- Меня зовут Владимир, - сказал Эгисиани, подойдя к столу. - Разрешите присесть?
Марья Ивановна указала глазами на место напротив. Эгисиани сел и увидел визитку, ожидавшую его внимания на краешке стола.
- "Детективное агентство "Дважды два"", - начал он читать, приблизив к глазам сверкающий золотом прямоугольник плотной бумаги. - Башметова Марья Ивановна... Интересно...
- В самом деле?
- Видите ли, у меня много друзей среди частных сыщиков - они любят посидеть в моем заведении - но об агентстве "Дважды два" я не слышал. У вас есть лицензия?
Марья Ивановна посмотрела на него, как профессор юриспруденции посмотрел бы на студента-троечника, безукоризненно ответившего на безнадежный вопрос, и сказала, одобрительно качнув головой:
- Я по делу Кристины Владимировны, Дикий обратился к нам с просьбой найти факты, которые позволили бы пересмотреть дело Регины Родионовны в сторону отмены, либо существенного смягчения приговора.
Услышав имена, Эгисиани обездвижил. Глаза его ушли внутрь и потемнели.
- Дикий убедил нас, - продолжила Марья Ивановна, придав голосу сочувственные нотки, - что вы не имеете прямого отношения к ее смерти.
- Прямого отношения? - Эгисиани оскорблено вскинул голову.
- Кристину могли отравить из-за связи с вами. Не могли бы вы рассказать мне о ней?
Хозяин ресторана сосредоточенно подумал, поглядывая в глаза собеседницы, затем усмехнулся уголком рта и, обернувшись к метрдотелю, указал ему коротким жестом на пустой стол. Спустя полминуты подошел официант. Марья Ивановна заказала ему кофе и рюмочку коньяку.
Заказ был выполнен в мановение ока. Помимо кофе и бутылки коньяка, официант принес пирожные, мясное ассорти, бутерброды с черной икрой и стакан сока. Последний он поставил перед хозяином.
- Вы не пьете? - удивилась Марья Ивановна. Собеседник ей нравился больше и больше. "Настоящий мужик. Умеет добиться своего - это видно по всему".
- Свое я уже выпил, - усмехнулся Эгисиани. - А вы, извините меня за прямой вопрос, замужем?
"Грузин, он и в Африке - грузин", - подумала Марья Ивановна и ответила взвешенным голосом:
- Да. И практически счастлива.
- Почему практически?
- С моим мужем опасно быть счастливой - сразу же бросит.
- Почему так? - удивился хозяин ресторана. "Как можно бросить такую женщину?" - говорили его глаза.
- Счастье - это покой и довольство. А покой и довольство, - считает мой муж, - это прекрасная среда для деградации всестороннее развитой личности.
Сказав, Марья Ивановна отпила полрюмочки. Эгисиани пригубил сок и сказал, покручивая стакан:
- Понимаю, ваш муж - чистюля-интеллигент... Вам, наверное, бывает с ним скучно?
- Напротив. Скука - это когда все приелось. А он постоянно что-нибудь придумывает.
- Что придумывает?
- Ну, блины с луком или мясным фаршем, дискуссию из ничего, поход в Нескучный сад в шесть утра или модернистскую картину.
- Модернистскую картину? - удивился Эгисиани.
- Да. Например, на прошлой неделе он приклеил к доске старый дырявый носок, затем прибил к нему расстегнутый замок от старых джинсов и вставил в него обычный штопор с деревянной ручкой. И назвал все это "Бумеранги возвращаются".
- Идеотизм. На вашем месте я показал бы его врачам соответствующего профиля.
- Да нет, - улыбнулась Марья Ивановна. - Носок действительно напоминают летящий бумеранг, вооруженный штопором.
- Штопором, торчащим из расстегнутого замка от ширинки?
- Да. И в этом вся соль...
- Какая соль? Ничего не понимаю.
- А что, вы не знаете русскую поговорку: на всякую задницу с резьбой, найдется хрен с винтом?
Табуированное слово Марья Ивановна произнесла без запинки. Глаза ее искрились.
- Я вижу, вы его любите... - расстроился Эгисиани. Или сделал вид, что расстроился, показалось Марье Ивановне.
- У меня не было таких мужчин, как он. С ним живешь вдвое.
- Это тяжело для хрупкой женщины...
- Пока держусь. Так вы расскажете мне о Кристине? Насколько я знаю, вы провели после ее смерти частное расследование?
Эгисиани помрачнел. Было видно - ему не хочется возвращаться в прошлое. Минуту он сидел, изучая ухоженные ногти.
Марья Ивановна коснулась его руки алым ноготком мизинца.
- Ну, расскажите, мне нужно это знать!
- Хорошая она была женщина, что и говорить, - горько усмехнулся Эгисиани. - И несчастная. Знаете, бывают такие женщины, все у них на месте - и в голове, и снаружи.
- Да, бывают, - согласилась Марья Ивановна, всегда считавшая, что она - лучшая из таких женщин.
- Год назад Кристина сидела на этом самом месте... - не услышал недвусмысленной реплики Эгисиани, без остатка растворившийся в прошлом. - Пришла в пять и сидела час, ничего не заказывая. На все смотрела бессмысленно. Народу шло в тот день много и мой цербер Федя, вон он, - указал Эгисиани на метрдотеля, - пришел ко мне и спросил, что с ней делать. Я подошел, сел напротив, смотрю - интересная женщина, но глаза потерянные. Угостил коньяком, разговорил, и скоро ее прорвало, она стала говорить, что она нормальный человек, абсолютно нормальный, но все вокруг сумасшедшие и подлые - муж, свекровь, коллеги, люди в метро. Надо сказать, я в то время только-только встал на ноги и вздохнул свободной грудью, в смысле бизнеса, естественно. Столько всего пришлось сделать, протолкнуть, вытерпеть - до сих пор кошмары сняться. Но я все сделал и добился своего. И смотреть на нее мне тогда было неприятно - все есть, все на месте, а делать ничего не хочет. Это что, я один должен бегать, как белка в колесе, я один должен мазаться в...
- В дерьме, - убила наметившуюся паузу Марья Ивановна.
- Да... - Эгисиани выражением глаз показал, что ему не нравиться общаться со сквернословящими женщинами. Марья Ивановна на это задушевно улыбнулась и проворковала голоском невинной гимназистки:
- А мне Дикий говорил, что Кристина была целеустремленной особой. И у нее было много любовников.
- Чепуха! Она ничего не умела...
Сказав, Эгисиани простодушно улыбнулся и попросил:
- Не озвучите за меня, чего она не умела?
Марья Ивановна поняла, что ей пеняют за грубое слово, но отступать не захотела.
- Она не умела делать миньета, стеснялась куннилунгуса и брезговала анальным сексом.
- А вы штучка! - восхитился Эгисиани.
- Я - разная. Видите ли, как только я сюда вошла и уселась, я подумала, что муж, увидев меня, пришел бы к выводу, что я похожа на проститутку... А так как я, как и все женщины, частичкой души... мм.. распутница, то эта самая частичка от этой мысли проснулась и попросилась наружу.
- Я видел, как вы сидели, заложив ногу на ногу... Там, вон в той картине с дичью и бутылками, дырочка в утином глазу. Через нее я посматриваю за залом. Может, что-нибудь еще закажете? Мне с вами интересно. Вы так откровенны, так естественны.
- Потом. После того как вы все мне откровенно расскажете.
- Мы могли бы перейти в малый зал... - в глазах Эгисиани заиграли бесята. - Вы знаете, скажу вам откровенно, мне не приходилось встречать таких женщин, как вы. И я готов на все, чтобы задержать вас хоть на час.
- Нет, господин Эгисиани, никаких кабинетов, куннилугусов и миньетов я сегодня в личной своей программе не предусматриваю.
- Совсем, совсем?
- Совсем, совсем. Понимаете, то, что вы видите перед собой - это не я, Точнее, это не я в чистом виде. То, что вы видите, то, с чем вы разговариваете - это я и мой муж, мой Женя. А окажись он с нами в одной постели, вам бы не поздоровилось...
Марья Ивановна поняла, что она пьяна. Чуточку, но пьяна. Коньяк всегда доставал ее неожиданно.
- Мне бы не поздоровилось? - засмеялся Эгисиани и, распахнув пиджак, показал пистолет, притаившийся подмышкой.
- Оскорбив его, вы обидите и оскорбите меня... - увидев вороненую сталь, отрезвела женщина.
- Ну, это исключено, - пошел на попятный хозяин ресторана.
- Тогда вам остается только рассказывать. А потом мы с вами посидим, поговорим и посмотрим, на что способны ваши повара.
- А можно я вас буду называть Машей?
- Тогда мне придется звать вас Вовой...
- Договорились. Я сейчас отойду на минуточку, а вы попробуйте пирожных - они славятся по всей Москве.
Когда Эгисиани вернулся, на блюде оставалось одно пирожное. Довольно улыбнувшись, он спросил:
- Так на чем мы остановились?
- Мы остановились на том, что, познакомившись с Кристиной, вы решили ее перевоспитать.
- Я разве говорил об этом?
- Да...
Марья Ивановна погрустнела - вспомнила, как в прошлом году она, прежняя, она вкупе с ей подобными, перевоспитывали Смирнова. Как заставили убить Пашу, как заставляли убить Бориса Михайловича. И как он не перевоспитался, и как ей от этого стало хорошо. А Кристина перевоспиталась. И умерла.
- Я вижу, вы не слушаете... - Эгисиани понял, что его собеседница думает о муже.
- Нет, нет, я слушаю, рассказывайте!
- К десяти часам Кристина напилась. Я отнес ее в свой кабинет, уложил на диван, напоил кофе... Потом...
- Потом раздел...
- Да, раздел. Мне захотелось увидеть ее голой. Нагую женщину сразу видно, изнутри видно. И я увидел, что она не хочет спать со мной, что ей стыдно, противно, плохо, гадко, увидел, что она хотела бы показать себя человеком, но у нее нет на это ни сил, ни привычки, ни самоуважения. Как любой мужчина я понадеялся, что мои ласки изменят ситуацию в лучшую сторону, но ошибся. Потянувшись к ее губам губами, я увидел в ее замутившихся глазах желание, чтобы я как можно быстрее сделал свое дело и оставил ее в покое. И я не тронул ее, хотя - что скрывать? - нуждался в женщине.
Она проснулась в пять утра... Увидев ее безвольную, опустошенную, одутловатую от выпитого вина, я поклялся, что через год я сделаю из нее человека, который сам будет определять свою судьбу.
- А к чему вам все это было надо?
- Я боролся за свои интересы несколько лет, ни на минуту не расслабляясь, потом соперников и врагов вдруг не стало. И я заскучал. У меня к этому времени уже было два разных по стилю ресторана, а, трех, пяти, десяти ресторанов, Москвы или Газпрома мне было не надо. И я решил бороться с ней. Привел друга, показал ему Кристину, и поклялся, что через два месяца сделаю из нее человека, при виде которого люди будут вставать...
- А зачем вам это было надо? - повторила вопрос Марья Ивановна.
- Что надо? - вынырнул из прошлого Эгисиани.
- Приводить друга и клясться перед ним?
- А... Это восточное... Понимаете, когда клянешься себе, это... ну как бы вам сказать...
- Тайный грех - это не грех, а тайный зарок - не зарок?
- Совершенно верно...
- И сколько стоила ваша клятва?
Марья Ивановна смотрела на собеседника, как Шерлок Холмс смотрел бы в Шанхае на саксонца в американских ботинках, испачканных балчугской грязью.
- Тысячу...
- Баксов?
- Естественно.
- Судя по всему, вы игрок и заядлый спорщик?
- В общем, да. А что остается делать? Надо же как-то деньги тратить... Я ведь не пью, не уважаю проституток, а также обжорство, туризм и политику.
- Ну и что было дальше? - поощрительно улыбнулась. - Ну, после того, как вы поклялись?
- Весь день Кристина провалялась, не выказывая никаких желаний. С утра я был занят, в обед, как черти из коробочки, появились важные люди, и отвезти ее домой я смог только к вечеру...
- Представляю себе картину "Возвращение блудной жены святому семейству"... - усмехнулась, рассматривая чувственные губы визави.
- Привез и без обиняков рассказал все мужу, - продолжил Эгисиани не отреагировав на реплику. Как она пришла в ресторан, как сидела, глядя в одну точку, и так далее. Муж был равнодушен. Мать его тоже. Сама Кристина, безучастно улыбаясь, сидела на диване. Когда к ней подошла дочь, она механически погладила ее по головке.
Сцена, короче, получилась отвратительной, я чувствовал, что сам играю в ней отвратительную роль. В общем, я плюнул, мысленно, конечно, и ушел с одним лишь желанием немедленно вручить другу тысячу долларов. Но на следующий день все вспомнил, и... возмутился. Возмутился тому, какие они никчемные и как никчемно живут...
- Как по чьей-то злой воле, - уточнила Марья Ивановна, кивая.
- Совершенно верно. Ну, я и взял букет белых роз, коньяку с шампанским, шоколаду и поехал к ним. Посидели, попили, говоря ни о чем, потом в меня вселился бес, и я предложил Кристине ехать в театр. Она, пожав плечами, согласилась. Когда мы уходили, Дикий смотрел телевизор, Вероника Анатольевна убиралась на кухне, дочь в своей комнате играла в куклы. Так целый месяц я приходил и уводил ее в рестораны, кабаре, казино. Постепенно привык к ней, она тоже... И, желая, чем-то ее оживить...
- И выиграть тысячу баксов...
- О них к тому времени я забыл...
Эгисиани замолк, вспоминая, о чем он говорил до того, как собеседница его прервала.
- Вы говорили, что, желая ее оживить, вы...
- Я привлек ее к делу, - вернулся в колею хозяин ресторана. - Уже зная о специальности Кристины, я предложил ей оформить ресторан друга. Она согласилась без энтузиазма, со словами: "Я все давно забыла, но, если ты этого хочешь". И оформила, здорово и необычно. Я каждый день ходил смотреть, как обычный подвал превращается в нечто особенное... И как она сама превращается в человека. Потом Кристина по моей просьбе взялась за другой ресторан, за второй, за третий... И знаешь, - Марья Ивановна вздернула бровь, показывая, что обращение на "ты" ее удивляет - знаешь, она в самом деле оказалась талантливым дизайнером. Ни одна ее работа не была похожа на другую...
- А ваш ресторан? Не похоже, что в нем поработал даровитый оформитель?
- Его оформлял мой младший брат. Его убили, - потемнел лицом Эгисиани.
- Простите... - рука сама по себе распустила волосы.
- Кроме него у меня никого не было...
- Продолжайте, пожалуйста, я вас внимательно слушаю, - попросила Марья Ивановна, когда следы тягостных воспоминаний перестали искажать лицо собеседника.
- Кристина занималась не только оформлением помещений, - продолжил тот свой рассказ. - Она еще рекомендовала певиц и певцов, клоунов и поэтов и тому подобный кордебалет. И всегда в масть, всегда шансон был продолжением интерьера, кухни, хозяина, наконец... Не прошло и месяца, как она стала другим человеком... Уверенным, энергичным, ищущим...
- Вы полюбили ее?..
- Нет... Не полюбил...
- Почему?
- Наверное, ждал вас.
Она пропустила признание мимо ушей. Грузин - есть грузин. Что с него возьмешь?
- Короче, пари было выиграно... - проговорила, посмотрев на пустую рюмку.
- Да. За день до ее смерти я получил тысячу долларов... - сказал он, наливая коньяку.
- Замечательно. А кто же все-таки ее отравил?
- Не знаю. Я душу вынул из Дикого, и эта голая душа призналась мне, что не имеет к смерти Кристины прямого отношения. А мои друзья в это же время опросили соседей. Все они сказали, что не ничего не знают и никого не подозревают.
Она посмотрела на часы. Был десятый час. Покопавшись в сумочке, обнаружила, что мобильного телефона в ней нет.
"Бог мой, я же выбросила его в урну вместе с одеждой! Смирнов меня растерзает! Попросить у этого красавчика? Нет, не солидно..."
- Мыслями вы уже дома? - спросил ее Эгисиани язвительно. - Муж, наверное, ходит сейчас по углам, сжимая кулаки и бормоча проклятья?
- Это точно. Пожалуй, я поеду, а не то придется новую мебель покупать.
- А как же моя кухня? Кстати, мой малый зал вам, без сомнения, понравится. У меня там на полах и стенах шкуры медведей, тигров, лев даже есть. И еще великолепная коллекция подлинного оружия - старинные пищали, копья, луки со стрелами и тому подобное.
- Как-нибудь в другой раз. Давайте выпьем на прощанье, да я поеду.