На допросы его привозили несколько раз в неделю, но все эти допросы практически ничем не отличались один от другого. Порой следователь приезжал с большим опозданием, и Антону по нескольку часов приходилось его ждать взаперти. Однажды Зекшен опоздал на несколько часов. Зайдя в кабинет, он еще долго перебирал какие– то бумаги, не торопясь приступать к допросу. А когда начал, Антон почувствовал, что не в состоянии отвечать на вопросы. Он так и заявил об этом Зекшену.
– Что с вами, господин Кандов? – поинтересовался следователь.
– Утром в тюрьме мне почему-то не сделали укола инсулина, – ответил Антон. – Я себя чувствую очень плохо. Отправьте меня обратно в тюрьму.
– Я не могу отправить вас в тюрьму, не допросив, – возразил Зекшен. – Допрос назначен на сегодняшнее число, и он должен состояться. Но по закону я не имею права допрашивать подследственного, который себя плохо чувствует. Мы сделаем таким образом. Сейчас я распоряжусь, чтобы из Лозанны вам привезли инъекцию, а заодно сделаю замечание тюремному врачу – он не имеет права забывать о ваших уколах.
– Но зачем посылать одну-единственную ампулу из Лозанны, это же займет кучу времени. Не проще ли купить инсулин в ближайшей аптеке?
– Нет, не проще, – возразил Зекшен. – Таков закон. Лекарства, которые необходимы больным заключенным, может выдавать только тюремный врач. И никто иной. Врач расписывается на каждом препарате и несет ответственность за ваше самочувствие.
Пришлось Кандову ждать еще почти час, пока из Лозанны привезли одноразовый шприц и ампулу инсулина. Медленно тянулись дни, складываясь сначала в недели, потом в месяцы. На одном из допросов Антон снова увидел Ральфа Изенеггера. Адвокат снова был в щегольском костюме, на белой сорочке замысловатым узлом был повязан галстук. Антон подумал, что Ральф уже освобожден, иначе откуда такой наряд и беззаботный вид. В ходе допроса Кандов понял, что не ошибся.
– А что со мной, почему вы меня не отпускаете, зачем держите в тюрьме, вы ведь ничего не доказали? – не выдержав, начал он сыпать вопросами.
– Всему свое время, господин Кандов, – остудил его Зекшен. – У нас достаточно законных оснований, чтобы держать вас в тюрьме.
Но, несмотря на эту тираду и уверенный тон следователя, Обвинительная палата приняла решение освободить гражданина Австрии Антона Кандова под залог. В тюрьме он пробыл три месяца. Вернувшись домой, Антон через несколько дней получил официальное письмо, подписанное прокурором Жаном Луи Кроше. Господин прокурор уведомлял господина Кандова, что если тот признает свою вину и подтвердит, что имел отношение к криминальной группировке, возглавляемой Сергеем Михайловым, а также тот факт, что своими действиями господин Кандов мешал следствию, то он, прокурор, гарантирует, что суд ограничится теми тремя месяцами, которые господин Кандов провел в тюрьме. Через своего адвоката Кандов ответил, что продолжает придерживаться своих показаний, данных на предварительном следствии, членом организованной преступной группировки себя не признает, как не считает, что своими действиями мешал проведению следствия.
Вскоре после суда над Сергеем Михайловым Антон Кандов получил уведомление, что уголовное дело, возбужденное против него в марте 1998 года, прекращено за отсутствием состава преступления. Внесенные в качестве залога деньги швейцарцы перечислили в австрийский банк на счет Кандова.
* * *
Документы уголовного дела № Р9980\96
Женева, 24 ноября 1997 года Республика и кантон Женева Офис Судебного следователя
Направляю настоящее письмо господину начальнику сыскной полиции с просьбой поручить инспекторам бригады KORUS проконтролировать разговор на русском языке Сергея Михайлова со своим отцом, состоявшийся 19 ноября 1997 года и записанный на кассете № 71, которая приложена к настоящему письму.
С благодарностью Следователь Жорж Зекшен.
Женева, 5 декабря 1997 года
Рапорт инспектора полиции Ваннера, личный знак № S7312
Начальнику сыскной полиции Материал дела № 97 711 086 15
Для господина Зекшена, следователя Касается: Михайлова С., 07.02.58, русского
Согласно распоряжению от 24 ноября 1997 года, представитель судебной власти, ответственный за это дело, поручил нам проверить разговор на русском языке Сергея Михайлова с его отцом, состоявшийся 19 ноября 1997 года и записанный на кассете № 71.
Мы сделали перевод вышеуказанной кассеты русским переводчиком. Содержание разговора следующее:
Сергей Михайлов говорит, что полон оптимизма и энергии. Он добавляет, что будет скоро освобожден, но есть основания немного запастись терпением. В данное время он в основном читает и занимается спортом.
Несколько месяцев тюремного заключения Михайлов не имел о своей семье почти никаких сведений. Он знал, что жена и дочери вынуждены были покинуть Швейцарию и вернуться в Москву. Особенно тревожило его состояние здоровья отца. Последнее время Анатолий Павлович болел, и Сергея это очень беспокоило. Адвокатам Михайлова понадобилось несколько месяцев, чтобы добиться от следователя разрешения на свидания своего подзащитного с родственниками. Эти свидания были крайне редки, да и подготовка их требовала специальной процедуры. Из Женевы в Москву, в адрес швейцарского посольства в России, направлялся специальный документ, потом начиналось не всегда гладкое оформление визы. И только после всех этих мытарств отец Михайлова и его жена могли выехать в Женеву. Как правило, родственникам разрешалось в течение одной недели навестить Сергея дважды, каждое свидание ограничивалось двумя часами.
Однажды произошел такой случай. Приехав в Женеву, отец Сергея купил себе новые ботинки. В них и отправился на свидание к сыну. Перед входом в служебное помещение тюрьмы, где проходили свидания, каждый посетитель подвергался личному досмотру и должен был пройти через металлоискатель, подобный тому, которые стоят в аэропортах. Анатолий Павлович выложил из кармана все металлические вещи – зажигалку, ключи, даже монеты. Прошел через металлоискатель – звенит. Его заставили вернуться, тщательно осмотрели, попросили снять ремень с металлической пряжкой – снова звенит. Вернулся еще раз. Служащий проверил его специальным прибором. Прибор наличия металла не показал, но стоило Михайлову-старшему переступить порожек металлоискателя, как снова раздался звон. Его осмотрели еще раз, второй, третий – бесполезно, звон всякий раз возобновлялся.
– Где у вас металл? – всякий раз допытывался сотрудник службы безопасности, но Анатолий Павлович лишь недоуменно плечами пожимал.
Наконец кто-то из служащих обратил внимание на новые ботинки посетителя. На них были шнурки с металлическими наконечниками.
– Снимите, – потребовал служащий, и Михайлов, сняв ботинки, еще раз прошел через прибор. На этот раз звона не было. – Так это шнурки звенели, – удовлетворенно произнес швейцарец. – Можете одеваться и идти на свидание.
Вся эта процедура заняла почти час, и, когда через час Сергею Михайлову объявили, что его свидание с отцом закончено, он удивился:
– Позвольте, почему сегодня свидание сокращено?
– Оно вовсе не сокращено, ваш отец приехал в тюрьму час назад, но слишком много времени в этот раз заняла процедура досмотра, – пояснили ему.
– Но ведь досмотр проводится по инициативе службы безопасности, а не по воле моего отца, почему же это время засчитывают как время свидания? – пытался возразить Сергей.
– Таково распоряжение следователя, – ответили ему. – Начало свидания отсчитывается с того момента, как только ваш посетитель приезжает в Шан-Долон.
Зекшен оставался верен себе, он не мог упустить случай хоть в чем-то насолить русскому.
Глава шестая
СУД РАССУДИТ
Документы уголовного дела № Р9980\96
Адвокатское бюро «Дрейфус и партнер» Господину прокурору Жану Луи Кроше Дворец правосудия
Площадь Бург де Фур, 1 Цюрих, 30 августа 1998 года УД против Сергея Михайлова
…Несомненным является то, что уже некоторое время мой клиент подвергается нападкам российской и зарубежной прессы. Эти репортажи носят клеветнический характер. Учитывая презумпцию невиновности, эти статьи могут рассматриваться как покушение на личную честь и по их факту можно возбудить уголовное дело. Ответ на вопрос о наличии клеветничества или другого рода покушения на личную честь находится строго в компетенции суда и на него не повлияет преждевременное утверждение, сделанное представителем третьего ведомства.
Примите, господин прокурор, уверения в моем глубочайшем к вам уважении
Д-р Сильвен М. Дрейфус, адвокат.
Коллегия адвокатов Женевы ул. Фердинанд-Ходлер, 15 Господину Мишелю Крибле,
председателю Обвинительной палаты
Касательно постановления о продлении срока заключения под стражей для г-на Сергея Михайлова от 1.09.98.
Обосновывая свое решение, Обвинительная палата в мотивировочной части постановления употребляет будущее время, утверждая, что срок содержания нашего клиента под стражей не является чрезмерным, а именно:
«срок содержания под стражей не является чрезмерным, учитывая важность и природу предъявленных обвинений, в том числе обвинений в подделке документов и участии в преступной организации, а также учитывая ПРЕДСТОЯЩИЙ СРОК ЗАКЛЮЧЕНИЯ (выделено мной. – О.Я.), который предстоит отбыть обвиняемому, и новые факты, которые были раскрыты в результате ареста его бывшего адвоката».
Использование здесь глаголов будущего времени, которые подчеркивают уверенность в том, что событие произойдет, оставляет мало места для оценки обвинений членами жюри присяжных. Подобное заявление мне представляется противоречащим принципу презумпции невиновности.
Зная, что вы очень большое внимание уделяете вышеуказанному принципу, я прошу вас подумать еще раз о том, какое значение представляет это решение, перед тем как решать, какое ему давать продолжение и передавать его Федеральному суду.
Ожидая вашего ответа, прошу принять, господин председатель, уверения в моем глубоком к вам почтении.
Паскаль Маурер, адвокат.
53-я СЕССИЯ КОМИССИИ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА ООН
Сессия 1997 года
10 марта – 18 апреля, Центр по правам человека Представительство ООН в Женеве
Дворец наций
Женева, авеню де Лапез, 8—14
Страны участники: 185
Выступающие страны: 51
1. Президиум сессии единодушно дал разрешение на выступление Бельгии через OG («Международная организация демократической молодежи»).
По поводу частных случаев Выступление № 8:
Господин Сергей Михайлов – пример несоответствия правового кодекса Швейцарии по отношению к положениям Конвенции по правам человека, которую подписала Швейцария.
* * *
Мне вспоминается весьма характерный эпизод. Это произошло в начале 1998 года во время одного из заседаний Обвинительной палаты, вернее, в перерыве, объявленном в заседании. Адвокаты охотно позировали фоторепортерам, последние, словно компенсируя часы вынужденного безделья – в зал заседаний Обвинительной палаты с фотоаппаратами не пускали, – тратили на каждого из защитников чуть ли не по целой пленке. Короче говоря, каждый коротал время, как мог. Мы с Игорем Седых обсуждали только что закончившуюся перепалку защитников и прокурора, делали свои прогнозы, склоняясь все же к мнению, что и на сей раз Крибле зачитает вписанную в решение стандартную фразу о том, что следствие на верном пути. Седых разглагольствовал о том, что следствие давно уже надеется на авось: авось кто-то что-то подкинет существенное, а пока надо потянуть время.
– Пойми, старик, – убеждал меня Игорь, – Швейцария – страна особая. Здесь даже существует закон за недоносительство. Один наш с тобой коллега даже такой эксперимент провел. Он отправился на автобусную остановку и пропустил два автобуса. В тот момент, когда подошел третий, на остановку приехала полицейская машина и у нашего коллеги проверили документы, поинтересовавшись заодно, чего это он торчит здесь, на остановке, но никуда не уезжает. Представляешь, днем, когда все, по идее, должны быть на работе, кто-то наблюдал, что человек не садится в автобус, и тотчас сообщил об этом полиции… – В этот момент Игорь прервал свой рассказ и зашептал мне на ухо: – Гляди, гляди, Кроше вышел. Он же обычно во время перерывов здесь никогда не появляется. Давай рискнем, попробуем задать ему пару вопросов.
Мы устремились к прокурору, который в этот момент наполнял из автомата пластиковый стакан чаем.
– Господин Кроше, – обратился к нему Игорь. – Могли бы вы прокомментировать, в какой стадии находится дело господина Михайлова?
Прокурор даже не поинтересовался, кто мы такие и по какому праву задаем ему вопросы. Он отхлебнул из стакана и после этого размеренно произнес:
– Господа, дело не закончено, и мне бы не хотелось его комментировать. Единственное, что я могу сказать, что к апрелю мы завершим следствие, подготовим обвинительное заключение и передадим дело в суд. Суд определит виновность господина Михайлова. Я, со своей стороны, буду просить для него семь лет тюремного заключения.
С этими словами прокурор Жан Луи Кроше скрылся в одной из боковых дверей, не дав нам возможности продолжить задавать вопросы. Не могу утверждать, что прокурор Жан Луи Кроше появился среди журналистов специально. Однако за те полтора года, что к этому моменту шло следствие, он ни разу не позволил себе выйти в вестибюль Дворца правосудия во время перерыва в заседании Обвинительной палаты. Во всяком случае, он не мог не понимать, что его появление привлечет внимание журналистов и они попытаются задать ему хотя бы парочку вопросов. И подобную ситуацию вполне можно было использовать для того, чтобы обнародовать не только свое мнение, но и непоколебимую убежденность в виновности Михайлова и предрешении приговора.
Собственно, на этом или, во всяком случае, на аналогичных предрешениях и держалось все «дело» Сергея Михайлова. За два с лишним года, которые Михайлов провел в женевской тюрьме Шан– Долон, ему было посвящено такое множество публикаций в разных газетах мира, что теперь их можно было бы издавать отдельными томами.
Что же мешало разобраться журналистам в истине? До определенной степени – стереотипы. Не может быть, просто не бывает, чтобы дым был без огня. Раз держат в тюрьме, да к тому же секретят досье, значит, в этом досье должно быть что-то такое, отчего весь мир, узнав, ахнет. Но понятно, что не только в плену стереотипов находились авторы публикаций о Сергее Михайлове. Среди тех, кто направил против него свое перо, были люди опытные и искушенные в своем журналистском ремесле, подчас – даже талантливые. Но, предпочитая всем иным жанрам журналистские расследования, они все же оставались составными частями общегосударственной системы. Той системы, которая насквозь прогнила социально, рухнула экономически, изгадила сама себя политически. И журналисты, продолжая все же оставаться внутри этой системы, стали последним островком правды, борясь уже не за выживание системы, а за те щепки надежды, за которые могли уцепиться люди, удерживаясь на плаву жизни. Но так же, как далека бывает подчас правда от истины, так же и инспирированное все той же системой дело Михайлова было далеко от всех тех подробностей, какими пестрели газетные публикации. Стоило, например, кому-либо из представителей правоохранительных органов подписать письмо, свидетельствующее о невиновности Михайлова, как газеты начинали целую кампанию, обвиняя чиновников прокуратуры, МВД в коррумпированности. О московском адвокате Сергее Пограмкове писали, что он является юристом, непосредственно связанным с криминальными структурами. Так что же, все эти публикации были лживыми? Юридически и по сути – да, но даже не это главное. Куда существеннее глубинные процессы, отражением которых становились газетные статьи.