— Не будьте смешны, — сказал тот.
По дороге в Скотленд-Ярд он что-то бормотал об автомобилях и великолепных поместьях, которые он планировал приобрести, и миллионах, которые должны достаться ему в самом скором времени.
Даже глотка разбавленного амотоксилена оказалось достаточно, чтобы свалить Питера в постель и заставить судорожно сжимать простыни.
На следующее утро его навестил суперинтендант Бриссен.
— С ним ничего не поделаешь — еще с юности он был убийцей, — поведал ему Питер. — Он погубил двух жен, старого Грили и еще неизвестно сколько народу. Вероятно, он обнаружил пропажу футляра с медикаментом, по ошибке украденного Дженсеном. Яда в нем хватило бы, чтобы убить роту солдат. Мартин, вероятно, получил маленькую дозу, но в мой чай он положил три или четыре таблетки.
— Но сыщика трудно убить.
— Особенно хорошего сыщика, — с улыбкой ответил Питер.
IV. Пациент доктора Файфера
— У вас, сэр, должно быть, очень интересная работа, — сказал Шкипер.
Он постоянно делал подобные глупые замечания, на что Питер неизменно отвечал ему в том же духе.
Нельзя плохо относиться к лакеям, ведь вне привычной для них обстановки они становятся самыми беспомощными людьми. Шкипер, лакей мистера Хэрривея, часто приносивший Питеру срочные сообщения от своего хозяина, а иногда и от хозяйки, был именно таким человеком. Ему было легко причинить вред. Он был грузен, его степенное лицо обрамляли бакенбарды. Единственным недостатком Шкипера в глазах Питера была его чрезмерная разговорчивость. Он был из тех не умолкающих ни на минуту болтунов, которые не дают собеседнику возможности вставить хотя бы слово. В основном он рассказывал о своей бытности лакеем в Америке.
— Страна, в которую я ни за что не хочу возвращаться...
— Да, да, — Питер нетерпеливо оборвал словоизлияния своего посыльного, так как этим весенним утром был очень занят. — Передайте эту записку мистеру Хэрривею.
Нельзя сказать, что Питеру был неприятен Шкипер; тот просто не мог быть неприятен кому бы то ни было. Он был из тех бесцветных людей, которые совершенно лишены индивидуальности и при этом могут утомить любого здравомыслящего человека. Шкипера, нищего, оборванного и растрепанного, Стэнли Хэрривей нашел весьма прозаичным образом — через биржу труда. Он нанял его за сущие гроши и необычайно гордился своей находкой.
— Бедняга годами лежал в больницах, совершенно опустился, — говорил он.
Если бы Шкиперу пришлось выживать лишь на то жалование, которое ему платил Стэнли Хэрривей, он наверняка бы умер от голода. Но, несмотря на это, лакей неустанно служил своему хозяину с преданностью, которую Стэнли Хэрривей, не отличаясь особой оригинальностью, сравнивал с собачьей.
— И как мистер Хэрривей, здоров? — из вежливости поинтересовался Питер, заклеивая конверт.
— Пребывает в самом добром здравии, сэр, — серьезно ответил Шкипер. — За те полтора года, на протяжении которых мне выпала честь служить у него, я еще никогда не видел его таким здоровым. Правда, он немного простудился в июле. Кажется, он начал чихать двадцать третьего… или, быть может, двадцать четвертого...
— Спасибо, я согласен на двадцать третье, — поторопился прервать его Питер, отдавая письмо.
— Спасибо, сэр, — ответил Шкипер и с поклоном ушел.
Стэнли Хэрривей был кузеном Питера Данна, но нечасто вспоминал об этом, пока Питер не унаследовал титул и состояние деда. По правде говоря, мистер Хэрривей лелеял надежду, что отчужденность между старым Данном и его внуком сохранится до конца. Конечно, титул в любом случае перешел бы к Питеру, но ведь значительное состояние можно завещать кому угодно, так почему бы не ему, думал Хэрривей, ближайший после Питера по линии наследования родственник старого сэра Данна. Питер, как всем известно, стал обычным полицейским, а со временем был произведен в сержанты отдела уголовного розыска.
«У него такое низкое положение», — писал Стэнли Хэрривей своему пожилому родственнику. До этого необдуманного высказывания он держался с Питером достаточно дружелюбно, посылал ему дорогие подарки на дни рождения. Также Питер проводил выходные и, по крайней мере, одно Рождество у него в Фельбурн-Манор.
Мистер Хэрривей жил в достатке, в прекрасных условиях. По правде говоря, он был состоятельным человеком, но состоятельный человек мечтает стать весьма богатым, и возможность получения наследства Даннов существенно повлияла на его отношение к кузену. И когда «малыш Питер» превратился в «сэра Питера», и обнаружилось, что вместе с титулом он получил еще и состояние деда, мистер Хэрривей был не только удивлен, но и глубоко задет.
Несмотря на это, первое поздравительное письмо, касающееся полученного наследства, Питер получил именно от него.
— В конце концов, Питер из тех, кто может так никогда и не жениться, — объяснял Стэнли своей жене. — А я его ближайший родственник, так что... всякое ведь может случиться.
Итак, Питер снова был приглашен на выходные в Фельбурн-Мэнор, близ Хай-Барнет. Он вежливо ответил, что с удовольствием бы приехал, но, к сожалению, на этих выходных у него дежурство — как, впрочем, и на каждых выходных. Хэрривеи пригласили его снова — на этот раз на неделю скачек в Аскоте, где у них уже были заказаны места. Питер вновь отклонил приглашение, написав, что это просто трагедия, но и всю эту неделю он тоже на дежурстве.
Однако мистер Хэрривей не привык отступать перед препятствиями и пригласил Питера позавтракать в Карлтоне. Тут Питер пошел на компромисс и согласился.
Питер недолюбливал Стэнли Хэрривея, этого худого, сварливого человека c лысой макушкой, обрамленной остатками рыжеватых волос. Ему не нравились ни его большие ноги с острыми коленями, ни его привычка ссориться с официантами и отсылать блюда назад повару лишь потому, что они пришлись ему не по вкусу.
Зато Питеру нравилась его жена, которая была моложе и симпатичнее мужа. В то время, когда Питер пребывал в немилости, она посылала ему ободряющие письма и тайно предлагала ему финансовую помощь. Стэнли так и не узнал, что они частенько завтракали вместе, и она поверяла Питеру свои маленькие секреты.
В тот день Шкипер принес срочную записку от Стеллы, в которой она писала, что хочет увидеться с ним, и обещала зайти на Беркли-сквер к чаю.
Питер освободил себя от участия в важном заседании в Скотленд-Ярде, на котором должен был присутствовать, и поспешил домой, чтобы встретить ее.
В тот же день дневной почтой ему пришло весьма корректное приглашение от кузена провести выходные в Фельбурн-Мэноре.
«Я хочу познакомить тебя с весьма интересным человеком, американским доктором», — писал Стэнли, расписывая прекрасные качества и необычайную натуру своего гостя.
По дороге домой Питер уже мысленно прикидывал, как он может извиниться, ответив отказом. Однако, прибыв на Беркли-сквер, он обнаружил там уже ожидавшую его родственницу. Увидев ее, он поразился — та выглядела усталой и измученной.
— Нет, просто я плохо спала, и это связано с тем, о чем я хочу поговорить… Кстати, это очень глупо, что я даже не уверена, что смогу. Стэнли приглашал вас к нам на выходные? Не приходите: я не хочу, чтобы еще и вы умирали от скуки. У нас будет один из странных знакомцев Стэнли — какой-то врач из Нью-Йорка, с которым они познакомились прошлым летом.
— А, психиатр! — Питер заглянул в письмо с приглашением. — Стэнли пишет, что это авторитет в криминалистике. Собственно, из-за этого мне еще меньше хочется ехать.
— Да, это он, — подтвердила Стелла. — Мы случайно встретили его на прошлой неделе. Его зовут доктор Файфер.
— Файфер?! Случайно не Корнелиус Файфер? — удивился Питер и снова заглянул в письмо. — Здесь не указано имя. Ну, о докторе Файфере я вполне наслышан. Мы сегодня с ним обедаем, он из Института криминальной психиатрии, расположенного где-то в Америке.
— Это будут ужасные выходные, — поморщилась она. — Доктор Файфер привезет свои альбомы с фотографиями, а вы знаете, как сильно Стэнли заинтересован во всех этих ужасных вещах!
— Хотел бы я знать, пригласил ли он доктора Файфера как психиатра или просто как гостя?
— Не слишком-то любезно так говорить, — легкая улыбка появилась на лице миссис Хэрривей. — Ведь вы знаете, что Стэнли любит производить впечатление на ученых и увлекся криминологией после того, как потерял интерес к разведению ангорских кроликов.
Она хотела сменить тему беседы, но Питеру подметил нечто странное в ее голосе, эту стремительность переходов к другой теме, и спросил ее об этом.
— Да, — замялась она. — Сегодня я очень нервничаю. Прошлой ночью произошло кое-то ужасное. Может, теперь Стэнли думает, что и я сошла с ума? Мне нужен ваш совет.
Стелла рассказала, что, проснувшись ночью, услышала шорох прямо в ее комнате и увидела темный силуэт в освещенном лунным светом коридоре.
— Может, это был Стэнли? — предположил Питер, но она покачала головой.
— Стэнли спит в соседней комнате и ужасно храпит при этом. Я слышала храп через стену, поэтому уверена, что это был вор. Я нашла свою сумку, лежавшую на полу, она была открыта.
— Ничего не пропало?
— Ничего… Ничего, кроме письма от доктора Файфера. Стэнли отдал его мне, и я положила его в сумочку. Но едва ли вор специально залез в дом, чтобы украсть это письмо? Проснувшись, я закричала. Стэнли и это не разбудило, зато крик испугал вора. Шкипер услышал крик и прибежал вниз. Он хотел разбудить Стэнли, но я не позволила. Шкипер и нашел сумку, лежавшую у кровати.
— Может, у кого-то еще есть доступ в дом? Я имею в виду — слуги, которые спят вне дома?
— Мне даже не приходила в голову такая возможность, — Стелла на секунду задумалась. — Быть может, шофер? Он не слишком хороший шофер, но Стэнли знал его деда... Вы, должно быть, знаете, что мой муж странным образом подбирает прислугу.
— Я приду к вам в субботу утром, — решил Питер после короткого раздумья. — Я не появлюсь у вас лишь в том случае, если этот человек успеет мне наскучить уже сегодня за обедом.
Но доктор Файфер не дал Питеру скучать. Он был высоким, худощавым человеком с седеющей бородкой, с которым было легко поддерживать разговор — он и сам весьма любил поговорить, а также с удовольствием слушал рассказы Питера о работе Скотленд-Ярда.
— Разве у вас на службе нет психиатра? Не хотелось бы говорить, что это неправильно, ведь во многом психиатрия — сущая ахинея. Конечно, нельзя судить об умственном отклонении преступника, заставляя его чертить квадраты и треугольники или отыскивать выход из рисованных лабиринтов. Но ведь можно узнать о наклонностях, внимательно слушая и поощряя раскрыться в разговоре — иначе говоря, поощряя их преступное тщеславие — его ведь обычно много. Возьмем, к примеру, отравителей...
— Ну, по этой части я авторитет, — улыбнулся Питер и рассказал о своем последнем большом деле, случае с Грили-Блетсолом.
Доктор внимательно слушал, то и дело задавая вопросы.
— Хм! Но бывают случаи и похуже — я вам расскажу о таком случае отравления, — сказал он в итоге. — Кстати, у вас скоро будет и другое дело об отравлении — эти идут попарно. Самоубийства от отравления газом — по четыре, а преступления на почве ревности — по три. Странно, но это факт — словно некий высший закон словно управляет такими вещами. Так вот, в моем институте был некий Ронби, англичанин, отравивший тещу, жену, домашнего врача и полицейского. После того, как я вел его в течение года, его перевели в Массачусетс. Вне всяких сомнений он был сумасшедшим, но я был единственным психиатром, признавшим его невменяемым — и этим спас его от электрического стула. Вообще-то отравители обычно рассуждают более здраво, чем остальные убийцы, идущие по суд; из слов Ронби я сделал вывод, что он — сумасшедший. Он стал моим любимым пациентом, и мне было весьма неприятно терять его. Как он был сообразителен, просто дьявольски умен! Для одного из отравлений он использовал древесный спирт, выдав его за виски. Конечно же, следствие решило, что это был несчастный случай…
Питеру очень хотелось снова повидать доктора Файфера на выходных, и это случилось — но живым того ему больше не пришлось увидеть.
Доктор прибыл в Фельбурн-Мэнор в пятницу днем не в самом хорошем настроении. Когда Шкипер вытаскивал из автомобиля, в котором приехал Файфер, его пальто и чемодан, то уронил и разбил очки, без которых доктор практически ничего не видел.
— Я никогда не ношу их в машине, — отрезал он в ответ на попытки Стэнли Хэрривея дать ему советы, как можно было бы избежать такой неприятности. — В автомобиле я сплю — только идиоты в это время глазеют по сторонам. Если бы ваш слуга не был таким бестолковым... Впрочем, это неважно — в отеле у меня есть запасные, я пошлю за ними. Что мне интересно — как они вообще могли выпасть? Ведь они лежали в специальном кармашке…
После обеда посыльный принес доктору его запасную пару очков, а с ними еще и целую пачку писем, пришедших по почте. После их прочтения поведение Файфера резко изменилось — он почти не разговаривал и, по мнению Стеллы, стал нервничать. Доктор поинтересовался у Стэнли Хэрривея, можно ли ему сделать телефонный звонок в Бостон, и есть ли в его спальне телефон (он там был, однако добавочный). В десять часов вечера звонок был сделан, после чего Файфер не покидал своей комнаты, запершись на ключ. Он выглянул оттуда лишь на несколько минут, чтобы по привычке пожелать всем спокойной ночи, прежде чем отправиться спать.
Его спальня находилась возле спальни Стэнли, который слышал его шаги, когда профессор ложился спать. Слышал он его и наутро, в половине восьмого. В Фельбурн-Мэнор рядом с каждой спальней была отдельная ванная. Ванные Стэнли и доктора сообщались между собой дверью, которая, впрочем, была заперта с обеих сторон на замок и задвижку.
Из своей комнаты Стэнли слышал шум, затем Файфер, судя по всему, пошел в ванную и немного погодя попытался повернуть кран. Стэнли пожелал ему доброго утра через дверь, и доктор что-то пробормотал в ответ и спросил:
— Как вы открываете этот кран?
Тогда Хэрривей вспомнил, что кран с холодной водой в умывальнике сломался; впрочем, его было легко открыть, если знать его конструкцию. Стэнли стал объяснять через дверь, как справиться с краном, но все попытки доктора повернуть его были безуспешны.
— Ладно, — раздраженно буркнул доктор. — Я приму ванну, так что это неважно.
Стэнли услышал звук поворачивающегося крана, затем звон разбитого стекла и почти сразу после этого — стон боли и глухой стук от падения отяжелевшего тела. Он попытался войти в ванную, но дверь между той и его ванной оказалась заперта. Выскочив из своей комнаты, он также безуспешно попытался попасть в ванную через спальню профессора, но и она была заперта. Только через четверть часа, взломав двери, обнаружили труп доктора Файфера.
Весть об этом достигла Скотленд-Ярда, когда Питер был на службе. Он первым вскочил в полицейский автомобиль и приехал в Фельбурн-Мэнор. Стелла, с которой он предварительно созвонился, уже ждала его. Питер думал, что она будет в истерике, но она была спокойна, ее голос был ровным — только она во всем доме смогла дать связные показания о случившемся. Стэнли же, также появившийся почти сразу, представлял собой плачевное зрелище — абсолютно потерянный, павший духом человек.
— То, что произошло, просто ужасно… Такой умный человек! Я уверен, это самоубийство. Стелла вам говорила? Боже, какой ужас!
Прошло некоторое время, прежде чем Питер смог остаться со Стеллой наедине, и она рассказала ему все, что только знала.
Питер поднялся наверх и осмотрел несчастного. Тот лежал на кровати, одетый в пижаму. Полицейский врач, осматривавший труп, отвел Питера в сторону.
— Если это не отравление цианидом, то я ничего не понимаю в своей работе. Думаю, что это самое обычное самоубийство, но точно назвать причину смерти мы сможем назвать только через несколько дней.
Питер перешел к осмотру спальни. Это была большая, хорошо меблированная комната, сообщавшаяся с ванной, где было найдено тело. На столе лежали бритва умершего и туалетные принадлежности — гребенка, щетка для волос и прочее, что могло потребоваться. Детективы, осматривавшие комнату, не нашли ни следа яда. На подносе стоял графин с водой. Он был наполнен на три четверти и накрыт перевернутым стаканом. Когда дверь в ванную взломали, кран с холодной водой был открыт, и вода стекала в раковину.