— Да, конечно! — Карантир расхохотался. — Пусть он вернётся! Пусть! Ты ведь ждёшь не дождёшься, правда? Это же вы нас заставляете быть мужчинами! Ты ведь буквально на днях раздевался перед моим отцом донага в его мастерской! Я это видел! Я всё видел; я ещё в Тирионе видел, чем вы занимаетесь… ну что же, Куруфинвэ добился, чтобы ты его любил больше, чем Нолофинвэ, и я прекрасно видел, как именно!
У Фингона подкосились ноги; он сел на пол балкона; он больше не видел их, но перед глазами по-прежнему стояло осунувшееся, болезненно покрасневшее лицо Финвэ, с которым он слушал обвинения Карантира.
— Морьо… — выговорил тот с трудом, — ты всё не так понял… твой отец просто хотел сделать моё изображение; показать, что он умеет делать скульптуры не хуже, чем твоя мать, он просто просил меня позировать… просто… я уверен, что он всё сможет тебе объяснить, когда приедет…
— Отец может объяснить что угодно! — сказал Карантир. — Но за что ты меня так! Отец же уехал вчера днём. Вчера днём! А ты так надо мной издеваешься — при том, что вы с отцом себя так ведёте! За что, что я тебе сделал?! — Карантир начал безудержно рыдать.
— Я ничем не хотел тебя обидеть, — сказал Финвэ. — Ничем, Морьо. Ничем и никогда. Я тебя люблю. Морьо, пожалуйста. Живи, как хочешь. Отец тебе ничем не помешает. Если хочешь, я уеду куда-нибудь вдвоём с тобой, и прослежу за тем, чтобы никто никогда не обижал тебя.
— Прекрати! — от голоса Карантира задрожали стёкла. — Ты… ты… ты меня… ты мне… у меня сегодня… ты принёс мне яблоки… шарфик… пирог… и под пирогом была окровавленная тряпка! Кто это мог сделать, кроме тебя! Это был твой подарок! Твой!
— Морьо… Я тебе клянусь… — сказал Финвэ.
Фингон встал — встал, чтобы увидеть то, что происходило в комнате, потому, что ему показалось, что Финвэ, говоря таким голосом, должен встать на колени. Но нет — он по-прежнему стоял лицом к лицу с Карантиром.
— Это ты! … Ты! — Карантир был в таком состоянии, что просто ничего не мог услышать.
— Морьо… пожалуйста… Я не мог с тобой так поступить. Я никому не разрешу тебя дразнить. Я Ноло об этом попрошу, он же король. Я люблю тебя как внука, как внучку, как самое дорогое дитя. Я дам тебе другое имя — девичье, если хочешь. Пожалуйста, живи как девушка. Пожалуйста. Ты ведь тогда станешь поспокойнее…
Последнего слова Финвэ произносить не следовало.
Карантир схватил со стола фруктовый нож и с размаху ударил Финвэ.
Тот упал.
Карантир упал на колени, продолжая рыдать. Из-за стола Фингон больше не видел его — только слышал глухие всхлипывания.
Фингон должен был быть в ужасе прежде всего от того, что Морьо поднял руку на дедушку — но и по жуткому выражению лица Морьо, и по тому как он рыдал, Фингон осознал, что случилось самое страшное, то, чего так давно, целые столетия не бывало в Амане — Финвэ умер; с ним случилось то же, что с его женой Мириэль, бабушкой Майтимо и Морьо, матерью Феанора.
«Его теперь положат рядом с ней, — подумал Фингон, вспомнив, как лежит тело Мириэль в садах Лориэна. — Но как же его положат, Морьо же разрезал его ножом, как же он будет там лежать порезанный? Из него будет течь кровь?».
Он не знал, сколько прошло времени, когда в комнату вбежал Маглор.
— Морьо?! Морьо?! Ты… ты… ты…
— Да, — выдохнул Карантир. - Да. Я опять.
— Что?.. Почему? Тебе не надо было возвращаться домой… как же я упустил тебя…
— Подарок, — сказал Морьо. — Там была тряпка. Там была опять тряпка. Тряпка с… кровью. Под пирогом и под яблоками. Сегодня утром.
— Нет… — простонал Маглор. — Нет… — Фингон увидел, как они встают, как Маглор судорожно обнимает младшего брата.
— Дедушка умер, — потерянно сказал Карантир. — Его больше нет. Меня теперь за это тоже умертвят. Убивать других квенди нельзя, — он уткнулся лицом в одежду брата. — Теперь все узнают, что я девушка. Меня разденут, чтобы посмотреть, а потом убьют. Кано, как меня убьют, ты не знаешь? Кано, пожалуйста. Мне так страшно. Тоже ножом? Мне кажется, дедушке не было больно — ножом. А кто меня убьёт? А если он меня убьёт, то его тоже убьют, потому что он тогда будет убийцей? А кто это сделает? Получается, мы тогда все убьём друг друга, да? И тогда последнему придётся убить себя? Но ведь это же будет очень больно, правда, Кано? Последнему же будет больно? Наверно, нельзя себя убить не больно, а то не поймёшь, убил себя совсем или нет? Может, ты меня убьёшь?.. Это же можно, да?
В глазах Маглора был невыразимый ужас.
— Нет, нет, не бойся, крошка, — наконец, сказал он. — Крошка Морьо. Тебя никто не убьёт. Никто ничего не узнает. Пожалуйста, не бойся. Это я во всём виноват. Я тебя спасу. Я сейчас всё сделаю, — он наклонился; Фингон увидел, что он снял с пояса Финвэ связку ключей. — Мы сейчас откроем сокровищницу и отнесём его туда. Как будто пришёл Мелькор и убил его. Мелькор же так хотел попасть в Форменос. Хотел отцовские Сильмариллы.
— Разве Мелькор может убить? — спросил Морьо. — Так не бывает. Валар никого не убивают…
— Неправда, убивают, — возразил Маглор. — Убивают, когда хотят.
— Но, Кано, что в это время дедушка мог делать в сокровищнице? Нас увидят…
— Все приедут только к обеду.
— Кано, ты правда меня любишь? Ты так надолго уезжал в прошлом году… Я думал, ты не вернёшься. Мне было совсем плохо…
— Конечно, люблю, Морьо. Ты только не бойся. Я сейчас сниму с него халат… вот видишь… Я сейчас сбегаю в оружейную… подожди тут… или уйди… нет, подожди.
Маглор вернулся через несколько минут; в руках у него была кольчуга, пояс и меч.
— Ты правда его туда отнесёшь? — спросил Карантир.
— Конечно. Вот ключ от ларца с Сильмариллами, я его взял из комнаты Майтимо, и дедушкин меч. Я открою сокровищницу, открою ларец и положу… его, — Фингон понял, что Маглор имеет в виду не ларец, а Финвэ, — на порог. Все подумают, что Мелькор его убил.
— Кано, разве можно открывать ларец? Отец нас убьёт… — Даже сейчас Морьо боялся гнева Феанора по поводу Сильмариллов больше, чем наказания за убийство Финвэ — самого дорогого для Феанора живого существа.
— Но с Сильмариллами же ничего не случится, я просто отопру ларец. Тогда все поверят, что это Мелькор, — Маглор поднялся и Фингон перестал видеть; из его глаз сплошным потоком полились слёзы, когда он увидел, как голова Финвэ безвольно склонилась на плечо Маглора, увидел, как свисают до пола его длинные волосы и что на нём одета длинная, ниже колен, чужая кольчуга. Ни Маглор, ни Карантир так и не заметили, что на балконе кто-то есть.
Когда они вышли, полил проливной дождь; от ветра балконная дверь распахнулась; над головой у Фингона бились занавески; он услышал слабый звон — это разбились водяные часы. К нему под ноги выкатился какой-то маленький свиток, похожий на опавший лист. Он прочёл:
дарагой нколо ты наверно удавишся получив эти строги, но ето я тебе пишу…
Фингон машинально спрятал дедушкино письмо в сумку, и спустился с балкона — с трудом, ободрав руки о железную ограду. Шатаясь, он пошёл по саду.
Но он всё равно не мог поверить в случившееся. Фингон решил посмотреть, действительно ли Маглор сделал то, о чём говорил. Он обошёл дом и незаметно пробрался в своё некогда любимое место в Форменосе — заросли малины и ежевики вокруг старого вяза, который Феанор не стал рубить, обведя вокруг него стену; отсюда была прекрасно видна лестница и дверь в сокровищницу. Он увидел белую рубашку Финвэ, увидел, как блестит начищенная кольчуга — наверно, кольчуга Келегорма, остальные не чистили доспехи так часто; увидел, как по ступенькам вниз льёт вода.
И тут он увидел, как в сером и тёмном дворе появилась какая-то фигура в хорошо знакомом ему серебристо-розовом плаще. Гость подошёл к двери в сокровищницу, спустился туда и через секунду его плащ снова замерцал под дождём; в руках у него — или у неё — был тот самый ларец.
Фингон хотел вскочить — пусть его сочтут сообщником Карантира и Маглора, пусть, но похищения камней нельзя было допустить, — нельзя было так поступить с Феанором!
Фингон хотел воскликнуть: «Артанис, что ты делаешь?!», когда —
Финвэ приподнялся со спускавшейся в сокровищницу лестницы, вцепившись пальцами в камни, которыми был вымощен двор; его волосы были пропитаны водой; он протянул правую руку к тому, чьё лицо он должен был, не мог не видеть под серебристым капюшоном и сказал:
— Пожалуйста… помоги мне встать… я упал… не помню, как здесь оказался… ничего страшного, просто помоги…
Тот, кто держал ларец в руках, не отложил его и не протянул Финвэ руку. Он со всего маху, яростно бросил ларец вниз. Раздался чудовищный звук. В глазах Фингона потемнело — ему показалось, что прямо перед его лицом ударила молния.
Освободившись от ларца, убийца Финвэ быстро пошёл по двору; у входа в жилые покои он уронил что-то в грязь, подобрал и побежал дальше.
Дождь стал таким сильным, кругом было так черно, что он не видел, как за ним исчез тот, кто был одет в серебристый плащ.
Фингон вскочил и подбежал к лестнице, которая вела вниз, к сокровищнице. Залитое кровью, похожее на алую маску лицо Финвэ осталось нетронутым. Но его голова, как и ларец, была разбита вдребезги.
Теперь Финвэ действительно был мёртв.
— А теперь, милые крошки нолдор, — сказал Саурон, — объясните-ка мне, какая мораль у моей сказочки. Какого хрена ваша кузина Галадриэль убила Финвэ?
Комментарий к Глава 23. Балкон Очень альтернативная история этого очень альтернативного Карантира была у меня ещё здесь: https://ficbook.net/readfic/3809805/9974846
====== Глава 24. Розовый плащ ======
— Откуда ты всё это взял? — сказал потрясённый Майтимо. — Должно быть… Это бумаги, которые ты взял из той сумки с письмами, да?
— Это совершенно неважно, — отмахнулся Саурон. — Главное, что Фингон видел именно это, и у меня в этом нет никаких сомнений. Ну, может, я добавил немного, гм, чувств. Теперь, наконец, вы всё-таки объясните…
Но никто не ответил ему. Все смотрели на Карантира.
— Морьо… — сказал Маглор дрожащим голосом. — Неужели мы… мы действительно этого не делали?
— Нет, вы этого не делали, — сказал Саурон. — Ваш дедушка просто слегка порезался, а потом потерял сознание от вашей наглости, вот и всё. Вы бы ещё любовью при нём занялись. Хотя, если верить тому, в чём ты, Карантир, обвинял Финвэ и Феанора, это бы его не очень удивило.
— Пожалуйста, — с трудом выговорил Майтимо, ни к кому не обращаясь.
— Да не волнуйся ты, — проворчал Саурон. — Морифинвэ, скажи, пожалуйста: вот ты видел, как Финвэ позировал Феанору в мастерской. Хорошо, я верю. У меня в связи с этим есть вопрос: если ты видел что-то, так сказать, менее невинное, это действительно было в Тирионе? В Форменосе такого при тебе не было?
— Да, — ответил Карантир. — В Тирионе. Тоже в мастерской.
— Скажем так, я не стал бы биться об заклад, но я думаю, что одним из участников этой сцены был не Феанор или не Финвэ, — сказал Саурон негромко. — Видите ли, в том, что наш Владыка утратил способность менять облик, его больше всего огорчает именно то, что он уже не способен на такие приключения самостоятельно. Он говорил мне, что в Валиноре ему больше всего нравилось именно это: заставлять эльфа поверить, что он (ну, может быть, и она) — вступает в интимные отношения с родным братом, сыном или отцом, и потом получать удовольствие, видя его стыд и отчаяние. Хотелось бы мне знать, чью роль он играл в этом случае… Так есть ли какие-то предположения по поводу Галадриэль?
— Гортаур, — вздохнул Майтимо. — Видишь ли: если Фингон действительно написал или сказал «плащ Галадриэль», то он не имел в виду, что это именно плащ, принадлежащий ей.
— Как это? — на сей раз Саурон искренне удивился.
— Галадриэль соткала себе необыкновенный серебристый плащ, — объяснил Майтимо. — Ни у кого такого не было. А её отец Финарфин, припомнив тот случай, когда она не захотела дать нашему отцу прядь своих волос, заявил, что она должна, дабы её плащ не вызывал семейной ревности и неприязни, соткать точно такой же для него самого, Феанора и Финголфина.
— То есть всего таких плащей было четыре? Тогда всё намного понятнее, — сказал Саурон.
— Как — понятнее? — недоуменно спросил Амрод. — Но тогда кто же…
— Я никак не мог понять, зачем Галадриэль это сделала, — сказал Саурон. — Я слышал, что она уже тогда собиралась выйти за Келеборна и перебраться в Средиземье. Она совершенно не была заинтересована в гибели Финвэ и тем более — в том, чтобы вместе с ней за море переселялась почти вся её семья. А если это не она, то причину можно найти. Итак, получается, что в доме Финарфина были два плаща, правильно? Значит, ими могли воспользоваться как минимум сам Финарфин, его жена Эарвен, сыновья — Финрод, Аэгнор, Ангрод, Ородрет, естественно, та же Галадриэль, если у неё был свой плащ, да, кстати, и невеста Финрода — Амариэ. Насчёт Келеборна я не знаю.
— У нас этот плащ просто лежал в прихожей, — сказал Аргон. — Я уверен, что никто из нас этого не делал, но вообще его мог взять и я, и Финьо, и отец, и мать, и Турьо, и его жена Эленвэ; для моей сестры Ириссэ он был бы длинноват, но, конечно, его можно было и подколоть. Его мог надеть и кто-то из родственников, например, Элеммакил, — он ведь сын маминой сестры, — или кто-то из его братьев и сестёр.
— А что с плащом твоего отца, Нельяфинвэ? — спросил Саурон.
Маэдрос подумал и ответил:
— Насколько мне помнится, отец надел тот плащ, когда поехал в Валимар. Но… конечно, он мог и вернуться. Или же он мог передать плащ Атаринкэ — тот долго его провожал. Ещё одна возможность — я в неё не верю, но такое можно себе представить: отец, если помните, очень не любил ехать с кем-то вместе. Он, честно говоря, ездил верхом плохо, лошади его не слушались, и ему всё время казалось, что они слушаются ещё хуже, если кто-то рядом. То есть Атаринкэ вполне мог надеть его платье, серый дорожный плащ с капюшоном и поехать на его коне, а отец мог вернуться в Форменос. Атаринкэ в тот день на охоте мы практически не видели. Но я не верю, чтобы отец мог причинить дедушке хоть малейший вред…
— Нельяфинвэ, а вот представь себе, что Феанор решил, что из-за Финвэ пропали Сильмариллы? — заметил Саурон. - Да, Феанор, скорее всего, не мог сделать такое с заранее обдуманным намерением — но если он вернулся и вдруг увидел, что ларец пуст?
Маэдрос промолчал.
— Ладно, допустим, я готов исключить Феанора, — продолжил Саурон, — но пока мы не исключаем окончательно Куруфина. Насчёт вас с братом, — он кивнул на Амрода, — я тоже не уверен. Кто знает, что там у вас двоих в голове…
— Только вспомнить, как вы при мне швырнули один из Сильмариллов об пол, да ещё и сказали — «надо же, что это за стекло, и не бьётся», — заметил невинным голосом Аргон.
— Не может быть, — поразился Саурон.
Амрод покраснел.
— Я не швырнул, — сказал он. — Он упал. Мы же просто хотели тебе показать, что нам можно их брать…
— Ладно, — махнул рукой Саурон, — всё с вами понятно. Итак, Маэдрос, я — предположительно — исключаю тебя, поскольку мы знаем, что в это время ты ждал Фингона на дороге. Я практически уверен, что ты не ушёл бы, пока окончательно не убедился бы, что он не приедет сегодня, а это было бы уже через несколько часов после гибели Финвэ. Мы знаем, чем занимались Маглор и Карантир; поскольку оба были уверены, что Финвэ убит одним из них, они вряд ли бы стали добивать его — он очнулся только, когда особа в плаще подошла к лестнице, и ни у Маглора, ни у Карантира не было причин запасаться этим самым плащом заранее. Я пока не вижу мотива для Келегорма, и, в общем-то, история с ножом скорее оправдывает и его, и Куруфина: если бы кто-то из них видел раненого Финвэ, то один вряд ли стал забирать из Форменоса нож, а другой — принимать его в подарок, если бы можно было заподозрить, что это орудие убийства.
— Это означает, что Келегорм продал Мелькору душу лишь для того, чтобы тот привёл в порядок его плоть, — сказал Маэдрос холодно.