«Дорогой Александр, милый мой!
Это письмо передаст тебе есаул Кнышев, он сегодня же выезжает из Бухареста и, мы надеемся, доберётся до Омска в середине или к концу декабря, к Рождеству Христову. Мы добрались до Бухареста не без приключений, но в общем благополучно. Но обо мне и нашем сыне – чуть ниже, а сейчас о том, что очень важно для нас всех, для любимой России.
Вчера я получила точные сведения с восточной границы Румынии, а также и из уже захваченного большевиками Каменец-Подольска: Великая княгиня Анастасия Николаевна спасена, и в сопровождении верного человека успешно бежала из Каменец-Подольска в Румынию. Подробности пока не знаю, но эти сведения точные – можешь не сомневаться. Бедная девочка! Бедная Княжна! Что пришлось ей пережить! Она, как я поняла, вся была изранена, но выжила. Спас её какой-то поручик – то ли Чайковский, то ли Гайковский – он и доставил её через всю Россию в Каменец-Подольск. Больше пока ничего не знаю, кроме слухов. По слухам, бедняжка венчалась в Каменец-Подольске с этим поручиком, со своим спасителем, и незадолго до побега из совдепии родила ему сына. Вроде бы он остался в совдепии. Но это слухи. А вот её спасение и побег – точные вседения.
Теперь о нас…»
Колчак убирает письмо в сейф. Вызывает дежурного офицера.
(Примечание автора сценария:
Во время чтения Колчаком письма на экране чёрно-белые кадры бегства Анны-Анастасии из Каменец-Подольска через румынскую границу – кадры из третьей серии фильма – см. страницы.115-116)
1924 год, Париж. Встреча генерала Кутепова и следователя Соколова. Продолжение.
1924 год, 20 ноября. Париж, улица Руссле, 26. Квартира генерала А. П. Кутепова .
Продолжение разговора генерала А. П. Кутепова со следователем Н.А. Соколовым.
КУТЕПОВ:
Николай Алексеевич, ау (улыбается)… Что-то Вы задумались надолго. Так что, по Вашему мнению, выдумала Анна Чайковская свою историю?
СОКОЛОВ:
Нет, Александр Павлович, я думаю, что не выдумала. Но насчёт Чайковского – доказательств нет… Теперь у меня к Вам вопрос: помните, я месяц назад передал Вам загадочный текст с оборота образа Спаса Нерукотворного, – иконы малого размера, найденной нами среди прочего во дворе Дома Ипатьева? Как будто шифр некий, на английском? А почерк – Александры Фёдоровны, императрицы…
КУТЕПОВ:
Да, конечно помню. Я и сам собирался сейчас Вам об этом сказать. Щифр несложный оказался. Текст такой: «Зелёный Дракон, Вы были абсолютно правы»… Ну, Александра Фёдоровна мистикой, как известно увлекалась. Это что-то связанное с предсказаниями, вероятно…
СОКОЛОВ:
«Зелёный дракон»?.. Кто это? Кого она имела в виду?
КУТЕПОВ:
Вероятно, кого-то из буддистов. Быть может, из окружения Бадмаева. «Зелёный дракон» – это, насколько я знаю, буддистская мистическая организация, типа тайного ордена.
СОКОЛОВ:
Интересно, что же этот «дракон» ей предсказал?.. Впрочем, это не так уж и важно теперь…
КУТЕПОВ:
Ну, уж если о предсказаниях, то гораздо интереснее было бы знать о предсказаниях Авеля и Серафима Саровского, которые хранились у Государя нашего. Я когда– то слышал об этом от людей, близких к Государю… Он хотя и вовсе не был мистиком, но предсказания эти хранил у себя…
СОКОЛОВ:
А я, Александр Павлович, недавно получил письмо из Америки, от Генри Форда – так вот он опять предсказывает мне, что если я останусь во Франции, наводненной агентами ЧК, то скоро меня убьют они… Приглашает меня переехать к нему, в Соединённые американские штаты. Вот не знаю, что и делать. Возможно, он прав. Я за собою слежку недавно заметил.
КУТЕПОВ:
За нами за всеми тут агенты НКВД следят. Но насчёт Генри Форда – это серьёзное предложение, и личность он – серьёзная… Советую Вам обдумать его предложение… И поскорее…
1924 год, 23 ноября.. Франция, г. Сальбри.
Действующие лица:
Николай Алексеевич Соколов (42-х лет)
Пассажиры поезда, жители городка Сальбри, посетители кафе, два агента НКВД в автомобиле.
Поезд приближается к вокзалу Сальбри. Пассажиры выходят, среди них Соколов. На платформе он перекуривает, смотрит по сторонам, затем пересекает вокзальную площадь, приближается к кафе. За ним на расстоянии медленно следует авто с водителем и пассажиром.
Диалог в автомобиле (тихо, на русском):
Сегодня?
Да, сейчас. Дальше нельзя ждать. Он на днях вновь собирается за океан, к Генри Форду, на этот раз надолго. Там его гораздо труднее достать будет. И книга будет опубликована под его контролем. Кроме того, он на днях с Кутеповым общался. А тот слишком много знает об Орловых…
А так?
А так рукописи попадут к Орловым… Они, хотя и не наши агенты, но у нас под контролем. Да старший Орлов и без нас не опубликует того, что их масонский клан не хочет. И добавит то, что им нужно. Конечно, не совсем то, что нам хотелось бы… Но, надо быть реалистами. Это максимум, чего мы могли добиться.
Смотри, он в кафе направляется…
Ну и отлично. Действуем, как обсуждали на этот случай… К телефону я подойду в кафе. Ну а ты – обеспечишь… сердечный приступ…
Соколов заходит в кафе, заказывает обед. В кафе немного людей. Соколов садится за пустой столик.
Заходят двое из авто, садятся за столик недалеко от Соколова. Обсуждают на хорошем французском погоду. Заказывают кофе. Соколов закачивает обедать. Просит кофе.
В это время один из агентов НКВД незаметно для всех что-то сыпет в свой кофе, а второй агент встаёт, направляется к стойке и о чём-то говорит с барменом. Подходит к телефону, звонит куда-то. Возвращается.
Бармен приносит Соколову кофе, но он не успевает выпить его: телефон звонит, бармен берёт трубку, потом говорит, громко (на хорошем французском):
БАРМЕН:
Есть здесь месье Соколофф? Его вызывает Париж...:
Соколов ставит чашку на стол, недоуменно оборачивается к стойке бара.
СОКОЛОВ:
Я не жду никакого звонка. Кто это?
БАРМЕН:
Какая-то женщина… Спросить кто, месье?
Соколов согласно кивает, но встаёт и идёт к телефону. В это время второй агент НКВД быстро меняет ему чашку кофе на свою, отравленную. Бармен у телефона:
БАРМЕН:
Ах, простите месье. Звонок сорвался. Это была женщина, я не знаю кто.
Соколов возвращается к своему столику. Задумчиво выпивает чашку кофе. Некоторое время ждёт нового звонка, затем встаёт, выходит из кафе. Идёт к своему дому. Ближе к дому хватается за сердце. Заходит во двор. Снова хватается за сердце, падает.
Мимо забора медленно проезжает авто с агентами НКВД.
2004 год, городок Арамиль (близ Свердовска). Похороны Георгия Царёва.
2004 год,, маленький старинный городок вблизи Екатеринбурга (Арамиль – 15 км юго-восточнее Екатаринбурга). Маленький одноэтажный домик на окраине городка, на опушке леса.
Действующие лица:
Николай Александрович Царёв (около 20 лет) – студент;
Пётр Максимович Буксееев (80 лет) – местный житель, старый знакомый деда Николая Царёва (деда Георгия):
Нина Васильевна (65 лет) – жена Петра Максимовича.
На экране – предвечерняя панорама городка (Арамиль), камера показывает церковь, кладбище, затем спускается к дому на окраине городка. Из дома выходят немногочисленные гости из города (пожилые сотрудники Института истории, в том числе академик Вениамин Алексеевич, – мы ещё встретимся с ним в этом фильме), прощаются с Николаем, Петром Максимовичем и его женой. На столе в доме – нехитрая снедь, несколько полупустых бутылок, тарелки с остатками еды – здесь были поминки деда Николая, Георгия Александровича Царёва. Оставшиеся гости (несколько местных жителей) тоже уходят. Жена Петра Максимовича начинает потихоньку убирать посуду на кухоньку дома. Петр Мансимович и Николай выходят на крыльцо дома, садятся на ступени.
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
Ну вот, и похоронили мы деда твоего… Рядом с Анютой его, как он и хотел. … Здесь они познакомились, в 38-м, и поженились через год. Здесь и Анюта умерла… Почти десять годков как…
НИКОЛАЙ:
Да, я ещё в третьем классе учился тогда. Господи! Как хорошо всё было до этого, когда все живы были!
Николай задумывается, вспоминает своё детство. Лето 1991 года в Армиле. Жаркий июль. Купание в реке. Все ещё живы: и его родители, и дед Георгий, и баба Нюта. Июль. Дед Георгий читает газеты, сидя за столом на участке у дома… Мама хлопочет у летней кухни. Отец чинит крышу дома. … Все собираются за столом, обедают. Дед откладывает газеты. Говорит, что через месяц будет путч против Горбачёва, а через пол года СССР развалится. Отец и мать смеются. Дед хмурится, машет рукой, говорит о каких-то пророчествах – но, мол, не время ещё людям их знать. Отец хлопает деда по плечу, мать ставит перед ним тарелку с холодным борщом… После обеда дед и бабушка рассказывают о далёком 38-м годе – как они познакомились тогда здесь…
Воспоминания затуманивается. Маленького Колю (ему тогда 6 лет) клонит ко сну…
Действие снова переносится в 2004 год. Николай, очнувшись от воспоминаний, смотрит на Петра Максимовича, спрашивает:
НИКОЛАЙ:
А вам, Максимыч, в 38-м сколько было?:
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
Я на пять годков моложе деда твоего. 14 лет мне было тогда. Ну, с Антой то мы соседи были, через неё я и с дедом твоим познакомился тогда.
НИКОЛАЙ:
Дед как-то рассказывал, что он к вам в Армиль из Москвы сбежал, от ареста…
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
Да, у нас место тихое и сейчас, а в 30=х один мукомольный заводик и работал. Обошли нас чистки тогда… Георгий на нём и работал два года., пока в Москву не вернулся. А про то, что бежал от чекистов, это он и мне рассказал, лет через двадцать, уже при Никитке Хрущеве. Тогда они с Анютой каждое лето в этом доме жили, вроде как на даче… Уже с Сашком малым, с отцом твоим...
На крыльцо выходит Нина Васильевна.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА:
Редко Георгий в последние годы здесь бывал. Болел?
НИКОЛАЙ:
Болел он сильно три года последние, после гибели моих родителей – его сына и невестки…
НИНА ВАСИЛЬЕВНА:
Да, помню их, как же… Царство небесное и им… Хорошие врачи были. И нам помогали, когда здесь бывали. Зачем они в Чечню эту поехали?
НИКОЛАЙ:
Так ведь они военврачами оба были. Вот их и послали туда…
НИНА ВАСИЛЬЕВНА:
Так ты, Коля, совсем один теперь? Неужель и родственников не осталось?
НИКОЛАЙ:
Да, так получилось…
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
Коля, а я вот недавно письмо из Англии получил – дальний родственник мой там сыскался, разыскал меня не знаю как.
НИКОЛАЙ:
Англичанин? Или из эмигрантов первых наших?
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
Его бабка бежала от большевиков. Баронесса Буксведен. Моего отца покойного пятая вода на киселе. Но всё же родственница была.
НИКОЛАЙ:
Кто же этот Александр Буксведен?
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
В банке каком-то работает. Хочет навестить… родину предков. Ну, и деловые связи с нашим бизнесом в Екатеринбурге завязать. Есть у тебя знакомые такие, которым бы это интересно было?.
НИКОЛАЙ (чуть подумав):
Ну, Пётр Максимович, напишите ему, что есть такой в Екатеринбурге, Сергей Никулин – бывший одноклассник мой. Он хоть и мой ровесник, а уже ворочает большими деньгами.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА:
Петя, что это ты об англичанине этом вспомнил? Разве Коленьке до этого теперь? Идёмте в дом. Я вам чай приготовила, с шанежками нашими.
Все уходят в дом. Молча пьют чай.
НИКОЛАЙ:
Спасибо, Нина Васильевна, что организовали поминки – не знаю, что и делал бы без вас…
НИНА ВАСИЛЬЕВНА:
Что ты, Коленька. Георгий ведь не чужой нам был. Сколько лет они с Петей дружили!
НИКОЛАЙ:
Пётр Максимович, сейчас вспомнил: дед мне перед поездкой сюда говорил, что какие-то важные бумаги отсюда привезёт. Он с неделю как бодрый был, получше себя почувствовал. И на крестный ход ходил сам, в память Царской семьи… Я-то в Москве несколько дней был. А потом приехал – ну, он мне и сказал, что съездит сюда, к вечеру вернётся с важными бумагами.... И вот… Не вернулся.
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
Не знаю, Коля. Он мне про «важные бумаги» никогда не говорил. А здесь он ведь и до дома-то своего не дошёл – на пороге и упал. Разрыв сердца. Сразу и умер. Ну, мы ведь на поминках рассказывали тебе.
НИКОЛАЙ:
Да, я помню. … Эх, дед, дед. … Очень я любил его. А ведь не надо было его одного отпускать… Эх, дед, дед…
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
Коля, ты поищи бумаги-то в доме. Ты ведь завтра в город собираешься?
НИКОЛАЙ:
Поищу. Но дед сказал, что они надёжно спрятаны. Сказал: «Сам не найдёшь». Сказал ещё, что пора мне знать о пророчествах… Какие пророчества? – не знаю. Я и особого внимания то на эти его слова не обратил позавчера.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА:
Ну, найдутся бумаги, раз в доме они. Как там у Булгакова сказано: рукописи не горят… Время придёт, и найдутся…
ПЁТР МАКСИМОВИЧ:
И рукописи горят, и авторы помирают. Эх, жизнь… Всё сложнее, и горше бывает, чем в любой рукописи. Но ты, мать, тоже права. Найдутся, когда время придёт…
Выходят на крыльцо. Начинается мелкий летний дождик.
НИКОЛАЙ:
Грустно-то как… Тоска. … Пётр Максимович, а почему городок ваш Арамиль называется?
ПЁТР МАКСИМОВИЧ (закуривает папиросу):
Триста лет назад это Арамильская слобода была, на границе с Башкирией, а ещё раньше башкиры здесь жили.. Они и назвали. Одни говорят.,«ареме» значит заросли мелкого кустарника вдоль реки. Другие по другому объясняют: «арам» значит печаль, «иль» – родина…