В ту самую секунду мужчина развернулся и дал деру.
Эсэсовцы оттолкнули пару, которую опрашивали, и рванули за ним:
– Стой! Немедленно остановитесь!
– Нет! – прошептал Морган. – Ну зачем он так? Зачем? Почему?
«Потому что он испуганный свидетель», – подумал Пол.
Макс, куда тоньше эсэсовцев в громоздкой форме, начал от них отрываться.
Вдруг у него получится? Вдруг он…
Выстрел эхом разнесся по улице, Макс рухнул на асфальт, на спине у него распустился кровавый цветок. Пол обернулся: третий эсэсовец вытащил пистолет и выстрелил с другой стороны улицы. Макс пополз к тротуару, но его быстро настигли первые два эсэсовца, запыхавшиеся от бега. Один из них выстрелил бедняге в голову и прижался к фонарному столбу, чтобы перевести дух.
– Идем! – шепнул Пол Моргану. – Скорее!
Они повернули обратно на Розенталерштрассе и зашагали на север вместе с другими пешеходами, без спешки удалявшимися от места стрельбы.
– Боже милостивый! – пробормотал Морган. – Я же месяцами его обрабатывал и помогал ему добывать сведения об Эрнсте. Что нам сейчас делать?
– Что бы мы ни придумали, действовать нужно быстро, пока кто-нибудь не связал его, – Пол глянул на труп Макса, – с Эрнстом.
Морган вздохнул и задумался:
– Из окружения Эрнста я больше никого не знаю… Зато у меня есть человек в Министерстве информации.
– У тебя есть агент прямо там?
– Национал-социалисты – параноики, но есть у них недостаток, паранойю компенсирующий. Это их эгоизм. Они внедрили множество агентов и даже не предполагают, что кто-то может внедриться к ним. Мой человек лишь секретарь, но что-нибудь да разузнает.
На оживленном перекрестке они остановились, и Пол сказал:
– Я заберу вещи из Олимпийской деревни и переберусь в пансион.
– Лавка ростовщика, у которого мы достанем винтовку, возле станции Ораниенбургер. Встретимся на площади Ноября 1923 года под большой статуей Гитлера. Допустим, в полпятого. У тебя карта есть?
– Раздобуду.
Мужчины пожали друг другу руки, глянули на обступивших несчастного и отправились каждый своей дорогой. Тем временем сирена снова завыла на чистых, аккуратных улицах города, заселенного вежливыми, улыбчивыми людьми. В том самом городе за два часа произошло как минимум два убийства.
Шуман понял, что бедняга Макс его не предал. Зато напрашивался другой, куда более тревожный вывод. Два копа или гестаповца шли по его следам, или по следам Моргана, или их обоих от Дрезденского проулка до «Летнего сада» и едва-едва их не поймали. В Нью-Йорке полиция так здорово не работает.
«Откуда, черт подери, взялись эти двое?» – недоумевал Пол.
– Йоган, как именно был одет тот мужчина в коричневой шляпе? – спросил Вилли Коль официанта.
– Он был в светло-сером костюме, белой рубашке и с зеленым галстуком, который показался мне аляповатым.
– Мужчина крупный?
– Очень, майн герр, но не толстый. Может, культурист?
– Еще какие-то отличительные черты?
– Больше я ничего не заметил.
– Он иностранец?
– Не знаю. По-немецки говорил безупречно. Если только с легким акцентом.
– Волосы у него какие?
– Не знаю. Скорее темные, чем светлые.
– Возраст?
– Не молод, но и не стар.
Коль вздохнул:
– Вы упомянули спутников?
– Да, майн герр. Тот человек пришел первым, затем к нему присоединился другой, тщедушнее, в черном или темно-сером костюме. Галстука я не заметил. За вторым подоспел третий. На вид чуть за тридцать. Судя по коричневому комбинезону, рабочий. Он появился позднее.
– У крупного мужчины был с собой портфель или чемодан?
– Да, коричневый портфель.
– Его спутники тоже говорили по-немецки?
– Да.
– Вы подслушали их разговор?
– Нет, герр инспектор.
– Лицо описать сможете? Лицо того мужчины в шляпе? – спросил Янссен.
Официант замялся:
– Его лица я не видел. Равно как и лиц его спутников.
– Вы подавали им еду и не увидели лиц? – удивился Коль.
– Не обратил внимания. В зале же полумрак. Да и здесь у нас столько людей… Глаза смотрят, но не видят, если вы меня понимаете.
Коль понимал, что это так, впрочем, понимал он и то, что с тех пор, как три года назад к власти пришел Гитлер, слепота превратилась в общенациональный недуг. Люди доносят на сограждан за преступления, которых не видели, а вот подробностей увиденных преступлений вспомнить не могут. Лишняя осведомленность грозит попаданием в «Алекс», штаб-квартиру крипо, или в штаб-квартиру гестапо на Принц-Альбрехтштрассе и просмотром бесчисленных фотопортретов уголовников. Добровольно в такие места не рвется никто: сегодня ты свидетель, а завтра арестованный.
Встревоженный взгляд официанта метался по полу, на лбу выступил пот. Коль пожалел беднягу.
– Раз лицо описать не можете, поделитесь с нами другими наблюдениями, и мы обойдемся без поездки в полицейское управление. Вдруг вспомните что-то полезное?
Официант поднял голову: на душе у него явно полегчало.
– Я помогу вам, – пообещал инспектор. – Начнем с конкретики. Что он ел и пил?
– Вот об этом расскажу. Сначала тот мужчина заказал пшеничное пиво. Прежде он точно его не пробовал: пригубил и сразу отодвинул стакан. Зато до дна выпил пшоррский эль, который заказал его спутник.
– Хорошо, – отозвался Коль.
Никогда не знаешь, что в итоге принесут такие штрихи к портрету подозреваемого. Может, укажут на его родину, может, на что-то более определенное. В любом случае зафиксировать стоило, и Вилли Коль записал в замусоленном блокноте, лизнув кончик карандаша.
– А ел он что?
– Капусту с сосисками, к ним много хлеба и маргарина. Они заказали одно и то же. Здоровяк съел все, он явно проголодался. Его спутник – половину.
– А третий человек?
– Только кофе выпил.
– А номер один, назовем его Здоровяком, как он держал вилку?
– Вилку?
– Он отрезал кусок сосиски, перекладывал вилку в другую руку и ел отрезанное? Или он подносил вилку ко рту, не перекладывая в другую руку?
– Я… я не уверен, герр инспектор, но, думаю, вилку он перекладывал. Я говорю так, потому что он то и дело откладывал вилку, чтобы выпить пиво.
– Отлично, Йоган.
– Я рад оказать фюреру любую помощь.
– Да-да, конечно, – устало отозвался Коль.
Перекладывание вилки… В других странах это норма, в Германии – диковинка. Как и свист таксисту. Значит, выговор у него и впрямь иностранный.
– Он курил?
– По-моему, да.
– Трубку? Сигары? Сигареты?
– Вроде сигареты. Только я…
– Не разглядел фабричную марку.
– Не разглядел, герр инспектор.
Через зал Коль прошел к столику подозреваемого, внимательно рассмотрел его и стулья, стоящие вокруг. Ничего полезного. В пепельнице оказался пепел и ни одного окурка. Коль нахмурился.
Очередное доказательство того, что подозреваемый умен?
Коль опустился на корточки и зажег спичку над полом у стола.
– Ах, Янссен, взгляните! Такие же чешуйки коричневой кожи, как мы видели ранее. Это точно наш фигурант. В пыли характерные следы: вероятно, тут стоял его портфель.
– Интересно, что в нем? – проговорил Янссен.
– Нет, это нам неинтересно, – отозвался Коль, сгребая чешуйки в конверт. – Пока неинтересно. Сейчас важен сам портфель и связь, которую он устанавливает между этим человеком и Дрезденским проулком.
Коль поблагодарил официанта, с тоской взглянул на блюдо с венским шницелем и вышел из ресторана. Янссен следом.
– Давайте опросим местных: вдруг нашего господина кто-то видел. Вы займитесь противоположной стороной улицы, а я – цветочницами. – Коль невесело рассмеялся: берлинские цветочницы вежливостью не славились.
Его помощник достал носовой платок, вытер лоб и тихонько вздохнул.
– Янссен, вы устали?
– Нет, герр инспектор, ничуть. – Молодой человек замялся, потом продолжил: – Просто порой мы стараемся без надежды на успех. Столько труда ради убитого толстяка!
Коль вытащил свою желтую трубку из кармана и нахмурился: его угораздило сунуть пистолет в один карман с трубкой, вот чаша и поцарапалась.
Он наполнил трубку табаком и сказал:
– Вы правы, Янссен: погибший был толстяком средних лет. Но ведь мы умные детективы и знаем о нем кое-что еще.
– Что именно, герр инспектор?
– Что он был чьим-то сыном.
– Ну… да, конечно.
– А может, и чьим-то братом. Может, чьим-то мужем и любовником. Если посчастливилось, то отцом сыновей и дочерей. Надеюсь, есть и бывшие возлюбленные, которые порой о нем вспоминают. В будущем у него могли появиться новые возлюбленные. Он мог подарить миру еще троих-четверых детей. – Инспектор чиркнул спичкой о коробок и раскурил трубку. – Если рассматривать случившееся с этой позиции, то мы расследуем не таинственное убийство толстяка. Нам досталась трагедия, паутиной охватывающая много жизней, географических точек, много лет. Печально, не правда ли? Теперь понимаете, почему наша работа важна?
– Да, герр инспектор.
Коль почувствовал, что молодой напарник действительно понял.
– Янссен, вам нужна шляпа! Касательно следующего задания я передумал. Вы займетесь тенистой стороной улицы. Да, вам придется опрашивать цветочниц! Они научат вас словечкам, которые и возле казарм штурмовиков не услышишь. Зато вернетесь к жене в нормальном состоянии, а не цвета молодой свеклы.
Глава 8
Пол Шуман шагал к людной площади, чтобы поймать такси. Периодически оборачивался. Закурил «Честерфилд», глянул на дома, магазины, прохожих: нет ли чего странного и непонятного.
Он скользнул в общественную уборную, оказавшуюся безупречно чистой, и укрылся в кабинке. Там затушил сигарету, бросил ее вместе с другими окурками и обрывками записки с адресом Кэт Рихтер в унитаз. Фотографии Эрнста он изорвал на десятки кусочков, кинул туда же и смыл.
На улице он постарался отрешиться от мыслей о печальной и столь нелепой гибели Макса и сосредоточиться на предстоящем деле. Он уже много лет не убивал выстрелом из винтовки. Из длинноствольного оружия он стрелял хорошо. Люди называют стволы уравнителями, но это не совсем так. Пистолет весит фунта три, ружье – более двенадцати фунтов. Чтобы как следует держать ствол, нужна сила. Крепкие руки Пола помогли ему стать лучшим стрелком батальона.
Тем не менее он объяснил Моргану, что сейчас предпочитает убирать объекты пистолетом. Подходит он вплотную, буквально в спину дышит, жертве не говорит ни слова, в глаза не заглядывает, не дает понять, что вот-вот случится. Бесшумно, насколько это возможно для крупного мужчины, появляется у жертвы за спиной и стреляет в голову, убивая мгновенно. Пол и не помышлял о садистских выходках в духе Багси Сигела или недавно погибшего Голландца Шульца, которые медленно избивали жертв до смерти, мучили, издевались. Для Пола киллерские будни не имеют отношения ни к злости, ни к радости, ни к извращенному удовольствию, ни к мести – он творит зло, дабы устранить еще большее зло.
За такое лицемерие Пол Шуман упорно и настойчиво платил. Убийства терзали его, смерти отравляли и калечили, ввергали в пучину вины и страданий. При каждом убийстве умирала частица его самого. Однажды в грязном вестсайдском баре пьяный Пол решил, что он антипод Христа: он умирает, чтобы умирали другие. Пол надеялся, что он пьян в дым и мысль не запомнится. Увы, она засела в сознании.
Впрочем, Полу казалось, что Морган прав насчет использования винтовки. Деймон Раньон однажды сказал, что победить может лишь готовый шагнуть за грань. Пол делал так нередко, хотя умел вовремя останавливаться. Суицидные наклонности у него отсутствовали. Пару раз он медлил с выполнением заказа, чувствуя, что расклад не в его пользу. Может, шесть к пяти еще куда ни шло, но если ситуация хуже? Пол никогда…
Грохот заставил его вздрогнуть. Что-то вылетело из окна книжного магазина и рухнуло на тротуар в нескольких ярдах от него. Стеллаж! За ним полетели книги. Пол заглянул внутрь и увидел немолодого мужчину, прижавшего ладонь к окровавленному лицу. Похоже, ему разбили щеку. Рыдающая женщина крепко держала его за руку. Оба были сильно испуганы. Вокруг них стояли четверо молодчиков в коричневой форме. Пол решил, что это штурмовики, коричневорубашечники.
Один из них держал книгу и орал на продавца:
– Такое дерьмо продавать нельзя! Это противозаконно! Это ваш билет в Ораниенбург!
– Это же Томас Манн! – возразил продавец. – Ничего против нашего фюрера он не пишет. Я…
Штурмовик ударил его раскрытой книгой по лицу.
– Это… – Еще один сильный удар. – Томас… – Снова удар, сломавший корешок книги… – Манн!
Издевательства разозлили Пола, только разве это его проблема? Привлекать к себе внимание таким образом он не мог и зашагал дальше. Но вдруг штурмовик схватил женщину за руку и вытолкнул ее за дверь. Бедняга налетела на Шумана и повалила на тротуар. Перепуганная до смерти, она его даже не заметила. Битое оконное стекло до крови порезало ей локти и колени.
Командир штурмовиков выволок на улицу мужчину и приказал спутникам:
– Громите магазин!
Троица начала переворачивать стеллажи и прилавки, срывать со стен картины, ломать крепкие стулья, швыряя их на пол. Командир глянул на Шумана, сильно ударил под дых продавца – тот со стоном перевернулся на живот, и его вырвало, – потом схватил женщину за волосы. Он хотел ударить ее по лицу, но Шуман машинально стиснул ему руку.
Командир развернулся, брызжа слюной на свое большое грубое лицо, и уставился Полу в глаза:
– Ты кто такой? Ты в курсе, кто я? Я Хуго Фельштедт из штурмового отряда Штадтшлосс. Александр! Штефан!
Пол легонько оттолкнул женщину в сторону. Та отстранилась и помогла встать продавцу-мужчине, который вытирал рот, беззвучно плача от боли и унижения.
Два штурмовика вышли из магазина.
– Это еще кто? – спросил один из них.
– Предъяви удостоверение личности! Немедленно! – крикнул Фельштедт.
Пол боксировал с самого детства, но уличных ссор избегал. Отец строго-настрого запрещал ему драться, если никто не следит за правилами. И в школьных дворах запрещал драться, и в подворотнях. «Сынок, ты меня слушаешь?» – «Да, папа, конечно!» – послушно отвечал Пол. Но иногда единственным вариантом было встретиться с Джейком Магуайром или Малышом Биллом Картером и как следует им наподдать. Почему выбора не оставалось именно в те разы, Пол объяснить не мог, но порой он просто не мог развернуться и уйти.
Хотя, наверное, в большинстве случаев уйти он мог, но откровенно не хотел.
Пол оценивающе взглянул на Фельштедта: тот напоминал лейтенанта Винсента Маниелли. Молодой, мускулистый, он явно предпочитал слово делу. Шуман перенес вес на носки, нашел точку опоры и нанес хук справа, почти незаметно ударив Фельштедта под дых.
Тот отпрянул, раскрыл рот, жадно глотая воздух, и застучал себя по груди, словно потерял сердце.
– Ты, свинья! – визгливо выкрикнул другой штурмовик и потянулся за пистолетом.
Рывок вперед – Пол схватил его за правую руку, столкнул ее с кобуры и левым прямым ударил по лицу. В боксе нет ничего болезненней мощного удара в нос. Хрящ треснул, кровь хлынула на светло-коричневую форму, штурмовик жалобно взвыл и, обливаясь слезами, попятился к стене.
Хуго Фельштедт уже упал на колени и потерял интерес к своему сердцу: теперь он давился рвотой, сложившись пополам.
Третий штурмовик потянулся за пистолетом.
Пол двинулся к нему, стиснув кулаки, и негромко предупредил:
– Не смей!
Коричневорубашечник рванул прочь и понесся по улице с воплями:
– Я помощь приведу! Я помощь приведу!
Из магазина вышел четвертый штурмовик. Пол направился к нему, но тот закричал:
– Не трогай меня! Пожалуйста, не трогай!
Не сводя со штурмовика глаз, Пол опустился на колени, открыл портфель и начал перебирать бумаги в поисках пистолета.
На мгновение Шуман опустил взгляд, а штурмовик схватил осколки оконного стекла и швырнул в него. Пол пригнулся, но штурмовик бросился на него и ударил кастетом по щеке. Оглушенный, Шуман навзничь упал в заросший сорняками садик у магазина. Штурмовик наскочил на него, и они сцепились. Ни силой, ни умением драться коричневорубашечник не блистал, и через секунду Пол поднялся на ноги. Обозленный тем, что его застигли врасплох, он резко вывернул запястье обидчика и услышал треск.