Они медленно, смотря по сторонам двинулись в путь.
-Господи, неужели парень на костылях и есть наш Сашка, - Васильич привычно вытер слёзы, которые были не редкостью на его сморщенном от горя лице.
Среди шума машин до них донёсся едва слышимый крик. Оглянувшись увидели Володю.
- Батя, стой! - сын участкового бежал к ним.
-Володька бежит, может узнал, что, - участковый остановился, дожидаясь сына.
-Васильич, батя мы нашли Сашку! - Володя с трудом говорил, мешало, сбившееся от бега дыхание. - Он в торговых рядах. Пошлите быстрей, - Володя просто светился от радости.
- Надо с другой стороны подойти, чтобы он не сразу нас заметил, - заговорщицки прошептал он и повёл за собой отца и Василича.
- Вот он, видите? - парень рукой показывал на невысокого, худенького парнишку на костылях, который ходил возле палаток с протянутой рукой.
-Боже мой, сынок, - Васильич задрожал и из глаз его полились слёзы. - Сынок, сынок, - обезумевший от радости отец бросился к сыну.
На бегу, он пытался кричать, но от волнения его голос пропал и из гортани вырывался лишь надрывный шёпот. И участковый, и Володя бежали следом. Каких-то пару минут хватило, чтобы отец подбежал к сыну.
-Сашенька, - он словно из земли вырос перед растерявшимся пареньком и заплакал, обнимая его.
Взрослый мужчина плакал навзрыд, заглядывая сыну в глаза, целуя и обнимая его. Саша же стоял как вкопанный, онемев от неожиданности.
-Здорово, пропавший! - тут и участковый, влез к ним, протягивая Саше руку для приветствия.
Паренька со всех сторон радостно хлопали по плечу, подошедшие Володя с друзьями, которые были лишь на пару лет старше его. Постепенно Саша приходил в себя, растерянно всем улыбался, полностью не веря в то, что его нашли и рядом стоит отец, и соседи. А чуть поодаль стояли цыгане, которые сразу же заметили чужаков, и хотели было уже спасать Сашу, но услышав слова мужчины, повторяющего сквозь слёзы слово "сынок" догадались, что Сашу нашли родные. А увидев улыбку на лице самого Саши, и вовсе успокоились и решили не мешать встрече, а молча наблюдать. Участковый тоже приметил цыган и после того как Саша с отцом пошёл к машине, решил задержаться и поговорить с ними. Его не было около часа. Но когда он вернулся, то не стал сразу садиться в машину, где счастливые сын и мать обнимали друг друга. Вызвав Василича, поговорил с ним на улице.
-Не томи Аркадий Семёнович, что-нибудь узнал?
- Нет Васильич. Они не знают, что с Сашей случилось. Говорят, таким его подобрали. Наоборот помогли, к себе взяли. Накормили, костыли дали. Утверждают, что Саша сильно напуган и ничего не рассказывает. Рады за него, ну, что мы его нашли. Благодарили меня. Поехали, может он дома успокоится и всё расскажет.
-Дай-то Бог.
Когда на следующий день участковый пришёл к ним, чтобы узнать причину исчезновения сына, Васильич встретил его в прихожей и со слезами предупредил.
-Ничего Аркадий Семёнович не расспрашивай, Христа ради прошу. Сашка наш всю ночь не спал. Боится он кого-то. С трудом успокоили.
Но участковый, всё же дальними подходами попытался выведать правду, обещая Саше защиту, но тот был непреклонен, утверждая, что его найдут и всех убьют. Кто найдёт и как он потерял ногу, Саша так и не сказал. А ещё через две недели после второй попытки суицида, Саша был определён в психиатрическую больницу, что находилась неподалёку в соседнем селе.
Глава.
Суточное дежурство хирургической бригады больницы ╧10 областного города Благое, подходило к концу. Оставалось сорок минут и на смену заступят новые врачи. Это радовало. Дежурство было тяжёлым, по очереди успели поспать практически не более часа. Приёмным отделением служила небольшая комната. Выглядела она весьма невзрачно. Линолеум на полу давно как потерял былую окраску от постоянного хождения по нему в обуви. Мебелью в комнате служили два стола, покрытые оргстеклом, расшатанные стулья, на которых можно было сидеть лишь с риском для здоровья, пара табуреток, кушетка, раковина для мытья рук после осмотра. Дальше по коридору располагался хирургический блок, но поначалу больные попадали именно в приёмный покой. Тридцатилетний врач-хирург Леонид Александрович, тараща глаза от усталости, сидел за столом приёмного отделения и описывал ход операции, которую он провёл не более часа назад. Помимо медсестры и его, в приёмной никого не было. Остальные врачи из бригады, кто спал, кто был на операции. Двери настежь распахнулись и два санитара внесли носилки, на которых сидел молодой парень. Ветровка и рубашка у него были расстегнуты и он, держась за левый бок, корчился от боли и стонал. Его поддерживал пожилой врач скорой помощи. Войдя в кабинет и поздоровавшись, врач скорой стал озираться по сторонам, ища дежурного врача и игнорируя Леонида Александровича, ответившего на его приветствие. По всему было видно, что доктора он принял за студента, потому продолжал молчать и озираться по сторонам. Леонид Александрович нисколько не удивился. Он действительно в свои тридцать выглядел весьма несолидно, если не сказать, как мальчишка. Среднего роста, худенький с пухлыми губами и с доверчивым взглядом в серых глазах, его все коллеги называли не иначе, как Лёня, на что он первое время обижался, а потом привык.
-Что с парнем? - не дождавшись доклада врача скорой, Лёня сам стал расспрашивать.
-На улице подобрали, какая-то женщина скорую вызвала, - врач положил на стол перед Лёней данные словесной жалобы.
-Что с ним?
-Не дал себя осмотреть, жалуется на сильные боли в левом подреберье, говорит, побили. Это я расстегнул рубашку, хотел осмотреть.
Санитары опустили носилки ниже, и медсестра помогла больному перейти на кушетку.
- Мы поехали.
-Да, конечно, - Лёня, тяжело вздохнул.
Мысль, что придётся отпахать дежурство минута в минуту, если не больше, будила в душе раздражение. Чертовски не хотелось вставать, хотя сидел не на диване, а на жёстком табурете, но всё-таки это лучше, чем стоять за операционным столом. Маленькая искорка надежды, что сейчас ввалится Семён, который сегодня должен его сменить и сам возьмёт новенького, умирала на глазах. Сёмка не приходил на дежурство раньше положенного, а предпочитал опаздывать. Недовольно взглянув на больного, Леонид Александрович всё же встал.
-Мужчина вы лягте, чтобы я смог осмотреть вас, - он слегка надавил на плечо, побуждая больного лечь.
Лёня склонился над больным и положил правую руку на больное место в надежде пропальпировать. Его взгляд ненароком упал на крестик на груди парня. Он показался ему слишком знакомым.
- Какой у вас красивый и редкий крестик на груди. Очень редкий. У моего отца такой же.
Мужчина не реагировал на слова. Стоило ему лечь, как он тут же поднялся и принял свою прежнюю позу, наклоняясь на левый бок. Очевидно, ему так было менее больно.
-"Ванька - встань-ка", - произнёс Лёня.
На первый взгляд казалось, что врач пошутил, но медсестра не улыбнулась, зная, что это, вроде бы комичное слово, означало лишь неоспоримый симптом ушиба селезёнки.
-Чувствуете боль в левом плече? - расспрашивая больного, Лёня стал измерять давление.
Медсестра, сидевшая за столом, записывала результаты осмотра. По мере их получения голос хирурга становился всё жёстче и решительнее.
-Давление 40 на 20, бледность, липкий пот. Похоже начался коллапс. Предположительно - разрыв селезёнки, внутреннее брюшное кровотечение, - он диктовал и одновременно помогал больному пересесть на каталку.
- За мной, - скомандовал он медсестре и не дожидаясь никого, сам покатил каталку, диктуя на ходу. -Полюгликин 400 мл внутривенно, мезатон 1% 1 кубик внутривенно, дексаметазон 32 мл внутривенно. Срочно готовьте к операции! Срочно!
Вкатив каталку в предоперационное отделение и оставив больного на попечение операционных медсестёр, он быстрым шагом пошёл мыться на операцию. И вот уже прожектора над операционным столом зажглись, инструменты разложены, ассистент - молодой ординатор и операционная медсестра с анестезиологом стояли рядом.
-У нас несколько минут. Начали. Скальпель.
Пара секунд и нож в руках доктора, сильным умелым нажатием, полоснул живот по срединной линии в нескольких сантиметрах ниже пупка. На бледном покрове кожи отпечатался багрово-красный глубокий разрез - брюшная полость вскрылась словно ракушка. Как портной отворачивает лацканы пиджака, так и он аккуратно, но вместе с тем решительно отвёл мышцы и ткани назад.
-Чёрт вся брюшная полость заполнена кровью. Прокладки! - Лёня одну за другой засовывал их в рану, и они тотчас становились насквозь мокрыми. - Мне некогда сушить. Продолжайте отсасывать, - он запустил руку в брюшную полость и пальпаторно стал оценивать повреждение селезёнки. В голове словно молот стучала мысль:" нужно, во что бы то ни стало, как можно быстрей найти ножку селезёнки и пережать её, остановив тем самым кровотечение, иначе - смерть". Его рука торопилась в поиске, осознавая, что счёт идёт даже не на минуты.
-Точно, поперечный разрыв селезёнки. ...Я нашёл ножку. Зажим!
-Кровотечение замедлилось, - ассистент отключил отсос. - Давление пока не нормализовалось.
-Продолжайте вливать кровь и плазму. ...Селезёнка мобилизована. После удаления будем имплантировать. . Приготовьте тазик.
Медсестра быстро достала стерильный тазик и налила физиологический раствор, в который Лёня и поместил удалённую селезёнку. Всё остальное уже шло по строго отработанной схеме. Сформировав небольшие тканевые фрагменты, он вшил их в большой сальник и только затем ушил рану.
В общей сложности операция длилась более часа. Когда, уставший Лёня пришёл в ординаторскую, Семён во главе новой бригады сидел за столом и завтракал.
-Привет Лёньчик. Слышал, у вас трудное дежурство было. Садись чайку попей.
-Здравствуйте, - Леня кивком поприветствовал коллег. Устал я, домой пойду. Завтра воскресенье, хоть отосплюсь. У последнего отрыв селезёнки с частичной имплантацией, имейте ввиду.
-Хорошо, как знаешь. За больного не переживай.
Глава
Домой в свою съёмную квартиру Лёня приехал на такси. Сил дожидаться нужной маршрутки не было. Он снимал небольшую однокомнатную квартиру. Весь его быт можно было смело назвать спартанским, ничего лишнего. В зале стоял диван, который на ночь превращался в двуспальную кровать, на стене висела полка с рядом книг по хирургии, пара стульев и всё. Вместо телевизора был ноутбук. На кухне, помимо маленького холодильника и стола со стульями из мебели больше ничего не было, но зато чистота стояла идеальная. Переодевшись в домашнюю одежду и, помыв руки, он подошёл к дивану и через каких-то пару минут уже крепко спал. Ближе к трём часам дня, его разбудил звонок в дверь.
-Кого там ещё принесло... Иду! - с трудом оторвав голову от подушки, Лёня поднялся и, как был в трусах, на ходу надевая тапочки, направился к входной двери.
Открыв дверь, увидел молодого паренька-курьера.
-Вы Иванов Леонид Александрович?
-Ну, я, а что такое?
-Вам телеграмма. Распишитесь, - и паренёк протянул тетрадку и ручку.
Расписавшись в нужном месте, куда указал курьер, ему вручили телеграмму.
-До свидания.
-До свидания, - оставшись в некотором недоумении, Лёня закрыл дверь.
Волнуясь, в предчувствии нехорошего, стал читать текст. Как оказалась телеграмма была из его родной деревни, что в трёхстах километрах от города Благое. В ней сообщалось, что отец скоропостижно скончался. Причина смерти не указывалась. "Боже, мой", - возглас вырвался непроизвольно. Лёня стоял ещё некоторое время, покусывая нижнюю губу. Полученное известие повергло его в шок. Чего-чего, но подобного он никак не ожидал. Отец не болел, во всяком случаи ничего ему не сообщал, хотя... стыдливо заныла душа, с отцом они не виделись уже как год, живя практически рядом. Глаза ещё минуту растерянно пялились в текст, и он всё ещё оставался возле входной двери, но затем, почувствовав некоторую дрожь в теле, прошёл к дивану и сел. В душе нарастало отчаянье, сродни паники. Они не виделись год, этот факт назойливо всплывал в мыслях, терзая душу. Свою маму, он не знал, отец рассказывал, что она шла не правильной дорогой и скорее всего уже умерла в какой-нибудь тюрьме. Они с отцом всегда жили вдвоём. Отец больше не женился и всего себя посвятил служению людям, будучи священником в их деревне. То ли тоска по жене, то ли какая другая причина, но отец поздно приходил домой и не с особым рвением занимался его воспитанием, хотя он всегда был всем обеспечен. "Чёрт, я всегда был одержим медициной. Дежурств понабрал, что с отцом встретиться было некогда. Только и делал, что думал о себе. На машину копил", - Лёня сидел на диване и его жизнь, словно кинолента мелькала перед глазами. "Отец регулярно писал мне, не уважал он телефон. Всё время говорил, что не слышит его. Чудак. Много работал, чтобы я жил в благополучие, в достатке. Всего себя отдавал работе".
Наверное, впервые в жизни он признался себе, что, редко видясь с отцом, всё же постоянно чувствовал его присутствие, его любовь, заботу к себе. Тысячи невиданных ниточек связывали его с отцом и крепко держали на земле, не позволяя невзгодам сломить. Он легко поступил в институт, легко учился, ни в чём особо не нуждался. И вот нити оборвались все разом, отца больше нет. Вдруг навалившееся одиночество, ввергло в страх. Ему было тридцать лет, но как оказалось он совершенно не готов остаться один на этом свете. Ощущая в груди невыносимое отчаянье и боль от невозможности повернуть время вспять, чтобы хоть на секундочку увидеть отца, заглянуть в его глаза, ощутить теплоту пожатия его руки и не в силах больше терпеть этих муки, он встал и быстро оделся. Достав из заначки под матрасом всю наличность, которая у него была, ушёл в ночь.
До областного центра добрался без проблем на фуре, которая ехала как раз в нужную ему сторону, мало того доехал бесплатно. Водитель, узнав, что он дипломированный хирург, стал задавать ему вопросы, и гонораром за консультацию явилась как раз бесплатная поездка. Сердечно поблагодарив, Лёня вышел в областном центре. Время уже было почти десять вечера. Если по выходу из дома, будучи в некотором волнение, он не почувствовал резкого похолодания, то, стоя на обочине областной дороги, в ожидании попутки - ощутил это по полной. Была осень. Точнее начало ноября и если ещё утром светило солнце, то к вечеру небо заволокли свинцовые тучи, подул холодный северный ветер, температура воздуха приблизилась к нулю. Одет он был в лёгкую демисезонную куртку, на ногах осенние туфли. Торопясь выскочить из квартиры на воздух, ожидая, что на улице душевная боль утихнет, он ко всему прочему ещё и забыл надеть шапку. И вот сейчас, Лёня стоял на обочине дороге, продуваемой со всех сторон холодным, пронизывающим насквозь ледяным ветром, в своей лёгкой курточке, без шапки, без перчаток. Мало того пошёл снег. Сорок минут ожидания, но ни одна пусть даже захудалая лошадёнка не проехала в сторону их деревни. Единственный фонарь, под которым он стоял, едва освещал местность и раскачиваемый ветром, жалостливо поскрипывал. И помимо холода, Лёню обуревал ещё и страх, что с минуты на минуту нить накаливания в лампочке, от столь сильной тряски не выдержит и оборвётся. Мысль оказаться в кромешной тьме на заснеженной дороге совсем не радовала его. Прошло ещё двадцать минут. Никогда, будучи деревенским парнем, ему не приходилось так мёрзнуть. Конечно, ему случалось ещё мальчиком, сопровождая отца в соседние сёла, пару раз оказываться в пути в лютый мороз, да ещё на подводах, но овчинный тулуп, да шапка ушанка спасали от любого холода. Его нынешняя одежонка ни шла, ни в какое сравнение с тулупом. Он окоченел до мозга костей. Смерть отца, да ещё этот холод, окончательно лишили его силы духа, и он равнодушно стоял уже больше часа, не желая вернуться в райцентр и попроситься к кому либо, пусть в ту же самую больницу, погреться и переночевать. Он и не заметил, как возле него остановился старенький "Уазик". Переднее окошко приоткрылось, и мужчина крикнул.