Кросс мрачно покачал головой.
– Лейтенант Хорнсби не мог знать обо всем, – проговорил он. – Мы сопоставили множество свидетельств – вот что интересно, вообще никто, ни один человек не может сказать где вы провели большую часть того вечера.
– Ни один? Неужели? Это странно. Я был с капитаном Джереми Джонсоном почти все время. Не понимаю, как можно было опросить стольких людей и не поговорить с ним.
– С Джонсоном? – Кросс отступил на шаг, и уставился на Бродвуда с выражением крайнего удивления. – Даже так? Это… но нет, погодите, прежде чем говорить о Джонсоне, вспомним события битвы при Омдурмане. В тот день вы проявили исключительный героизм, тут не поспоришь, вы дрались как лев: смело, яростно. Ваша слава вполне заслужена. Но… есть и другая сторона. Вы, полковник, игнорируя, заметьте, прямой приказ лорда Китченера, отправили на убой девять эскадронов кавалерии.
У Бродвуда потемнело в глазах.
– А что, по-вашему, я должен был сделать? – произнес он сквозь сжатые зубы.
– Я не…
– Оставить все как есть, и стоять в стороне?! Пусть бы махдисты сперва изрубили верблюжий корпус, затем зашли в тыл армии, и…
– На подходе были канонерские лодки…
– Да! – рявкнул Бродвуд. – Я дождался первой из них, знаете ли. Ее огонь произвел в рядах махдистов поистине опустошающее действие. Все было просто прекрасно. Но она, черт ее дери, взорвалась! Я не знал, как долго ждать вторую. Нужно было действовать!
– А что послужило причиной взрыва? – с оттенком иронии осведомился Кросс.
– Не знаю.
– Не задумывались?
– Не было времени.
– А вот у нас время было, – процедил Кросс. – О, мы самым тщательным образом все обдумали, уверяю. Выводы, к которым мы пришли, вряд ли вам понравятся, мистер Бродвуд, – он сделал паузу. – В моем ведомстве считают, что лодку взорвали вы.
– Тоже я?
– Да, вы. Еще задолго до сражения капитан Кларксон показывал вам канонерки, и у вас вполне была возможность их заминировать.
– О, – глаза Бродвуда заискрились ехидством. – Но если это был я… как, объясните, я сумел детонировать взрывчатку на таком расстоянии, да еще и с таким изяществом, что ни один из моих офицеров ничего не заметил?
– Вы расскажите.
– Серьезно? Я должен рассказать? – Бродвуд ткнул себя пальцем в грудь. – Я? А… то есть, сами вы, – он развел руки в стороны, – сами вы не знаете, у вас… хм… у вас самих совершенно нет идей по этому поводу?
– Нет.
Бродвуд всплеснул руками.
– Нет? О, да как же это? Совсем никаких невминяемо-кретинских объяснений?
– Послушайте-ка, мистер Бродвуд…
– Нет уж, теперь вы меня послушайте, – Бродвуд вдруг стал серьезен, в его голосе зазвучал металл. – Взрыв канонерской лодки был для меня полной неожиданностью, ясно вам? Я повел кавалерию в атаку, потому что понимал, что пока подоспеет вторая лодка, верблюжий корпус уже прекратит свое существование, а махдисты укроются за грядой камней – так что даже пулеметы и пушки их оттуда не выковыряют – и ударят в тыл египетской пехоте и майору Максвеллу. Я знал, что веду свои войска на смерть, я сражался в первых рядах, черт побери, и когда моя кавалерия отступила, продолжал биться. Я был уверен, что погибну. Это абсолютно невероятно, что мне удалось выжить и сейчас находиться здесь. Поступок предателя, верно? Я в ходе одного сражения убил стольких махдистов, скольких не убил никто другой за всю эту драную войну. Все ваши обвинения смешны и голословны. Да, проводя расследование, я пошел на риск, но у меня не было другого способа сорвать маску с Ангела Смерти. Я проиграл, не смог пресечь новые убийства – в тех смертях есть часть моей вины, это верно – но убивал не я. Проверьте свои свидетельства, опросите всех еще раз. Капитан Джонсон был со мной весь тот вечер, он должен был рассказать вам об этом. Он не мог не рассказать!
Кросс глубоко вздохнул. Его руки теперь были скрещены на груди, пальцы левой руки, постукивали чуть повыше правого локтя, а губы кривила странная не то печальная, не то насмешливая улыбка.
– Вот опять вы о Джонсоне, – проговорил он с неприязнью. – И как вам удается так легко говорить о нем… после того, как вы убили его?
– Я… что? – Бродвуд решил, что ослышался, весь свой запас удивления и возмущения он уже, кажется, израсходовал, и теперь его реакция была плоской и заторможенной.
– Убили. Капитана. Джонсона, – вычеканил Кросс. – Застрелили.
– Это никогда не закончится, – проговорил Бродвуд обреченно. – В вашем ведомстве работает хоть кто-то, кроме тупиц?
– Не стоит, мистер Бродвуд, – Кросс покачал головой. – Отпираться нет смысла. Джереми Джонсон убит из вашего револьвера. Это установлено экспертизой.
– Восхитительно, – кивнул Бродвуд. – Да, восхитительно. Вы восхитительны. Вы и ваши люди. Все вы абсолютно, беспрекословно, безоговорочно восхитительны. Но… поведайте же, когда я успел его убить?
– О, забыли? – Кросс рассмеялся. – Но-но, сейчас я напомню. Вы сделали это во время сражения при Омдурмане, незадолго до того, как сами оказались на грани жизни и смерти. Вспоминаете?
– Тысячи людей погибли в том сражении, – Бродвуд мрачно вздохнул. – Выходит, и Джонсон среди них. Ваши предположения… – он тряхнул головой, и поднял на Кросса полыхающий взгляд. – Черт, я даже не видел его после того, как мы ринулись в атаку! Что за экспертиза?! Почему вы решили, что я как-то причастен к его смерти?!
Кросс смотрел на Бродвуда со злобой.
– Его труп найден прямо перед вами, – процедил он. – В него стреляли из вашего револьвера. Вашего. Этот револьвер был у вас в руке, когда вас нашли. Наши криминалисты обнаружили на пулях в теле Джонсона следы дымного пороха. Мало кто, кроме вас, мистер Бродвуд, использует сейчас дымный порох. Роковая ошибка.
– Я не убивал Джонсона, – твердо заявил Бродвуд.
– Нет, вы убили его! Допускаю, не только его – еще и лейтенанта Хатчинсона. Но как раз это только предположение, не подтвержденное ничем, кроме того факта, что Хатчинсон лежал прямо у ваших ног, вывалив на вас свои потроха.
– Хатчинсона задело зарядом картечи, снесло ему полчерепа. Это произошло на моих глазах. Да. Но Джонсона там вообще не было.
– Был, – заорал Кросс.
Бродвуд шумно выдохнул. Он вспомнил последнее свое видение: Ангела Смерти с косой, в которого он, Бродвуд, прежде чем уйти во тьму, успел выпустить три оставшихся патрона…
– Я умирал, – медленно заговорил Бродвуд, осознавая помалу, что именно произошло за мгновение до того, как его сознание кануло в омут беспамятства. – Кровь застилала мне глаза. Я увидел силуэт… очень странный силуэт… я полагал, что вижу подлинного Ангела Смерти, что у меня предсмертные галлюцинации, или… не знаю. Я думал, что стреляю в саму Смерть.
Дилан Кросс сузил глаза.
– Хотите сказать, в тот момент вы думали, что Джонсон и есть Ангел Смерти? Убийца?
– Да нет же! – рыкнул Бродвуд. – Все это расследование… дьявол, я считал, что вижу потусторонне существо, настоящую, олицетворенную Смерть! Я не отдавал себе отчета, когда стрелял. Меня лихорадило. Я же умирал! Дрянь! Развевающийся плащ, черный на фоне солнца, коса… что-то определенно похожее на косу…
– Ружье с погнутым штыком, – сказал Кросс задумчиво. – У капитана Джонсона было ружье со штыком погнувшимся, как лезвие косы… Может быть вы… да нет! – глаза Кросса вдруг вспыхнули гневом, он выплеснул, наконец, копившуюся в нем ярость, встряхнул воздух фейерверком изощренной кабацкой брани, брызжа слюной и раздувая ноздри. – Хотите заставить меня верить, что вы убили в горячке предсмертных видений, да?! Вот уж нет! Не выйдет! Это полное дерьмо! Бред!
– Кхе-кхе… простите…
– Что?! – Кросс обернулся на несмелое покашливание со стороны двери. – Уилкокс?! Да какого…
– Я… я тут… я не мог… Я изучал такие вещи. Это не бред, я могу доказать…
– Вы все слышали?
– Лишь немногое. В конце. О Смерти и о…
– Это дело строгой секретности, – дыша гневом, произнес Кросс. – Я могу арестовать вас, понимаете? Даже застрелить…
Доктор Уилкокс приосанился, и расправил узкие плечи.
– Я считаю, вам необходима моя помощь, – значительно произнес он. – Для установления истины. Вам ведь нужна истина?
* * *
Электрический свет подрагивал, дождь затихал и вновь набирал силу, за дверью временами слышались шаги и приглушенные голоса и в отдалении тревожно рокотал гром.
Доктор Уилкокс, помилованный и допущенный к тайнам следствия, сидел на стуле, который прежде занимал Кросс, выспрашивал у Бродвуда подробности тех коротких минут, что предшествовали обмороку и коме и что-то отрывисто фиксировал в своем затертом блокноте. Кросс стоял у окна, и, приоткрыв штору, смотрел, как капли дождя разбиваются о стекло и сбегают по нему быстрыми змеящимися струйками.
Доктор Уилкокс сделал последнюю запись, задумчиво почесал затылок и посмотрел на Кросса.
– Этот человек… капитан Джонсон… вы говорили, у него было ружье… и штык погнут как лезвие косы.
– Да, – бросил Кросс, задвинув штору и отходя от окна. – Эта деталь и мне не дает покоя.
– Не напрасно. Воспаленное сознание articulo mortis, когда человек при смерти, рождает галлюцинации на основе извращения зрительной и слуховой информации, так что… – Доктор Уилкокс сделал неопределенный жест руками, – кривой штык мог сделаться лезвием косы, а черный на фоне солнца силуэт приобрести пугающие черты. Это… это вполне вероятно.
– Вполне вероятно? – прошипел Кросс.
– Да. Насколько я могу судить.
– А насколько можете? – Лицо Кросса напряглось, мышцы на лбу сложились сложным узором едва сдерживаемого гнева.
– Я… э… – Уилкокс задумчиво постучал пальцами по подбородку, – это сложный вопрос. Однозначно утверждать, знаете ли…
– Вы что-то говорили об истине, доктор, – Кросс чуть подался вперед. – Разве, нет?
– Да, но… понимаете… человеческий мозг, особенно танатология… это все очень размыто. Я вывел некоторые законы биохимии умирания и того, что ее сопровождает: видений, галлюцинаций… но утверждать, говорить наверняка…
– Что ж, ясно. Скажите просто, мог ли он все это выдумать?
– Вероятнее всего… как я думаю…
– Доктор! – взревел Кросс.
Уилкокс вздрогнул.
– Нет, – сказал он поспешно. – То есть, вряд ли. Вряд ли, да. Хотя почему нет, если разобраться…
– Ох, черт, – Кросс перевел злобный взгляд на Бродвуда. – Что ж, истина по-прежнему далека. Вы, мистер… Боуэн, не из тех, кому можно верить на слово – вы очень умны и очень… изобретательны.
– Польщен, – кисло процедил Бродвуд и впервые с тех пор как явился доктор Уилкокс, взглянув на Кросса.
– Ваша история шита белыми нитками, – продолжал Кросс с жаром. – Чересчур вычурно. Предсмертные видения, затуманенный разум. В это сложно поверить, знаете ли. Все это звучит бредово. Капитан Джонсон – единственный, кто мог бы подтвердить ваше алиби, но капитан Джонсон мертв, и, как ни верти, он застрелен не случайно в пылу битвы кем-то неизвестным – это вы вогнали ему в грудь три порции свинца, каждая из которых смертельна.
– А у вас огромный нос, – сказал Бродвуд.
Кросс запнулся.
– Что, простите?
– Гигантский шнобель, – пояснил Бродвуд. – Сирано де Бержераку не мечтать. Просто отвратительно. Очень вам сочувствую.
Кросс замер.
– А я все ждал комментариев по поводу носа, – он приложил руку ко лбу, закрыл глаза, вдохнул, выдохнул, посмотрел на Бродвуда неприязненно, но сухо, мышцы на лбу расслабились, весь он, будто обмяк. – Ладно, мистер Бро… Боуэн, черт, вот что я скажу, я поверил вам ровно наполовину. Во всяком случае, той части, которая касается убийства капитана Джонсона. Но вы по-прежнему главный, да практически единственный подозреваемый. Будете изолированы здесь столько, сколько потребуется. Вас будут охранять мои люди – не спорьте, Уилкокс, – взгляд Кросса метнулся в сторону доктора, намеревавшегося высказать возражения – доктор осекся и прокашлялся – взгляд вернулся к Бродвуду. – Сбежать даже не думайте, стрелять будут на поражение. Без шуток. Но пока вы здесь, не теряйте зря время. Я знаю, память у вас что надо, попытайтесь вспомнить все, что происходило в Судане во время вашего расследования. До мельчайших деталей. Может быть, обнаружите то, на что не обратили внимания прежде. Советую начать с самого первого дня.
Глава 4
Утро следующего дня было ярким и прозрачным, ветер влажно дышал с востока, тянул по ясно-голубому небу хлопья легких, как сон облачков, наполнял воздух свежестью и прохладой. Полковник Бродвуд возлежал на заваленной пестрыми подушками софе, в тени огромной пальмы в дюжине шагов от входа в командирскую палатку. Практически каждое утро он коротал именно так, на воздухе, утопая в подушках: читая книги, чистя оружие, или просто глядя на Нил, протекающий чуть ниже пальмовой рощи, открытый с этой позиции во всей полноте своего великолепия.
Бродвуд был по-обычному взъерошен и небрит, на нем была рубашка с распахнутым воротом, белая, дышащая чистотой, тщательно заправленная в черные с алыми швами офицерские брюки. Его красный кавалерийский мундир с медно-золотыми пуговицами и эполетами, черным воротником и такими же черными манжетами висел на спинке софы подчеркнуто небрежно.
Перед софой стоял приземистый бочонок, на котором были разложены щеточки и тряпочки для чистки оружия, патроны и разобранный револьвер Веблей, который был модифицирован уже столько раз, что никто, даже сам Бродвуд не знал, какая именно модель Веблея была под оберткой этого изящного вороненого револьвера с щечками рукояти из настоящего цейлонского черного дерева и корпусом отполированным до маслянистого блеска.
Бродвуд самым тщательным образом прочистил и смазал свое оружие, и уже вкладывал в барабан патроны, когда к нему приблизились двое. Один – долговязый британский офицер в униформе цвета хаки и пробковом шлеме, со смуглой кожей, лицом воинственным и мужественным, глазами серыми, как справедливость и волосами исключительной черноты. Другой – чернокожий, завернутый в непонятную одежду и увешанный костяными бусами и браслетами, с обезьяньим лицом, прищуром хищной птицы, волосами рыже-коричневыми, жесткими и взъерошенными, словно застывшая на пике шквала волна.
– Это вы полковник Бродвуд? – спросил тот, что был британцем.
Бродвуд с интересом осмотрел незнакомца – руки его при этом продолжали заряжать револьвер – и кивнул.
– Лейтенант Бутч Хорнсби! – отрапортовал офицер. – По приказу генерала Герберта Горацио Китченера поступаю под ваше командование.
– Ага, – сухо буркнул Бродвуд. – Можно было не так громко, но с другой стороны, переспрашивать я точно не стану. А вот эта нелепая штуковина рядом с вами, полагаю, бишаринский следопыт?
Лейтенант Хорнсби покосился на Бродвуда с тем слегка одурелым выражением лица, какое бывает практически у каждого впервые услышавшего его далекие от учтивости речи.
– Да, это бишарин, – подтвердил офицер. – Сулейман Альханатлех. Он тоже готов вам служить.
– Очаровательно, – все так же бесцветно произнес Бродвуд, закончил заполнять каморы барабана патронами, защелкнул рамку револьвера и вложил его в кобуру, висящую на спинке софы рядом с мундиром. – Что ж, пойдемте. Не стоит, думаю, обсуждать подробности нашего дела прямо здесь у всех на виду.
Он встал, взмахом руки предложил лейтенанту Хорнсби и Сулейману следовать за ним и вошел в командирскую палатку. Бишарин и британец переглянулись и поспешили за Бродвудом.
Командирская палатка была светлой и просторной, здесь стояло несколько соф, точь-в-точь на какой провел утро Бродвуд, дюжина прямых аскетических стульев, и в центре три составленных вместе раскладных стола. Углы палатки были заставлены бочонками и сундуками, на деревянных подпорках и под потолком висели масляные фонари, а почти на всех поверхностях стояли свечи в простецких канделябрах.
Открыв один из сундуков, Бродвуд выудил на свет темно-зеленую винную бутылку, достал мутные бокалы, расставил их на столе, зубами вытащил пробку и разлил яростно-красный напиток, щедрее всего плеснув себе.