– Вот! – Алексей поднял вверх указательный палец. – Шкет в квартире, ну, короче, в доме был один. Хорошо. А во дворе под окнами следы еще десятка таких же, которые его в форточку пихали. Правильно я говорю?
– Ну, не десятка. Нас там трое было.
– Итого четверо. Теперь подобьем бабки. Мало того, что проникновение в кварти…, ну, в дом – уголовное преступление, за него срок светит, так шкет в квартире, конечно же, уйму пальчиков оставил…
– В смысле? – перебил Даня.
– В смысле отпечатков пальцев. Ведь прикасался же он к вещам в доме. Так?
– Так.
– Плюс следы обуви. Его и ваши под окнами. Так?
– Наверно. Да что ты мне всякую ерунду плетешь. Пальчики… Обувь…
– Нет, ты не спеши, ты послушай. Еще можно добавить ту самую кучу, из которой, знаешь, эксперты, ну, в общем, милиция сколько информации могла нагрести.
Даня хрипло засмеялся: «На то они и мусора!», но Кобзарь не обратил на его реплику абсолютно никакого внимания, сел поудобнее и продолжил:
– Да еще всякие прочие оставленные вами улики. Вот и получается, что вы из-за кучи говна могли если не реальный срок схлопотать, то по шапке точно получить. Из комсомола, скажем, вылететь.
Даниил засмеялся:
– Тоже мне наказание. Пусть выгоняют. Я в него еще и не вступал, между прочим.
– Как это?
На лице Лешки читалось искреннее удивление.
– Очень просто. Не вступал, и все.
Наступило молчание. Данька, прекратил смеяться и сейчас задумчиво сидел рядом. Наверно, оценивал сказанное новым приятелем. Было видно, что открывшиеся сведения явно подломили его уверенность в правильности выбранного способа отомстить отцу. Уж слишком глупой теперь казалась ему затея, которую еще пару минут назад он считал чуть ли не показательным выступлением, цыганочкой с выходом.
Лешка почувствовал это состояние Даниила, но, не желая закругляться, оценил его по-своему: назидательно продолжил тему визита к Данькиному отцу:
– Вот так-то, неуловимые мстители! О! Там, кстати, в смысле, в кино про неуловимых мстителей тоже Данька был. Интересно. А если серьезно, то я вообще не понимаю, как это вам удалось тогда выйти сухими из воды. Вы из дома папашки хоть ничего не выносили?
– Да ты что, на фига! Нужно мне его барахло! Пачкаться! – вдруг воскликнул ошарашенный Данька. – Просто отомстить хотелось, – добавил он, хотя в его голосе уже явно чувствовались сомнения, совместимо ли в данном случае слово «месть» с тем, что было устроено в доме его отца.
– Скажу тебе честно, дружище, – Алексей выпрямился и посмотрел Даниилу в глаза, – вот это-то вас как раз и спасло, что не пожадничали да из дому ничего не потянули. Так, мелкое хулиганство, не больше. А вот теперь я четко представляю ту картину, когда семейка твоего отца вернулась домой. Входят радостные, веселые, отдохнувшие (наконец-то до дому добрались!). Дети ж у них, конечно… А на столе куча дерьма. Настроение, само собой, сразу испортилось, только решили молча убрать и никому не говорить, чтоб не позориться. Да еще призадумались, кому ж это они дорогу перешли, что так подло нашкодил у них в доме. Батя твой, конечно, раз он человек в городе уважаемый, с начальником милиции на этот счет переговорил, хотя бучу попросил не поднимать. Тот согласился и обещал дать задание, чтоб подчиненные походили, порасспрашивали, поразнюхали и, если что узнают, доложили. На том и порешили, мол, из-за кучи дерьма шум подымать – себе же дороже. А твоя пацанва, думаю, рано или поздно обязательно где-то похвастается – это же событие как-никак для города. Одно радует, ты уже в армии, а оттуда тебя не раньше, чем через два года отпустят. В общем, сдается мне, примерно так.
Алексей в упор глядел на Даньку и всем своим нутром чувствовал, что произвел даже не впечатление, а просто фурор, потрясение в его голове, а потому последние слова произнес как-то уж больно самоуверенно, с видом человека, бросившего нищему пачку крупных купюр:
– А если б что посерьезней, не сомневаюсь, раскопали бы в два счета. И сейчас ехал бы ты, Даниил… Как это тебя? Ах, да, Сергеевич… не в армии служить, а давным-давно уже матрешки в местах не столь отдаленных мастерил.
В этом месте Лешка остановился – уж больно он разошелся в своих предположениях и фантазиях – замолчал и, как ни в чем не бывало, снова почти с головой съехал в свою широкую, распахнутую сверху куртку.
Снова воцарилось молчание. Алексей полулежал на сиденье, прикрыв глаза, в общем-то, вполне довольный собой. Даниил же был удивлен и потрясен до такой степени, что даже не уловил горделивого, если не сказать пренебрежительного тона в длинном монологе нового приятеля. Он даже никак не среагировал на подобное уничижение, просто сидел и обдумывал услышанное. Нет, его потрясла не столько легкость, с какою Алексей в пух и прах разбил досель казавшуюся ему остроумной затею под названием «месть отцу», хотя, в общем-то, получилось у него довольно складно. Потрясло его другое. То, что до разговора со своим новым приятелем он просто не задумывался над такими простыми, можно даже сказать, элементарными вещами.
В мозгу Даниила тут же начали всплывать различные истории из его бурной босяцкой юности, и многие из них, если верить Лешке, могли довольно круто и, главное, далеко не в лучшую сторону изменить всю его жизнь. От этих мыслей по спине и плечам его пробежал довольно неприятный холодок, от которого парень слегка поежился.
Он явно зауважал Алексея. В каком-то смысле, в данный момент Алексей просто взял над ним верх, чего до этого просто не случалось. Даня почувствовал себя перед новым приятелем не здоровяком, от встречи с которым бросало в дрожь многих его сверстников-земляков, а пацаном, мальчишкой, которого нужно крепко взять за руку, нашлепать по заднице и вести, время от времени напоминая, что делать можно, а чего нельзя.
– Слушай, а где ты всего этого нахватался? – как-то даже заискивающе через время спросил Данька.
Из воротника показалось лицо Алексея. Он усмехнулся, приподнялся выше на сидении и, подняв вверх указательный палец, как делал это несколько минут назад, произнес:
– Криминалистика – великая вещь!
Алексей лукавил. Процентов восемьдесят познаний восемнадцатилетнего парня в криминалистике исчерпывались сведениями, почерпнутыми из одной, но ужасно заинтересовавшей его книги – Юргена Торвальда «Сто лет криминалистики», после чего он уже не мог спокойно относиться к этой теме. И стоило ей лишь возникнуть к какой-нибудь газете, журнале, книге, Лешка жадно впивался глазами в строки, восхищаясь тем, как вообще всякое такое возможно. Но стоило ли говорить об этом Даниилу? Где, что прочитал? Какая разница. Может, Даньке и времени-то не захочется тратить на чтение. А так сохраняется интрига. Знаю, да и все. А откуда нахватался, не имеет значения.
Видя, что первая фраза не особо впечатлила Даню и он все так же внимательно и терпеливо ждет ответа, Алексей сел поудобнее и продолжил:
– Нет, ну ты подумай, это ж просто интересно. Допустим, кто-то совершает преступление, думает, что учел все детали: работал в перчаточках, все после себя будто бы стер, сдул. Спокойненько возвращается домой, а тут, не успел руки помыть – бац! – гости на пороге. Собирайте вещи, товарищ! Тот, мол, как, что, я вообще ко всему этому отношения не имею. А ему – извините, вот вещественные доказательства: эксперты обнаружили на месте преступления следы вашей обуви. Посмотрите, вот след на фотографии с места преступления. А вот след вашего ботинка. Тот: а что мало людей ходит в одинаковых ботинках? А ему: да, много. Но посмотрите: на протекторе вашего ботинка, вот в этом месте, оторван кусочек резины, и здесь, на фотографии следа, видите, точно такой же дефект.
– Не-е, ну ты мне вообще как пацану объясняешь, – перебил Даня Алексея. – Я что, детсадиковский.
– Да при чем тут, детсадиковский, – Лешка уже вошел в азарт: познания в криминалистике, которые он так бережно, иногда по щепоткам, складывал в архивах своей памяти, требовали выхода, словно невидимая пружина, стремящаяся развернуться в полную силу. – Думаешь, те люди, которые начинали все это, знали больше? Ни фига. Вот, например, как додумались до того, что узоры на пальцах рук (их, эти узоры, криминалисты называют папиллярными) у всех людей разные? Совсем по другому поводу. Все началось с Индии. Индия была ж колонией Англии, ты знаешь. Так вот один англичанин, который работал там, не помню в какой местности (не важно), должен был выдавать индийским солдатам зарплату. А они же все чумазые, на одно лицо, если глазами европейца смотреть, и накалывают его постоянно, в смысле обманывают: раз зарплату получат, припрячут, потом второй раз приходят и снова получают – разве всех запомнишь.
– Тоже мне, – хмыкнул Даня, – раздай под подпись, и вся проблема.
– А вот, понимаешь, проблема. Под подпись, говоришь? – азартно продолжил Леша. – Под подпись – это хорошо, только они-то все безграмотные. Это ж еще в начале девятнадцатого века было. Темнота, безграмотность. Короче, этот англичанин заметил, что у разных людей совершенно разные отпечатки пальцев. Вот и придумал – брать при получении денег у каждого индийца отпечаток пальца. И все! Как отрезало! Хотя, в общем-то, таким способом, например, китайцы, японцы давным-давно пользовались: при разных там сделках вместо подписи отпечаток пальца ставили, короче руку прикладывали. Вроде отсюда и выражение пошло – «руку приложить».
– Нет, вряд ли, – засомневался Даниил. – Я так думаю, что приложить руку – это в челюсть зацедить.
– Ну, не знаю, – не стал спорить Алексей. – Короче, от того англичанина и началось, что у преступников стали брать отпечатки пальцев. Тоже там, в Индии, сначала, а дальше уже постепенно, постепенно и по всему миру.
– Это ж такое надо, бляха-муха, – с глубокомысленным выражением лица произнес Даниил. – На земле живут миллионы, рассыпались кто куда, между ними моря, океаны, и, смотри, ни у каких двух нет одинакового узора на руке.
– Х-ха, – чувствовалось, что Алексею трудно остановиться, – чего только не придумывали: и кислотой папиллярные узоры выжигали, и лезвием срезали – ни фига: заживают и восстанавливаются. А один чудак в Америке, слышь, попался на горячем, его приводят в полицию, хотят взять отпечатки пальцев, а там пусто. Он, конечно, улыбается – что съели. Полицейские в шоке, не поймут, в чем дело.
– И чего? – Даня даже пригнулся, пытаясь заглянуть в глаза Алексея.
– Короче, потом они обследовали его с ног до головы и обнаружили, что по обеим сторонам в области грудной клетки ровно по пять шрамов. Ну, как раз столько кожи вырезано, чтоб ее на руки пересадить. Понял! Вот он, ну не он, а врач, хирург какой-то, кожу с грудной клетки, а там же узоров нет, на пальцы пересадил.
– Супер!
– А баллистика7, например! – не останавливался Лешка. – Вот ты знаешь, что все гильзы, выстрелянные из одного и того же пистолета, имеют абсолютно одинаковые признаки. Ну там, царапины одни и те же, вмятины от бойка. Допустим, совершено преступление в одном городе – стреляли в кого-то, а затем преступники переехали в другой и тоже совершили преступление – убили кого-то другого из того же оружия. Они думают: «А, в разных городах стреляли – никто не разберется». Не тут-то было. Если гильзы на месте преступления нашли, эксперты их сравнят и увидят, что стреляли из одного и того же оружия, а значит, возможно, одни и те же люди. В общем, зацепочка уже появилась. Туда-сюда, преступления объединили – и на убийцу вышли.
Алексей на секунду замолчал, соображая, чем бы еще удивить Даниила, а затем продолжил:
– С баллистикой вообще случай уникальный. Один английский полицейский расследовал убийство. Ну, пулю из трупа вытащили, ему дали в руки: она гладенькая, но снизу небольшой выступ. Он это сразу заметил, думает: «Прошвырнусь-ка я по своим «клиентам» (у них же тоже разные люди в «черных» списках были). Заходят к одному – обыск. И что ты думаешь, находят форму для литья пуль, а в той форме – впадинка. Примерили пулю к форме – точно, его рук дело.
– Признался?
– А куда денется?
– Классно!
– Конечно, классно, – подтвердил Алексей. – Эксперты – это классно! Представляешь, из какой-нибудь мелочи, ну, следа, нитки, пули, даже капли крови можно раскопать целое преступление, найти преступника, припереть его фактами к стенке. Не знаю, как ты, а я балдею. Вот отслужу, попробую на эксперта выучиться.
– Ага, и будешь моих корешей вылавливать, – полушутя-полусерьезно заключил Даниил.
– Да при чем тут, – в который раз повторил свою излюбленную фразу Леша. – А я, думаешь, такой себе тихоня. Мы с пацанами, знаешь, такие хохмы в школе отбрасывали, что только держись. Дело же не в этом. Просто нравится мне эта профессия, эта работа – и все.
Глава 3
Дед Фрол вроде и смотрел на Гурю, но не понимал, что обращаются именно к нему. Его немигающие глаза вот уже на протяжении нескольких минут были направлены в одну точку.
– Здорово, дед. Как дела?
Именно эти слова произнес Гуря, увидев своего восьмидесятитрехлетнего соседа в местной забегаловке. Но, поняв, что тот никак не реагирует ни на движения, ни на слова, он чуть отодвинул в сторону прислоненную к столу дубовую палку и молча присел на стул рядом. Гуря знал – такое с дедом Фролом случается. Временами, правда, но случается.
Палка, с которой Фрол не расставался уже добрых лет сорок, была ему нужна вовсе не для опоры. Высокого роста, худой, с короткими седыми волосами и острым, несколько длинноватым носом, несмотря на свой возраст, внешне он выглядел бодрячком. Но было одно обстоятельство, о котором все в селе, конечно же, знали. Это обстоятельство – серьезная контузия Фрола во время войны, которая впоследствии наложила отпечаток на всю его дальнейшую судьбу.
Будучи уже тридцатилетним мужчиной оказался Фрол Устинович Шапорда на фронте, да еще и в самой гуще событий. А вот повоевать пришлось всего-то каких-нибудь несколько месяцев. Не повезло. А может, и повезло. Это как посмотреть.
Вернулся в родные места он уже после войны. Где был, где скитался, так и осталось для односельчан загадкой. Поначалу перенесенное на войне потрясение практически не сказывалось на его жизни, суждениях, поступках. Благодаря навыкам, полученным от отца еще в детстве, он очень скоро заслужил славу столярных дел мастера. Мог, например, Фрол при помощи нехитрого инструмента, изготовленного, кстати, своими руками, такие узоры на наличниках соорудить, что многие просто диву давались. Хотя сам-то он это называл баловством. Время тогда требовало не каких-то изысканных наличников, а элементарных построек, домов в его родном селе, которое, пережило целых три года оккупации.
Вот и нашлось применение золотым рукам Фрола. Да что говорить, не один односельчанин, даже через годы и десятилетия, прошедшие с тех, послевоенных, лет, вспоминал добрым словом Фрола, приложившего руку чуть ли к каждому срубу, появившемуся в те времена в селе.
А, впрочем, что здесь удивительного? В первый после войны год население Рудни составляли одни бабы, старики да детвора. Ну и еще несколько десятков мужиков, чьи судьбы во многом напоминали судьбу самого Фрола.
Помогал он всем, можно сказать, бескорыстно, чем заслужил и почет, и уважение. Впрочем, иначе и быть не могло. Война сроднила односельчан, сделала одной дружной семьей: вместе отмечали праздники, вместе провожали в последний путь ушед-ших в царствие небесное, вместе оплакивали погибших на войне, вместе трудились.
Дефицит мужской половины руднян обнаружился довольно скоро. И не только потому, что для восстановления отощавшего хозяйства очень понадобились мужские руки, но и потому, что война, как ни пыталась, не смогла убить в людях те извечные чувства, данные Господом, которые притягивают друг к другу мужчину и женщину, заставляют их любить, растить потомство.
Несколько лет после возвращения с войны Фрол умышленно старался уходить от всего этого, ища отдушину в труде. Где-то в глубине души ощущая страшную занозу душевной болезни, неполноценности, которая нет-нет, а когда-нибудь возьмет да и уколет его в самое сердце, он подавлял в себе зов природы, все, что так упрямо рвалось наружу.
Рвалось-рвалось, да и вырвалось. Вырвалось благодаря местной солдатке Настасье, так и не дождавшейся с войны своего муженька, с которым и пожить-то не удалось, как следует. Какой-нибудь месяц-два до того, как кривая телега, запряженная парой лошадей, в сорок первом увезла его и еще четверых односельчан в неизвестность.