, я восстановлю силы и я вернусь в Судан, чтобы занять свое положенное, законное, черт побери, место.
Дилан Кросс отвел взгляд и выдавил виноватую улыбку.
– Вообще-то, нет.
– Нет? Почему это?
Кросс откинулся на спинку стула и впился в Бродвуда пристальным взглядом.
– Я не все сказал, – проговорил он. – Дело в том, что главная причина вашей депортации в Англию состоит не только и не столько в том, что ваша… кхм… героическая фигура обязана быть на доске войны в Судане, а по причине… эм-м… иного характера. Понимаете ли, возбуждено следственное дело государственного масштаба, в котором ваша личность занимает особенно высокое положение. Догадываетесь, о чем я?
Бродвуд прикоснулся пальцами к вискам и медленно их помассировал. Он не просто догадывался – он знал наверняка:
– Об Ангеле Смерти.
Глава 2
Знойным летом 1898 года англо-египетская армия под руководством блистательного Герберта Горацио Китченера стояла лагерем на берегу Нила, вблизи Вад Хамида, собирая силы для решающего удара по столице махдистского государства Омдурману.
Многолетняя война Египта и Англии против восставших в Судане махдистов близилась к завершению. По численности войско дервишей, по меньшей мере, вдвое превосходило армию Китченера, но во много раз уступало в отношении вооружения и боевой подготовки. Настроение англичан было вдохновленным, дух дервишей, напротив, балансировал на грани отчаяния. Вот уже четыре года минуло с той поры, как гнилая горячка забрала их духовного лидера Мохаммеда Ахмеда, самопровозглашенного Махди, мессию, которого чтили и страшились, а его приемник Халифа Мохаммед Абдаллах при всех его неоспоримых достоинствах не был для армии авторитетом. Расклад был ясен заранее, никакой реальной возможностью предотвратить поражение махдисты не располагали. Изменить ход истории могло лишь нечто сверхъестественное.
Наперекор здравому смыслу и строгому ходу истории, сверхъестественное стало происходить. Началось все с нелепых, даже смехотворных слухов о разгуливающем по британскому лагерю черном силуэте, жутком и безмолвном, являющемся солдатам накануне их гибели. Со временем эти слухи стали вырисовываться в ином свете, не комичном, но пугающем. Пересуды множились, насыщались красками и деталями, бытовали теперь не только среди солдатни, но и в офицерских кругах. Дошло до того, что майор Герберт Бордо известный всем своей рассудительностью и трезвостью мыслей вдруг заявил, что лично видел персонажа жуткой молвы.
– Он приходил ко мне, – дрожа и запинаясь, лепетал майор, осунувшийся и постаревший в одну ночь. – Я видел… видел его. Как вас вижу. Пустые глазницы под капюшоном… боже… боже! Это знак. Предзнаменование. Я должен вернуться в Англию!
Бордо насилу удержали от опрометчивого поступка, который наверняка стоил бы ему карьеры, его убедили, что все это, должно быть, ему привиделось – на нервной почве или из-за гнусного климата – и что на деле никакая опасность ему не грозит. Майор остался. Здравомыслие взяло верх над суеверной одержимостью. Он был горд, что пересилил страх. Это была победа просвещенного рассудка.
Весь тот долгий знойный день помешательство Бордо было главной темой сплетен и насмешек. О нем говорили не только в расположении британских пехотных дивизий, но, казалось, во всем Вад Хамиде.
Следующей ночью майор Герберт Бордо скончался. Армейский врач без особой уверенности констатировал сердечный приступ. Впрочем, что бы ни было причиной его смерти, существовал факт: Бордо говорил, что видел нечто по описанию похожее на Ангела Смерти, и спустя сутки умер по не вполне ясным причинам.
Слухи теперь обрели твердые основания. Дабы суеверный страх не обуял сердца солдат, кончину Бордо было решено держать в тайне. Но правда всплыла, предсказуемо окатила ужасом весь лагерь. Перед лицом неоспоримого присмирели и самые заядлые скептики.
– Здесь бродит нечистая сила, – шептали во всех углах. – Демон. Мрачный Жнец. Ангел Смерти.
Четыре дня спустя еще один офицер, капитан Руперт Торн объявил, что тоже видел кошмарное создание, сулящее скорую кончину. По его подробным описаниям выходило, что англичане действительно имеют дело с Ангелом Смерти. Под капюшоном черного балахона капитан Торн рассмотрел не только пустые глазницы, но весь лик целиком.
– Череп, – клялся Руперт Торн, – голову даю на отсечение, череп.
Нервы у капитана Торна оказались крепче, чем у майора Бордо – он, хоть и был напуган, наотрез отказывался верить во всякую сверхъестественную чушь, ни секундой не сомневался, что имеет дело с кем-то из плоти и крови и не собирался тут же сбегать в Англию. Без истерик и лишней болтовни Торн отправился к генералу Хантеру и потребовал предоставить ему охрану. В силу таинственных обстоятельств смерти Бордо, Хантер не осмелился отказать.
Охрана, впрочем, нисколько не помогла. Едва Вад Хамид погрузился во тьму, как всех приставленных к капитану Торну солдат вдруг разом сморило сном. Утром следующего дня Торна нашли уже остывшим. Причину смерти установить не удалось, врач опять промямлил что-то насчет схожести симптомов с сердечным приступом и попросил о трехдневном увольнении.
Запахло паникой. Мнение, что все это не случайно, что кампания обречена на провал, и что пора паковать вещи и убираться восвояси, росло и множилось. Высшее командование, дотоле игнорировавшее происходящее, не могло не вмешаться.
Случилось это в двадцатых числах августа – в одну из самых темных и жарких ночей под сень пальмовой рощи, где размещались кавалерийские офицеры британской армии, инкогнито пожаловал сам лорд Герберт Горацио Китченер.
Был он в ту пору в расцвете сил: едва шагнул за порог сорока восьми лет, но уже Рыцарь Командор ордена Святого Михаила и Святого Георгия и ордена Бани, генерал-майор, один из первых джентльменов великой Британской империи. Идеальная осанка, широкие плечи, прямые черты лица, усы пышные, изогнутые, словно лезвия сабель. Отважный, но осторожный, решительный, наделенный невероятным интеллектом, закаленный войнами и походами, пользующийся равным авторитетом, как среди военных, так и у гражданского населения он и подумать не мог, что однажды встретится с чем-то совершенно мистическим.
* * *
Полковник Роберт Бродвуд уже готовился тушить свечи и укладываться спать, когда вдруг в его палатку вошел долговязый закутанный в плащ человек.
– Добрый вечер, сердар, – произнес Бродвуд самым будничным тоном, будто появление у него в палатке главнокомандующего было для него делом обыденным, даже скучным. – Рад вас видеть.
– Дьявол, неужели меня так легко узнать? – проворчал Китченер.
– Никто кроме вас не может похвастаться такой выправкой.
– Вы льстите мне, полковник.
– Определенно, – согласился Бродвуд. – Я узнал вас по плащу. Он очень приметный.
Китченер поморщился.
– Не предложите мне сесть? – его голос звучал раздраженно.
– Одно мгновение, – Бродвуд скинул с единственного стула свою аккуратно сложенную парадную форму и придвинул его к приземистой бочке, исполнявшей здесь роль стола. – Прошу простить мою неучтивость, но я до сих пор взбудоражен вашим визитом. Присаживайтесь.
– Взбудоражены? – Китченер снял плащ и уселся на стул с просто невероятной в данной обстановке солидностью. – По вам не скажешь.
– Не считаю демонстрацию эмоций необходимой, – Бродвуд зажег еще несколько свечей и висящий под потолком масляный фонарь.
– Прослывете сухим и бесчувственным, – проговорил Китченер с насмешкой в голосе. – Женщинам такое не нравится.